Дениженко Светлана - Мой Бюсси
Боже! Словно принц, сошедший со страниц романтической сказки, Жан-Антуан приковал к себе мое внимание. В белоснежной рубашке, с расстегнутым воротом на груди — сильный, мужественный, с горящим взглядом… Он всколыхнул спрятанные глубоко (как казалось) чувства и вызвал восхищение женского "Я", которое готово было вот-вот выдать меня с потрохами.
"Катька! Возьми себя в руки, нельзя так пялиться! Ты — мужчина! По крайней мере — сейчас!" — попыталась привести себя в сознание от нахлынувших эмоций.
Хорошо, что мой учитель не видел полный обожания взгляд своего ученика. На тот момент он стоял ко мне боком, выбирая более удобное положение для тренировки.
Шико встал в позицию и удивленно приподнял брови:
— Антуан, а вы не хотите освободить себя от лишней одежды?
Хороший вопрос. Конечно — хочу, предполагая, что мне придется крутиться, словно белке в колесе, но… тогда мой господин точно увидит, кто перед ним.
— Сударь, я сниму только плащ. Сегодня слишком прохладно, — повела плечами, давая понять, что продрогла до костей.
— Воля ваша, но боюсь, что скоро вам станет слишком жарко, — усмехнулся он в усы. — Вы готовы?
— Да, господин де Шико.
— Приступим! Я покажу вам, как блокировать удар противника. И как обезоруживать его, при этом оставаясь неуязвимым. Это, пожалуй, самое важное в состязании за жизнь, мой мальчик!
И начался настоящий балет: шаг вперед, отступ, разворот, выпад. Все движения точны и быстры — словно молния. Присел, подпрыгнул, увернулся… вперед-назад, вокруг и снова…
Через несколько минут битвы — мне стало не просто жарко. По спине бежали дорожки пота, лоб взмок, рубашка противно прилипла к телу, затрудняя движения.
— Антуан! Вы убиты! — выкрикнул Жан-Антуан. — Давайте, друг мой, еще раз с самого начала! Ну же! От этого зависит ваша жизнь!
И снова… и снова… и снова.
Шико был — не утомим. У меня же от непривычки рука уже еле держала шпагу, а ноги заплетались сами собой. Через некоторое время они отказались меня держать и я свалилась в траву под ироничный смех моего господина.
— О, друг мой! Теперь вы не жалуетесь на холод?! Сколько раз вы убиты?
В ответ подняла левую руку с растопыренными в сторону пальцами, глубоко заглатывая воздух. Расстегнула несколько пуговиц на камзоле, освобождая дыхание и вытирая рукавом пот с мокрого лба, села, обернувшись к шуту.
— Пять? Всего-то! В позицию! В фехтовании имеют значение три вещи: прежде всего — голова, а затем руки и ноги. Используйте голову, Антуан! ГОЛОВУ!
— Понятно, господин Шико. Знать бы еще, как именно её использовать.
Жан рассмеялся моей шутке. Я поднялась, прищурившись на солнце, которое стояло высоко и порой слишком не милосердно слепило, мешая неопытному бойцу в моем лице. Пытка началась заново. В руках Шико шпага танцевала, выделывая невероятные 'па'.
Думала, что до самой ночи придется потеть, как в сауне, увертываясь от натиска моего учителя фехтования.
Неожиданно за спиной раздался удивленно-обрадованный низкий голос, доносившийся, словно из бочки.
— Господин Шико! Вот вы где прячетесь? А я ищу вас повсюду!
Я обернулась и увидела перед собой круглого человека, он и впрямь напоминал бочку, поверх которой натянули монашескую рясу. За пухлыми щеками прятались маленькие бегающие глазки, которые с любопытством уставились на меня.
— Брат Горанфло! — обрадовался господин д'Анжлер, неведомо откуда взявшемуся монаху.
Я же в свою очередь была довольна тем, что можно хоть немного передохнуть.
Шико обнял друга и, похлопав его по пивному животику, представил мне:
— Антуан, знакомьтесь: это самое большое и ненасытное чрево во всем Париже! А его хозяина зовут — брат Горанфло! Самый верный и преданный слуга Господень!
Монах от этих слов зарделся и засмущался, опуская долу глазки, будто застенчивая барышня.
— Ну, что вы! Господин де Шико! Что вы говорите!
— Правду! И только — правду! Ну, и зачем ты меня искал, куманек?
— Я?
— Ну, не я же?
— А, да! Я искал! Искал и наконец-то вас нашел! — заулыбался монах самой искренней улыбкой на свете. Он, правда, был очень рад встрече. Вспоминая его книжный прототип, я подумала, что, скорее всего, этот человек хочет, чтобы его пригласили отобедать. Время как раз немного перевалило за полдень, о чем известил недавний бой городских часов. Да и мне, если уж быть до конца честной, очень хотелось есть.
— Зачем?
— Чтобы сказать…, как же я рад вас видеть, дорогой господин Шико!
Монах юлил, никак не осмеливаясь заговорить об истинной причине своих поисков. Нервно поглаживая живот, он то и дело бросал заискивающий взгляд на господина Шико. Тот же делал вид, что ничего не понимает. Видимо он хотел услышать от Горанфло — лично, что тот попросту хочет кушать, а потому и ищет себе возможный кошелек.
— И я рад тебя видеть, друг мой! Вот только мы с господином де Шнур, заняты наиважнейшим делом. И никак не можем сейчас от него отвлекаться.
— Ни… никак?!
— Нет.
Мне стало жаль монаха…, и я решила помочь бедняге.
— Господин де Шико!
— Да? — он хитро вскинул взгляд в мою сторону.
Видимо, догадался, что хочу сказать и просто наслаждался моментом игры в благодетеля.
— А вы не думаете, что время обеда уже должно бы наступить. Быть может, прервемся… ненадолго? Совсем чуть-чуть? — улыбнулась краем губ, и Шико понял, что я в игре. Он подмигнул мне, поглядывая в строну удаляющегося Горанфло.
Монах остановился на полпути и весь насторожился, явно прислушиваясь к нашему разговору. Вся его неуклюжая фигура говорила о том, что он собран и очень внимателен.
— Ну что вы, господин де Шнур! Как можно?! Неужели чревоугодие превыше столь важного занятия, которое…
— Но, — прервала я шута и продолжила, — если мое бренное тело не смогут держать ноги по причине голода, то все усилия напрасны.
— Да-да! Да! — очень шустро вмешался в разговор Горанфло, едва не вызвав у меня истерический смех, — Господин де Шнур сразу видно — умный человек и говорит очень правильно. Голод — это грех!
Я отвернулась, еле сдерживая себя.
— Ну, а как же пост? Это же тоже, своего рода, голод, — возразил Жан-Антуан, усмехаясь.
Монах, опасаясь, что его обед может сорваться, с энтузиазмом продолжил развевать сомнения Шико:
— Пост — это другое!
— Другое?!
— Да! Другое! Нельзя, господин де Шико, злоупотреблять и усердствовать в голоде. Никак нельзя! Это же вред для сосуда души! В писании сказано: всяк приносящий вред сосуду души — грешен и карается гневом Божьим!
— Ладно-ладно, сдаюсь! И где же вы хотите отобедать, мой необъемный сосуд души?
