Кровавая Ведьма (СИ) - Кувайкова Анна Александровна

— Но я не могу, — попробовала возразить, но едва не охнула, когда объятия стали только крепче, не давая обернуться. А хриплый голос шептал, убеждая:

— Можешь. Вспомни всё, что тогда случилось. Вспомни, что я сделал. Вспомни и отпусти это. К ним.

И я вспомнила.

Не могла, не хотела, но вспомнила!

Вспомнила, как давным-давно в мою деревню приехали пять магов. Как лаской, уговорами и подкупом просили поехать с ними, вместо бабушки моей. Златые горы за помощь сулили, вечные почет и славу обещали. Да всего за каплю моей крови, что я должна пролить на алтаре, защитный ритуал активируя! Убалтывали, просили и даже страхом заставить пытались. Мол, с меня не убудет, а их империя, что от проклятых соседей раз в десять лет страдает, останется целой и невредимой.

Я помнила, как не хотела ехать, не собиралась даже. И как обманул меня Лис, пообещав взамен бабушку мою от смертельного недуга вылечить.

Вспомнила, как сдружилась с магами за долгую дорогу. Как настоящими друзьями их считать стала, как им верила. Как на свой первый бал в столице пришла, и как с остальными ведьмами торжественную клятву давала — в тайне ритуал хранить…

И как меня на одном из алтарей распяли те, кому я верила, а одного даже полюбить успела — тоже вспомнила!!

Боль огненным росчерком прошлась по сердцу и отравленным зельем разлилась по венам. Просвечивая сквозь мокрую рубашку, на руках вспыхнули кровавым огнем руны, оставшиеся после клятвы, и я разжала ладонь, отпуская кровь в мутные воды…

А вместе с ней и всю боль от предательства.

Ее носить в себе я больше не могла и не хотела. Даже если история грозила повториться.

И прикосновение губ к своей шее я скорее угадала, чем почувствовала, как и тихое, на грани слышимости:

— Прости.

От горечи пришлось даже губу прикусить, не давая сорваться запоздалым словам.

Я б простила. Если б ту ночь, в кромешной темноте, на грани смерти, с алтаря меня забрал не Ирбис, а ты.

— Ты звала меня, ведьма?

Я не сразу поняла, откуда донесся этот голос — нежный, хрустальный, будто ручеек, но очень и очень печальный.

А уж когда догадалась задрать голову, и вовсе охнула, едва не отшатнувшись. На наклонной мачте, названия которой я не помнила, да и вряд ли знала, горделиво лежала сирена. Да какая!

Длинная, в два человеческих роста, всем своим телом почти всю мачту занимая. Стройная, фигуристая, нагая — только мелкая чешуя на ней и есть. Лицо узкое, глаза раскосые, на жемчуга похожи, а волосы белые, будто снег, хоть и острижены коротко, выше плеч. На руках браслеты золотые и медные, а на лбу — платиновый венец с камнями.

Хвост ее изящно дернулся, и острые плавники на нем играючи срезали затянутые канаты, а стальные катушки с тяжелым свистом полетели в воду.

— Я жду ответа, — со смешком напоминал о себе главная среди сирен, вытягивая стройные руки вдоль мачты, как бы невзначай длиннющие когти на своих руках показывая.

Стать ее едой лично мне расхотелось напрочь!

— Договор с тобой заключить, Верховная, — чуть в себя придя, несмело заявила я, в голове кое-что прикидывая.

Нет, от первого плана, конечно, отступать не хотелось. Но, может, покуда она тут, просто взять ее и сжечь? Раз уж выманили рыбку!

— И какой? — бровь нечисти, тоже из чешуек состоящая, узких и темных, изящно взлетела на лоб. — Неужели перед тем, как одной из нас стать, ты о милости просишь? Милая, я слышала твой зов. Тебе себя жалеть надо, а не их.

И… как тут поспорить⁈

Но вот, что странно: еще недавно, пару мгновений назад, мне тошно так было, что трудно дышать. А сейчас всё это словно водой смыло, да ушло на морское дно, так далеко, что теперь и не достать. Грустно разве что на сердце, но и только.

Почему так?

— Не надо, — тряхнула головой, отгоняя странные мысли. — За грехи судить их могут только боги. И не затем я тебя звала, чтобы одной из вас становиться. Не люблю сырость. Я всё больше по лесу!

Сирена, сев, сердито прищурилась, внимательно меня разглядывая.

А я, язык прикусив, уж добавлять не стала, что если я в их ряды вступлю, то Лили меня лично и потопит. И на новый хвост даже не взглянет!

— Но тебе больно, — кажется, что-то все же углядев, напомнила сирена.

— Больно, — согласилась я. — Но это моё дело. И в омут с головой я из-за того бросаться не собираюсь.

— Глупости! — передернула плечами Верховная так, что грудь ее нагая бесстыдно качнулась. — Только месть успокоит твою душу!

Я потерла ладошкой замёрзший нос, отводя глаза от такого непотребства. Вот и не стыдно ей, а?

— Ну, утоплю я его, — задумавшись, махнула я рукой за спину, где до сих пор стоял напряженный Волк и пока что еще помалкивал. Но обнимать меня, кстати, не перестал! — Затем второго, третьего… пятого! Дальше-то что? Месть окончена будет, и что?

— Как что? Станешь мстить за других сестер, разумеется! — расхохоталась сирена таким потрясающим смехом, что я невольно заслушалась. От него, кажется, даже ветер окончательно стих, только волны продолжали лениво облизывать корму корабля.

— Так себе родичи, конечно, — отстраненно почесала я бровь. — А ежели месть их необоснованная? Вот эти моряки, например, к тебе какое отношение имеют, Верховная? Вряд ли кто из них лично тебя придавал.

— А какая разница? — едва ли не зашипев, сирена ухватилась за мачту, со скрежетом вонзая длинные когти в податливое дерево. — Дитя, все мужчины порочны. В наши объятия их толкает не волшебная песнь, а их собственная похоть!

— Да неужели? — наконец, выйдя из-за моей спины, насмешливо уточнил Волк.

Вот, нашел же время паясничать! Хотя, на самом деле, это он вовремя заговорил. Корабль неизвестно куда несет, а мы тут всё окольные разговоры водим!

Вот только его присутствие и усмешка нечисть не смутили. Смерив его крепкую фигуру полным презрения взглядом, она процедила сквозь заостренные зубы:

— Мужчинка… Не поддался, значит?

— Он может, — серьезно покивала, стараясь на его руки не смотреть, чтобы не выдать. — Единственный из всех здесь. И я знаю, что сирены отпускают тех, кто их чарам неподвластен. Об этом договоре я хотела тебя просить.

— Ну-ну, — садясь на мачте, свесив хвост, сирена гордо вскинула острый подбородок, складывая руки под грудью. — Пусть колечко-то свое снимет, герой. Тогда и поговорим.

Я мысленно застонала. Разглядела перстень, зараза!

И перепугалась знатно, когда маг, невозмутимо пожав плечами, принялся стягивать перстень с пальца.

— Нет, стой!

— Успокойся, Доминика, — все ж таки стащив украшение, мужчина кинул его мне — едва поймать успела. — Я знаю, что делаю.

— Нет, — встав перед ним, собой от взгляды сирены закрывая, я решительно выставила ладонь вперед. — Сначала уговор. Выстоит против твоих чар — и вы сохраните нам жизнь. Всем, кто есть на этом корабле!

— Умна, — сузив глаза, недовольно признала сирена. Но щелкнула когтями по тому месту, где у людей были бедра, и в мою сторону что-то полетело. Снова пришлось ловить! — Что ж, согласна. Я свое слово держу всегда!

— Договорились, — сжимая в одном кулаке мужской перстень, а во втором подаренную авансом перламутровую чешуйку, отступила в сторону я.

Магический договор с этого момента вступил в свою силу.

И сирена запела тут же!

Правда, не громко и сильно, а так… тихо, словно по весне капельки с крыш начали падать. И в тот же миг всё вокруг смолкло — и голоса других сирен, и шум ветра, и даже плеск волн. Пропал и порывистый ветер, а из-за туч выглянула серебряная луна. Ее лучи мягко упали на Верховную, и все ее чешуйки заблестели и заискрились, будто в сказке какой!

Она словно волшебная была, столь красивая и ненастоящая, что даже я на мгновение забыла, как дышать. А как вспомнила, так и охнула — песнь ее, нежная, сладкоголосая, тягучая, ловко проникла внутрь и сладкой патокой растеклась под кожей. До мурашек, до ломоты, до бабочек в животе, настолько это было прекрасно!