Кошка Белого Графа - Калинина Кира Владимировна
– Простите! – пискнула я.
– Мяу! – услышал он.
На спину мне легла теплая ладонь.
– Все хорошо, девочка, не бойся. Тебя никто не обидит.
Он утешал меня так же, как в тот день, когда отогревал на руках в своей карете. Словно забыл, что я человек, а не кошка. И пускай! Не знаю, что сделал бы виконт – подпалил мне хвост, свернул шею или просто потискал и отпустил, но в его стальной хватке мне было страшно до колик… А сейчас, прижимаясь к груди Даниша, я чувствовала себя в безопасности.
Надолго ли?
Глава 8,
в которой я узнаю, что у графа на уме
Разумеется, ни о чем он не забыл.
Когда мы вошли в комнату, граф посадил меня на кровать и опустился рядом.
– Значит, подслушивала?
Он произнес это без недовольства, скорее даже с удовлетворением.
– Мне говорили, что оборотни-кошки отличаются любопытством. Но зря ты дала себя поймать.
Вот как?
– Знаешь, я хотел захватить тебе гостинец со стола, но ее высочество не позволила, – Даниш улыбнулся так, словно сказал что-то приятное.
Раздался стук в дверь.
Статный лакей в чулках и парике, совершенно такой же, как те, что подавали ужин принцессе, вкатил в комнату стол-поднос и, выпрямившись, зычным голосом объ- явил:
– Ужин для госпожи Белки, снежной кошки его сиятельства графа Рауда Даниша-Фроста, от ее высочества Камелии Аннеборги Сесилии, третьей принцессы Вайнора из дома Маритимов!
На одном дыхании – и даже не улыбнулся.
Я покосилась на графа. Он тоже казался серьезным, не сжимал губ в попытке сдержать смех, только глаза приобрели веселый оранжевый отлив, как у разыгравшегося кота.
От аппетитных запахов кружилась голова.
Лакей подкатил стол к кровати и поднял посеребренный колпак.
– Паштет из мидий!
На фарфоровом блюде в виде раковины с золотой каймой возвышалась лоснящаяся желтоватая горка, поверх – листик кошачьей мяты. По указанию графа, лакей щипчиками отложил мяту на край блюда. Потом, взяв миниатюрные нож и вилку, разделил горку на крохотные кучки. Я осторожно лизнула. Съедобно!
Граф ушел за ширму, сделав вид, что занят. А лакей остался и, едва я покончила с паштетом, провозгласил:
– Икра севрюжья черная!
За ней последовала икра белужья белая, мясо кистенского краба и филе клыкача.
Каждый раз, открыв новое блюдо, лакей отступал к стене и замирал, как статуя. Я бы смутилась, не будь это так забавно – словно представление в домашнем театре.
– Мягкий сыр из молока лося! Из собственных ее величества Бетильды, королевы Вайнора, лосиных угодий!
Предел сытости был давно пройден, но сыр я все равно съела. Белый, нежный, пористый – ам-ням. И надо бы остановиться, но когда еще попробуешь такие роскошества? Я улыбнулась про себя. Едва ли повара господина Керсона ожидали, что кушаньями, поданными к столу будущей королевы в знак почтения к роду владык моря, будет лакомиться кошка.
– Десерт! Сливки особо жирные!
И вкусные, надо признать. Очень вкусные.
Лакей отыграл свою роль до конца, под занавес отвесив мне поклон, будто королевской особе.
Наверное, ему обидно было прислуживать животному. Я встала и помахала хвостом в знак признательности. Хотя двигаться совсем не хотелось. Хотелось растянуться на боку, положить рядом переполненный живот и зажмуриться.
Едва дверь за лакеем закрылась, я так и поступила. Впервые с тех пор, как мне пришлось бежать из дома, появилось чувство, что жизнь недурственная штука.
Кровать подо мной прогнулась – граф снова сел рядом.
– Понравилось угощение? Прости за Белку. Ее высочество спросила, как тебя зовут. Надо было что-то ответить.
А потом его глаза посерьезнели.
– Ты подумала о моем предложении, Кошка? По-моему, нам давно пора поговорить.
Сытая нега оставила меня в один миг.
Подумаешь, будет кружить, подбрасывать, выть и грохотать, а потом скрутит такой слабостью, будто до могилы один шаг! Я пережила битву с самой богиней зимы, переживу и снежный шар.
Села, обернувшись хвостом, зажмурилась… и решительно кивнула.
Все было как в прошлый раз. С синего стеклянного неба падал снег и исчезал, не достигая земли. Елки кутались в снежные шали, за ними утопала в сугробах расписная избушка.
Я говорила, что не соглашусь войти в графскую ловушку, даже если это будет последняя возможность почувствовать себя человеком? Чушь! Ради одного этого стоило рискнуть. Я соскучилась по своему телу, по рукам и ногам, по животу, который не распирало от нескольких ложек еды, даже по красному свадебному наряду с летящими юб- ками.
Засмеялась, крутанулась на месте, от избытка чувств и… Ох! Оказалась нос к носу с графом Данишем-Фростом.
Он стоял, скрестив руки на груди, смотрел на меня и улыбался.
А я как будто первый раз его увидела.
Да так оно и было. Кошачьим глазом смотришь на людей снизу вверх, как на корабельные сосны в лесу. Их и различаешь больше по одежде, звукам и запахам. Даже рост и сложение оценить трудно, если вблизи нет другого человека. Пусть ты сидишь рядом на диване или… лежишь у него на груди, это все равно – другое.
Даниш-Фрост был на полголовы выше меня. Он казался мужественнее, чем виделось мне-кошке и… более настоящим, что ли. Слишком настоящим. Сильный молодой мужчина – в двух шагах передо мной. Держался граф без надменности, часто свойственной аристократам, но так, будто он на все на свете имеет право. Под изучающим, чуть насмешливым взглядом его опаловых глаз я вдруг потерялась, оробела. В голове разом пронеслись все неловкие ситуации, которые случились между нами за эти дни.
– Так вот ты какая, милая пушистая посланница богини, – произнес он мягко.
– Я не посланница!
– И голос красивый. Когда не кричишь.
Голос… да. Голос у меня мамин, пусть и не такой бархатный.
Я поняла, что краснею.
Почему я краснею, если мы здесь не телами, а душами?
– Как тебя зовут, Кошка?
– Карин. Карин Эльс…, ваше сиятельство.
«А его… Рауд», – сказал лакей. Нет – граф Рауд Даниш-Фрост. Он принадлежит другому миру, как птицы принадлежат небу, а рыбы морю. Сейчас, глядя на него глазами человека, я поняла это с ослепительной ясностью.
Присела в неуклюжем реверансе.
– Пожалуйста, простите, что поцарапала! Не успела втянуть когти.
Кругом царила обманчивая безмятежность, но я знала, что времени мало. Поэтому не стала долго оправдываться и перешла к сути, спеша объяснить все, пока последнее оставшееся у меня тело еще дышит:
– У нас швейное ателье, и, если заказчик вызывает сомнения, я оборачиваюсь кошкой и стараюсь разузнать, что у него на уме… Знаю, подслушивать под окнами некрасиво, но я никогда не выдавала чужих тайн!
Ни единой душе не говорила про секретные местечки бакалейщика Гирика, в которых он прячет дневную выручку, про то, что племянник госпожи Илифсон на самом деле ее внебрачный сын, про колье госпожи Дирк, вовсе не потерянное, а тайком от супруга отданное брату, чтобы тот смог поехать в Альготу учиться музыке…
Графу обо всем этом тоже ни словечком не обмолвилась.
Да и некогда пустословить! Надо успеть рассказать о визите кавалера Льета и его дочки, о старухе, похожей на ведьму, и о том, что она шептала на ухо плачущей барышне.
– Там, верно, какая-то брачная афера. У барышни был возлюбленный, – сказать «любовник» я постеснялась. – Теперь он женится, она выходит замуж, но ведьма обещала сделать так, чтобы муж ее не тронул, а возлюбленный не смог иметь сыновей от жены. Если, конечно, я все верно поняла. Я так замерзла и боялась, что меня прибьют…
Может, и черный дым на пальцах ведьмы мне примерещился?
Про маму и Майру решила не говорить. Слишком больно, а постороннего наши семейные дела не касаются. Сказала, что пошла в храм в надежде на помощь ули, и во сне Свен и Свяна велели мне отправляться в Альготу.
Я все больше торопилась, сбивалась, и граф меня остановил:
