Ульяна Соболева - Легенды о проклятых. Безликий. Книга первая
Дуно протянул сам руки к огню. В чудовищ он не верил никогда. Самые страшные чудовища — это люди, а еще страшнее те, кто ими управляют.
— Враки все. Брешут аки псы поганые. Надралась там стража, да шлюх шафранских трахала, а тут мятежники. Может, и в шкурах были они, как баорды. Да, и какая разница. Перерезали всех, и делов-то. Ты, Шант, поменьше басни слушай.
— Так и в Багоре так же было. Неужто все брешут, Дуно? Одинаково? Все?
— Сплетни разносятся так же быстро, как и дурная слава, обрастают мелкими деталями каждого рассказчика, и потом от правды не то, что крупицы, а соринки не остается.
— Твои слова, да пусть услышит наш могучий Иллин! Темпта! — сделал глоток из фляги и протянул Дуно.
— Темпта! — неохотно поддержал Дуно. В Иллина он особо не верил. Когда-то и молился, и молил…только глух оказался Иллин к мольбам его. Да, и как позволяет он так с существами живыми обходиться? Загонять как скот, продавать как вещи.
Дуно солдат, а не рабовладелец. Ему такое никогда не понять. Он родину привык защищать от врага, а не женщин и детей убивать. Потому и не пошел в свое время на Валлас, в дозорные подался. Захватчики никогда не станут победителями, так еще его дед говорил.
— Давай, поспим по очереди. До рассвета часа три осталось. Кто сюда сунется? Да, и псарня у самых ворот. Чуть что лай поднимут.
— Ты спи, а я пока на небо посмотрю. Луна полная. Ясно так. А внизу темень да туман проклятый. Моя Карла всегда говорила, если вместе смотреть на небо, то значит в этот момент ваши души обнимаются.
— Думаешь, она тоже смотрит на небо? Твоя Карла?
Дуно шумно воздух носом втянул и медленно выдохнул.
— Померла она, Шант. И она, и двое наших сыновей. Чума проклятая унесла всех троих. Я с похода вернулся, а от них уже одни кости остались. Лежат все трое на постели, под одеялом … словно меня дожидались и дождались наконец. Дом с телами сжег и вернулся обратно в отряд. Вот десять лет уже жду, когда смерть придет по мою душу и мы с ними встретимся. А она не приходит. Спи, давай. Пока я добрый, и сам не заснул.
Шант прикрылся меховым плащом с головой, устраиваясь поудобней. Снова стало тихо. Дуно и сам глаза закрыл. Редко к нему сон на дежурстве идет, а сегодня посмотрел на небо и появилось ощущение, что скоро увидит их: и Карлу, и сыновей своих. Задремал… а уже через секунду дернулся от того, что кто-то в бок толкнул.
— Ты слышал?
— Что?
— Словно собака заскулила.
— Чудится тебе. Может, рабы ноют.
— Вот снова. Как будто…как будто испугались чего.
Дуно прислушался, но ничего не услышал. У него было туго со слухом еще с ранения в голову в битве при Балладасе. Только не признавался никому — не то домой отправят за ненадобностью. А ему домой никак нельзя. Нет у него дома.
— Я отолью пойду, а ты спи. Взбудоражился рассказами этими. Поживи с мое, и никакие чудовища не страшны уже будут.
Пока горячей струей снег поливал, вниз смотрел. Воины все так же сидят. Не двигаются. И вокруг них тени какие-то. То ли от стены так легли, то ли… Саанан разберет, что там темнеет. Он камушек кинул вниз, и тот со стуком отскочил от стены, упал неподалеку от командора. Но никто из воинов не пошевелился. Что за…
Дуно штаны поправил и нахмурился, на колени встал, вглядываясь пристальней, пока не замер, чувствуя, как по спине ручьями холодный пот стекает. То не тени. То кровь ручьями расползлась и глотки у всех перерезаны. Вот и не двигаются — мертвые они все. Дуно хотел броситься к горну, но почувствовал, как в грудь что-то вонзилось, опустил глаза и увидел стрелу, торчащую ровно посередине, медленно повалился вперед, успев прохрипеть:
— Шант… уходи, малый, Уходиии!
Упал вниз, прямо между мёртвыми воинами и почувствовал, как кости затрещали, ломаясь, и в горле забулькало. Боль адская, а закричать не может, только видит все и слышит. Видит, как эти самые твари в волчьих шкурах ворота открывают, как врываются в цитадель, а воины их режут. Рубят мечами из красной стали. Головы, как кочаны, по снегу катятся. Видать, не знали, что в цитадели не просто охрана, а отряд целый. Неужто правда всё? И пришли рабов вызволять? Так полягут все.
Хаос и крики разорвали тишину, кровь ручьями полилась, по снегу к Дуно течет, а он глазами предводителя ищет и не видит. Того самого, огромного и страшного. О котором Шант говорил. Может, такой громила и уровнял бы шансы. Но вместо него Дуно следил взглядом за пареньком в черном из стана вражьего. Как тот ловко орудовал мечом, укладывая здоровенных лассарских детин в снег и разрубая на части. Храбрый малый. Дерется, как благородный. Видно, школу военного ремесла прошел. Такому в отрядах оборванцев и бандитов не учат. На плече герб знакомый мелькает, только не припоминает Дуно, где видел его.
— Окружай ублюдков валласких! Закрыть ворота. Лучники наверх. — голос одного из лассарских командоров донесся до Дуно.
Сейчас перебьют всех, рабов завтра дальше погонят, а он к жене отправится наконец. Отслужил уже и перед смертью бой настоящий увидел. Жаль только, справедливость не восторжествует. Много лассарских воинов, мятежникам цитадель не по зубам. Потерял паренька из вида. Убили, наверняка. Стрелы уже рассекали воздух характерным свистом. То в одну сторону, то в другую.
А потом кровь в жилах застыла и волосы зашевелились — над стеной тень взметнулась, и ОНО приземлилось в снег массивными лапами. Огромный, как глыба. Шкура синевой отливает, и глаза в темноте голубым светятся. Заслонил собой своих и, пригнувшись, на воинов лассарских смотрит.
Дуно решил, что так и выглядит смерть. Люди её рисуют в виде скелета с косой, а она выглядит, как страшный монстр с огромной пастью и сверкающими глазами.
Правду говорили и в Шафтане, и в Багоре. Значит-таки существуют они. Либо ему перед смертью бредни мерещатся. Скорей бы уже боль стихла и закончилось все.
Тишину нарушил свист стрелы, она впилась гайлару в плечо, другая в грудь, а третья в ногу, и тот зарычал так громко, что по стене трещины пошли, а затем бросился на воинов, и только сейчас Дуно понял, что значит жуть и лють дикая. Когда человека живьем пожирают. Ошметки плоти летели в разные стороны, хрустели кости, а мятежники снова пошли в атаку. Подбираются к подвалам. Воины лассарские бросаются врассыпную, а им вслед свистят стрелы и те падают, как подкошенные, ничком в снег.
— Никто не должен уйти. Никто не должен выжить. Пленных не брать!
Доносится как сквозь вату. Дуно, стиснув зубы, старался не стонать от боли, перед глазами уже расплывались красные и черные пятна.
Он с трудом удерживал тяжелые веки открытыми, луна зашла за тучи, и зверь зарычал, заскулил, мятежники рухнули на колени, закрывая глаза и сложив руки на груди крестом. А дозорный перед смертью видел то, во что никогда бы не поверил раньше — гайлар пригнулся к земле, его шерсть змеилась, как живая. Хрустели кости. Выгибались задние и передние лапы.
