Мэгги Стивотер - Синяя лилия, лиловая Блу (ЛП)
Он гадал: неужели Гэнси с остальными, и правда, отправились под дождём исследовать гору Куперс. Часть его надеялась, что нет, хотя он старался изо всех сил убить самые низменные эмоции по поводу своих друзей – если он выпустит их на свободу, то будет ревновать Ронана, ревновать Блу, ревновать Гэнси, любого к другим двоим. Любая комбинация, не связанная с Адамом, спровоцировала бы повышение степени дискомфорта, если бы он позволил.
Но он не позволил.
Не ссорься с Гэнси. Не ссорься с Блу. Не ссорься с Гэнси. Не ссорься с Блу.
Не было смысла говорить себе не ссориться с Ронаном. Они вновь поссорятся, потому что Ронан всё ещё дышит.
Снаружи мастерской дул ветер, а на маленькие с прожилками окна дверей гаража сыпал дождь. Сухие листья шуршали о стены и отползали прочь. Это было время, когда могло быть и жарко, и холодно, день на день не приходился; уже было не лето, но и не осень. Едва уловимое межсезонье. Граница.
Когда он выпрямился, чтобы получше добраться до блока двигателя, то почувствовал прохладный ветерок вокруг лодыжек, играющий только внутри манжет его брюк. Его руки болели, они ещё сильнее потрескались. Когда он был ребёнком, то, бывало, облизывал их тыльную сторону, не понимая сначала, что от этого они только ещё сильнее растрескаются. От этой привычки было тяжело избавиться. Даже сейчас, когда руки щипало, он сопротивлялся импульсу, чтобы уменьшить дискомфорт хотя бы на секунду.
Снаружи снова подул ветер, листья ещё сильнее застучали в окна. Внутри что-то сдвинулось и щёлкнуло. Возможно, что-то поселилось в мусорном ящике. Адам потёр рукой по щеке, и только после того, как сделал это, понял, что рука была перепачкана в смазке. Однако не было смысла вытирать лицо, пока он всё здесь не закончит.
Внутри мастерской раздался ещё один щелчок. Он сделал паузу в своей работе, гаечный ключ завис над двигателем, к верхней части его черепа прикасалась крышка открытого капота. Что-то, казалось, изменилось, но он не мог понять, что именно.
Радио больше не играло.
Адам с опаской взглянул на старый приёмник. Он мог просто видеть его через два каркаса, на другой стороне Понтиака, пикапа и маленькой Тойоты. Сигнальная лампочка погасла, скорее всего, он, наконец-то, сдох.
Но всё-таки Адам спросил пустой гараж:
— Ноа?
Это было, в отличие от Ноа, нарочито страшно, но Ноа в последнее время был меньше Ноа, чем обычно. Меньше Ноа – больше мертвец.
Раздался треск.
У Адама ушла секунда, чтобы осознать, что это портативный фонарик для работы, висевший на краю капота. Он погас.
— Ноа? Это ты?
Адам неожиданно почувствовал ужас, будто что-то надвигается на него сзади, наблюдая. Что-то настолько близкое, что его лодыжки вновь обдуло холодком.
Что-то достаточно большое, чтобы закрыть свет от лампы накаливания у боковой двери.
Это был не Ноа.
На улице вдруг разразился гром. Адам сломался. Он вылез из-под капота, вертясь, вжался спиной в машину.
Но не было ничего, кроме бетонных блоков, календарей, инструментов на стенах и постеров. Один из ключей на стене с инструментами, задёргался. Другая сторона гаража была в полумраке, и Адам не мог вспомнить, что там находится.
Уходи, уходи...
Что-то задело заднюю часть его шеи.
Адам закрыл глаза.
И тут же всё понял. Это был Энергетический пузырь, который пытался быть услышанным. Персефона тренировала его, чтобы улучшить их взаимопонимание. Обычно он спрашивал Пузырь утром, что тому нужно, пока раскладывал карты таро или гадал по кристаллу в раковине ванной. Но он не интересовался с самого начала занятий в школе.
Значит, теперь тот заставлял его выслушать себя.
«Энергетический пузырь, — как-то сказала Персефона, тихо и сурово, — тебе не указчик».
Что-то щёлкнуло на столе у противоположной стены.
Адам сказал:
— Постой!
Он нырнул за своей курьерской сумкой, когда в помещении потемнело ещё больше. Его пальцы нащупали тетради, учебники, конверты, ручки, забытую конфету. Что-то ещё упало, ближе. На какую-то минуту, в которой совсем не было воздуха, он подумал, что забыл свои карты таро дома.
Он не причинит мне боль. Это будет страшно, но он меня не обидит...
Но страх тоже причинял боль.
«Только то, что он не в духе, — добавила тогда Персефона, — не даёт ему прав больше, чем тебе».
Карты. Сидя на корточках рядом с сумкой, Адам вытряхнул бархатный мешочек, и ему в руки упала колода. Персефона учила его всем видам медитации, но сейчас он не будет медитировать. Дрожа, он зашелестел колодой, как масло на сковороде, под Понтиаком, начиная слегка касаться разбушевавшегося океана.
Он бросил три карты на бетонный пол. Смерть, Императрица, Дьявол.
«Думай, Адам, думай, проникни внутрь пузыря...»
Ближайшая флуоресцентная лампа резко загудела, неожиданно весь свет зажёгся, а потом точно так же погас.
Подсознание Адама бежало через сознание Энергетического пузыря, они оба запутались в этой странной заключенной ими сделке.
Смерть, Императрица, Дьявол. Трое спящих, да, он так и знал, но им нужен только один, и, как бы там ни было, что волновало Энергетический пузырь, кто спит на энергетической линии, что Пузырю нужно от Адама?
Его разум, сосредоточенный на разветвленной мысли, пустился в путешествие по ветвям к стволу, вниз к корням, в землю. Во мрак, в грязь и камни, где он увидел энергетическую линию. Наконец, он увидел связь и место, где линия прерывалась, и понял, о чём его просил Энергетический пузырь – о восстановлении. Его накрыло чувство облегчения.
— Я всё понял, — сказал он громко, заваливаясь назад и обнаруживая себя на холодном бетоне. — Я всё сделаю на этой неделе.
Мастерская сразу же стала такой, как обычно. Радио вновь заиграло; Адам не уловил момент, когда это случилось. Хотя средства связи Энергетического пузыря могли пугать до чертиков – приведения, чёрные псы, завывающие ветра, лица в зеркалах – по существу, цель была не такая. Он это знал. Но об этом сложно было помнить, когда стены двигались, и вода бисером стекала внутри окон, а в ухо рыдала несуществующая женщина.
Такое всегда прекращалось, как только Адам осознавал. Энергетический пузырь только хотел, чтобы он понял.
Он тяжело вздохнул рядом со своими картами таро. Пора вернуться к работе.
Но.
Он что-то услышал. Больше ничего не должно было быть.
Но что-то скреблось в дверь мастерской. Сухой, слабый шум, словно рвалась бумага. Лапа. Коготь.
Но ведь он понял. Он пообещал заняться работой.
