Карина Демина - Изольда Великолепная
– Какую?
– Свобода дать раб, – сказала Лаашья, которая занималась тем, что выгребала из костра золу и втирала ее в руки. – Всех раб.
– Именно. Он объявил, что отныне все люди Фризии являются свободными.
– Разве это плохо? – я наверное клиническая дура, но не понимаю. Я же в школе проходила, что рабство – это зло, и что Север воевал с Югом за права человека, и победил, потому что люди рождаются равными, свободными вне зависимости от цвета кожи или вероисповедания. Ну или как-то так.
А тут, выходит, что все сильно иначе.
– Многие рабы бежали к фризам. Их ловили. Вешали. А они все равно бежали. Начались восстания. Земля горела. И Лорды объединились. Даже Самаллская Большая Мать прислала людей. Была война, которой прежде не случалось. Но один не способен выстоять против девятнадцати. Фризии больше нет. Ее поделили. Кто-то взял долю золотом. Кто-то – землями. Пороховые склады были сожжены. Мортиры перекованы на цепи. А свободных, кого сумели, сделали рабами.
– А… а рабов?
Не спрашивай, Изольда, если не хочешь услышать ответа.
– Их распяли.
– Всех?
Могла бы не уточнять. Хорошо, что Сержант не ответил, он словно не услышал вопроса.
– Мне повезло. Я был слишком молод и потерял лишь семью, имя и деньги. А голова вот осталась. Голова – куда важнее имени.
Смеется? Улыбка мертвая.
– Странно, леди, что вы не слышали о мятежной Фризии. Все ведь не так давно произошло. Какие-то двадцать лет…
Двадцать лет назад я ходить училась. В другом мире, где людей давно не распинают, разбойников судят и садят, а огнестрельное оружие есть если не у каждого, то у многих.
– Никто не сметь делать порох. И не дать свобода раб. Только один раб дать свобода. Лорд Кайя смелый. Лаашья слышать. Говорить, он хотеть как фриз.
– Лаашье не надо слушать такие разговоры, – очень-очень ласково попросил Сержант, настолько ласково, что у меня руки задрожали. – И конечно не надо их повторять. Вдруг кто-то подумает, что за словами стоят опасные мысли. Но слова – это лишь только слова. Правда, леди?
Я кивнула.
Если так пойдет и дальше, то мой прогресс на трусах и остановится.
Урфин никогда раньше не пробовал искать человека. Точнее пробовал, но обычными методами, главным из которых являлся допрос свидетелей и родственников. Здесь же свидетели, даже случайные, уже были допрошены, а родственников вовсе не имелось в наличии.
Но странная получалась картина.
Изольды не было в замке.
Изольда не выходила из замка, во всяком случае через главные ворота.
Изрядно побелевшая Гленна, которая лепетала, что не желала вреда, но просто не подумала, что выйдет так плохо, все же нашла в себе силы пересмотреть немногочисленные наряды Изольды. Из всех платьев пропало одно, как выразилась Гленна – простенькое. А вот драгоценности остались на месте, в том числе и кольцо с сапфиром.
И подняв его, Кайя сказал:
– Почему она не пришла ко мне?
На этот вопрос Урфин ответа не имел. Предполагал, потому, что дура, но вслух предположение высказывать не стал. Уж больно мрачный настрой был у Кайя.
– А если с ней что-нибудь случится? Что мне делать тогда?
– Тогда, – Урфин потер виски, пытаясь выловить в звенящей пустоте хоть одну дельную мысль. – Тогда тебя загрызет совесть и ты повесишься на цепи мормэра. Она толстая. Выдержит.
В город были направлены люди, которым вменялось искать «маленькую леди с темными волосами, обряженную в красное платье». Урфин не сомневался, что в самое ближайшее время Кайя получил с полсотни маленьких, темноволосых девиц в платьях всех оттенков красного. Как не сомневался, что Изольды среди них не будет.
В общем-то бессмысленность этих поисков и привела к единственно возможному выводу: надо пробовать магию. Нет, теорию Урфин знал, но предыдущие опыты указывали на то, что весьма часто теория расходится с практикой, а последствия этого расхождения мало того, что труднопредсказуемы, так еще сложновыводимы.
– Нужна ее вещь, – Урфин вытащил из тайника свиток. Заклинаний в нем было едва ли с дюжину, но и эта дюжина добывалась окольным и незаконным путем.
Кайя протянул кольцо.
– Нет. Металл не пойдет. Что-то, что было живым и могло запомнить…
Кот на всякий случай отошел, он был живым, прекрасно помнил Изольду, но не собирался помогать людям. Во-первых, своя шкура дороже. Во-вторых, своя шкура определенно дороже.
– Туфли подойдут? – Кайя говорил мало и с каждой минутой мрачнел все больше.
– Туфли? Наверное.
Урфин и сам не знал, подойдут ли.
Первая туфелька сгорела в синем огне, подарив сноп ярких искр, которые долго держались в воздухе. Искры пахли конским навозом.
– И что это значит? – поинтересовался Кайя голосом, не предвещавшим ничего хорошего. Кольцо он крутил в пальцах, поворачивая то одной, то другой стороной.
– Ничего. Наверное.
Вторая туфля плавилась, медленно, но получалась не белая пророческая жижа, как должно быть, а черное маслянистое пятно, которое с радостным шипением разъедало чашу.
И четкой картинки не появилось. Скорее уж запахи, звуки… будто играет кто-то, поет и недурно. Ощущение тепла. Покоя. Неудобство, но не сильное. Грохот колес по камню. Голоса.
Песня знакомая. Урфин определенно слышал ее прежде. И все остальное… костры, люди, лошади, повозки. Дымы, запахи, множество запахов. Все вместе и…
Чаша треснула, разрушая робкую связь.
Но увидел Урфин достаточно.
– В замке она, – он подошел к окну и распахнул, позволяя ветру вычистить комнату и от смрада, и от искр. – Где-то там… видишь?
Кайя видел. Зажатое меж высоких стен, кипело человеческое море. Сотни костров, словно глаз, глядели на поседевшее небо. И сыпал редкий дождь, а облака грозили вовсе убрать солнце.
– Идем, – Урфин ткнул ложечкой в черную жижу, и та отпрянула, оставив на каменной поверхности стола проплавленный след. – Скоро стемнеет.
– С ней все хорошо?
Кайя умел задавать неудобные вопросы. А Урфин не умел врать ему.
– Не знаю. Странно все. Она спокойна, но кому-то плохо. И кровью пахнет.
Вот не следовало этого говорить. Не следовало.
– Найду, – пообещал Урфин жиже, – и выпорю. Зачем так людей нервировать?
Глава 14. Любовь к театру
Вам говорят, что Вы умны и красивы, не спорьте – людей не переубедишь.
Совет, возможно, что добрый, но уж точно совершенно бесплатный.
Смеркалось. Точнее серелось. Дождь то прекращался, то начинался вновь, но в остальном мир пребывал в гармонии с собой. Горел костер, доедая остатки дров. Пустой уже котелок стоял, наполняясь водой. Обжигающая крупяная каша была вкусна, и я собирала с деревянной миски последние крупинки. Голод отступил, на смену ему пришло состояние осоловелое, полусонное. В таком неплохо мечтается. Лаашья, почти не различимая в сумерках, тихо мурлыкала под нос песенку, а Сиг возился с порванной струной. Я думала об исчезнувшей стране.
