Долина смерти (ЛП) - Халле Карина

— Простите, — бормочет он, подгоняя коня и пытаясь догнать группу. — Приспичило. Не думал, что так быстро хватитесь.

— Господи, — выдыхаю я. Облегчение — да, но еще и злость. — В следующий раз говори, если решил поссать посреди проклятого туннеля. Откуда мне знать, что с тобой стряслось?

Хэнк кивает, но глаза его все время смотрят назад, туда, откуда он приехал. В его взгляде что-то не то. Он смотрит, как загнанный зверь. И до сегодня я бы ни за что не сказал, что Хэнка можно вот так напугать.

— Ты в порядке? — спрашиваю тихо, чтобы остальные не слышали.

Он мнется, пожимает плечами. — Показалось, что-то услышал. Может, эхо или крысы… но… — он обрывает фразу, дрожащей рукой поправляя шляпу. — Надо выбираться отсюда. К черту эти туннели.

Я не давлю. Здесь, в этих местах, лучше не будить страх. Здесь, где тьма живая, где шепоты могут призвать то, что лучше оставить в покое. Киваю на тусклый свет впереди. Там уже видны силуэты остальных.

— Почти вышли. Держитесь рядом, — предупреждаю.

Последний отрезок пути кажется бесконечным. С каждым шагом тени отступают от наших фонарей. Воздух становится плотным, липким, давит на кожу. Даже Джеопарди чувствует это. Под седлом напрягаются мышцы, уши нервно подергиваются.

Скоро все закончится. Уже близко. Эта мысль — как заклинание, с каждым ударом копыт.

Когда мы, наконец, вырываемся на свет, на блеклое, словно выцветшее солнце, это как вдохнуть полной грудью после долгой задержки дыхания. Но облегчение длится недолго. Ледяной ветер обрушивается на нас, в нем — первые колючие снежинки. Погода, которая обещала испортиться, держит свое слово. Говорили, будет ясная погода, но в горах свои законы.

— Нужно идти, — говорю остальным. Они столпились у выхода из туннеля. — До горы Джуда три мили по гребню. Если поторопимся, успеем до наступления темноты.

Рэд скептически смотрит на темнеющее небо.

— В такую погоду? Тропа через час исчезнет из виду.

— Я знаю эти горы, — отвечаю резче, чем хотел. «Лучше тебя», — добавляю про себя. — Я могу найти эту хижину с закрытыми глазами.

Смотрю на часы. 15:18. В октябре темнеет рано. А с этими тучами — и того раньше. От силы часа два светлого времени, если снег не усилится.

— Элай, ты первый, — командую я, подталкивая Джеопарди. — Помнишь дорогу?

Он кивает. Лицо серьезное, как никогда. Он понимает, что на кону, лучше остальных. Он был там, когда все закончилось, много лет назад. Он получил мой звонок, когда телефон чудом поймал сеть. Он помог мне вернуться на ранчо. Полуживому, с бредом о вещах, которых не может быть.

Но они есть. Мы оба это знаем.

Тропа от туннелей идет вдоль старой железной дороги. Примерно полмили. Потом разветвляется в более суровую местность верхних склонов. Мокрый снег переходит в хлопья. Ветер кружит их, лепит на гривы лошадей, на наши плечи. Температура падает быстро, тот колющий горный холод, что просачивается сквозь слои и поселяется в костях.

Обри едет прямо передо мной, ее спина прямая, несмотря на то, что, должно быть, испытывает значительный дискомфорт после двух дней в седле. Дюк осторожно шагает, находя надежную опору на все более коварной тропе.

Эта женщина удивляет меня. Я ожидал жалоб, колебаний, страха. Вместо этого она встречает каждый вызов со сдержанной решимостью, быстро приспосабливаясь к условиям, которые сломали бы большинство. На мгновение я представляю ее дома, на ранчо, вижу, как она с легкостью вписывается в этот образ жизни, но тут же останавливаю себя. Я, может, и поразвлекся с ней, но мы не знакомы, и нужно держать дистанцию.

Эта мысль вызывает угрызения совести. Я отбрасываю их, сосредотачиваясь на немедленной задаче — добраться до укрытия, пока шторм не усилился. Пока не опустилась тьма.

Пока они не вышли на охоту.

Сто тысяч долларов. Вот сколько она платит мне за то, чтобы найти сестру. Достаточно, чтобы погасить большую часть моего долга Маркусу, удержать ранчо на плаву, обеспечить уход за матерью еще на год или больше. Когда она впервые назвала эту цифру, это показалось спасением.

Сейчас, когда мы поднимаемся все выше, в самое пекло шторма, я думаю, стоит ли эта сумма такого риска? Стоит ли вести этих людей… Ее… На территорию тех, кто жаждет человеческой плоти? От кого я едва спасся в прошлый раз.

Тропа становится крутой. Поднимается зигзагами по каменистому склону, к соснам, которые кажутся убежищем. Деревья здесь маленькие, скрюченные ветром, ветви завалены снегом. В просветах между стволами я вижу долину. Она исчезает под белой пеленой.

— Далеко еще? — кричит Коул. Ветер усиливается.

— Мили полторы, может, две, — отвечаю я. — Пойдем по гребню, потом спустимся в долину. Там, у восточного склона, хижина. Защищена от ветра и от… пика.

Если мы доберемся.

Темнеет. Тучи приносят ночь. А с ней — опасность.

Я смотрю на хребет над нами. Ищу движение среди камней и сосен. Пока ничего. Но они там. Смотрят. Ждут.

Маркус бы сейчас надо мной смеялся, если бы видел, как я вздрагиваю от каждой тени, напуганный старыми легендами. Этот криминальный босс превыше всего ценит прагматизм — деньги и власть, которую они дают. Для него мир прост: хищники и жертвы, победители и проигравшие. А то, что происходит здесь, в этих горах, выше его понимания.

То, что чуть не случилось.

Иногда я думаю, а не проще ли быть таким, как он?

— Дженсен, — Элай отстает, чтобы ехать рядом со мной, его голос тих. — Темнеет.

Я киваю, прикидываю варианты.

— Короткий путь через поляны?

— Снега много. Рискованно.

— Рискованнее, если стемнеет.

Элай понимает меня без лишних слов. Знает, чем все может кончиться. Кивает и уходит вперед, ищет еле заметную тропу в соснах. Она выведет нас к перевалу, а там и до хижины рукой подать. Полчаса, и мы будем в тепле.

Я подталкиваю Джеопарди вперед, приближаясь к Обри.

— Здесь тропа становится сложной. Держись ближе.

Она бросает на меня взгляд, снежинки лежат на ее ресницах, щеки раскраснелись от холода.

Чертовски красива.

— Все в порядке? — спрашивает она.

— Просто погода, — лгу я. — Шторм надвигается, и быстрее, чем ожидалось.

Ее глаза смотрят в мои слишком долго, ища правду. Она чувствует, что я что-то недоговариваю, но, к счастью, не настаивает.

Тропа сужается по мере того, как мы поднимаемся, заставляя нас снова ехать один за другим. Снег накопился настолько, что скрывает тропу, но лошади инстинктивно осторожно пробираются вперед. Над нами перевал виден проемом на фоне быстро темнеющего неба. Как только мы его пересечем, мы спустимся в защищенную долину, где нас ждет хижина. Еще полчаса, может, меньше.

Ветер доносит звук — далекий, скорбный плач, который можно принять за вой койота, если не знаешь, что это такое. Моя рука рефлекторно опускается к винтовке в чехле. Позади меня Хэнк бормочет что-то.

— Просто шторм, — кричу я в ответ, и сам в это не верю.

Мы достигаем перевала, когда с неба исчезает последний луч света. Ветер обрушивается на нас здесь во всю силу, ничем не сдерживаемый, бросая снег прямо в лицо. Я ненадолго спешиваюсь, проверяя тропу впереди. Спуск крутой, но проходимый, если идти медленно.

— Всем спешиться и вести лошадей в поводу, — приказываю я. — Слишком опасно ехать верхом.

Никто не спорит. Даже Рэд, который с самого начала похода испытывает мое терпение, понимает, насколько опасен этот спуск. Оступись кто-то — сломанная нога у лошади или всадника станет смертным приговором в этой глуши.

Я беру Джеопарди под уздцы одной рукой, а другую протягиваю Обри, когда она с трудом сползает со спины Дюка. Ее пальцы в перчатках на мгновение сжимают мои, на удивление сильно.

— Смотри под ноги, — говорю я ей. — Держись между мной и Элаем.

Спуск коварен, каждый шаг — это борьба с гравитацией и ненадежной почвой. Снег заполнил углубления между камнями, создавая ложное впечатление твердой земли. Дважды мне приходится ловить Обри, когда она поскальзывается, ее тело на мгновение сталкивается с моим, прежде чем она восстанавливает равновесие. Каждое прикосновение посылает по мне нежелательный импульс, отвлекающий от главного, напоминая о недавних моментах.