Гавань (ЛП) - Кент Клэр

Я издаю звук, почти похожий на хныканье. Обычно я была бы смущена, но я не могу думать ни о чем, кроме того, что весь мир яростно содрогается, и что Джексон — единственное, что остается неподвижным. Я цепляюсь за него, как за спасательный круг.

— Ты можешь плакать, если хочешь. Здесь нет никого, кроме меня. Ты можешь отпустить контроль. Тебе не всегда нужно держаться так крепко.

Мне хочется плакать. Мне это необходимо. Рыдание вот-вот вырвется из моего тела, но, кажется, оно просто не может найти выход. Это убивает меня, но я как будто не могу избавиться от этого. Я задыхаюсь и дрожу так сильно, что у меня стучат зубы.

Джексон изменяет объятия так, чтобы одной рукой можно было гладить меня по волосам и спине.

— Черт, котенок. Ты просто убиваешь меня. Ты можешь быть неуязвимой со всеми остальными, но тебе не обязательно быть неуязвимой здесь. Только не здесь. Только не со мной.

Рыдание наконец-то пробивается сквозь комок в моем горле. Потом к моим глазам. И я вдруг начинаю безудержно плакать. Беспомощно. Так, как я не плакала с шестнадцати лет.

— Все в порядке, — шепчет Джексон мягко и настойчиво. Он снова крепко прижимается ко мне, пока я рыдаю у него на груди. — Все в порядке, котенок. Я держу тебя. Я держу тебя.

Это то, что мне нужно услышать. И именно так, как мне нужно это услышать. Я плачу обо всем. Обо всем, что я потеряла. О каждом человеке, которого я любила. О том факте, что все, что у меня осталось, может быть отнято в любой момент. И о том, что я ничего не могу сделать, чтобы остановить это.

Но также и о том, что есть нечто гораздо больше, чем разбитость. Кое-что, о чем я почти забыла.

Джексон продолжает обнимать меня. Продолжает бормотать невнятные заверения. У него тоже был адский день, но он не пытается отстраниться. Перевернуться на другой бок и лечь спать.

Возможно, каким-то неожиданным образом Джексону это тоже нужно.

Эта мысль утешает меня, когда рыдания наконец стихают. Я шмыгаю носом и сотрясаюсь от нескольких протяжных всхлипов.

Даже тогда он продолжает обнимать меня. И его руки все еще сжимают мое тело, когда я наконец засыпаю.

***

Я сплю с Джексоном всю ночь, проснувшись незадолго до рассвета. Он все еще спит. Где-то ночью он перевернулся на спину и вытянулся, слегка приоткрыв губы и закинув одну руку за голову.

Кажется, что каждая клеточка моего тела болит, но я чувствую себя намного лучше, чем днем ранее. Моя свеча все еще горит на столе. Я не должна была позволять этому продолжаться всю ночь. Свечи — это единственное, в чем у нас нет недостатка, но все равно это пустая трата ресурса.

Джексон открывает глаза, когда я сажусь и свешиваю ноги с кровати.

— Привет, — хрипит он.

— Привет, — я чувствую странную застенчивость, что просто смешно.

— Пора вставать?

— Почти, — когда Джексон продолжает смотреть на меня, как будто ждет, что я что-то скажу, я прочищаю горло. — Спасибо. За прошлую ночь, я имею в виду.

— Не за что. Но ты не должна благодарить меня за такое.

— Такое чувство, что должна. Это действительно помогло. Я… — я не могу спокойно встретиться с ним взглядом.

Такое ощущение, что его тело внезапно напрягается. Выжидает.

— Ты что?

— Мне это было нужно, — признаюсь я.

Он расслабляется. Кивает. Бормочет:

— Мне тоже.

По-моему, этого достаточно. Это объяснение тому, что произошло прошлой ночью. Это заставляет меня чувствовать себя менее застенчивой, когда я встаю и направляюсь обратно в свою комнату.

***

На следующей неделе мы возвращаемся к рутине. Мы должны делать все без Бретта и Молли, но потеря людей для нас не в новинку. Без них наша жизнь приобретает несколько иную форму. Я больше не плачу, но скучаю по Молли каждый раз, когда прохожу мимо палаты больных.

Хэм так хорошо проявил себя при попытке нападения Волчьей Стаи, что Джексон отдал ему место Бретта в одной из двухъярусных комнат. Кровать Молли тоже оказывается занята. Больше в этом районе не было замечено Волчьих Стай, даже когда мы выбирались за припасами.

Может, они все тоже погибли или мигрировали, как и многие другие.

Через пару дней я проверяю точку и нахожу записку, в которой говорится, что если мы все еще хотим пожертвовать сельскохозяйственные принадлежности, Мак мог бы встретиться с нами на следующей неделе. Я оставляю ответ, в котором говорится, что мы будем там.

Джексон не ворчит по поводу дополнительной поездки или пожертвований, но я не могу сказать, потому ли это, что он рад это сделать, или нет. Он был тих и нежен со мной с той ночи, когда я сорвалась. Может, он думает, что я слишком слаба, но он даже больше не спорит со мной.

Это не так уж плохо, но как-то странно. Как будто что-то не совсем правильно.

Я стараюсь быть сильной, но я все еще недостаточно сильна. Я хожу в его комнату каждую ночь. Но не для секса. На этой неделе я наиболее фертильна, что является уважительной причиной не трахаться. Я хочу заняться сексом с Джексоном, но это почему-то пугает, так что я рада отсрочке. Он никогда не спрашивает, почему я продолжаю приходить в его комнату, даже если мы не трахаемся. Он ждет меня каждую ночь. Я ложусь к нему в постель, и мы обнимаем друг друга, пока не засыпаем.

Я не хочу, чтобы так было, но это лучшая часть моих дней.

В середине следующей недели я договорилась встретиться с Маком, чтобы привезти припасы. Я собрала столько пакетиков с семенами, мукой и овощами, сколько смогла, вместе с письменными инструкциями и советами. Нам нужно взять пикап, чтобы перевезти все это, но место встречи недалеко, так что нам не придется расходовать слишком много бензина.

Я рассчитываю поехать с Мигелем, но, когда я выхожу после завтрака, у грузовика меня ждет Джексон.

Он не ворчит по поводу риска или того, сколько провизии мы раздаем. Он ждет, пока я усядусь на пассажирское сиденье в кабине, а затем заводит двигатель и увозит нас прочь от фермы.

Дорога до старой заправочной станции на перекрестке двух небольших проселочных дорог занимает всего около двадцати пяти минут. Больше никого не видно, поэтому Джексон паркует грузовик рядом с тем, что раньше было насосами.

Эта заправочная станция оказалась заброшена очень рано, вскоре после Падения, и мой отец с Джексоном сразу пошли слить то, что осталось от бензина.

— Лучше бы ему, бл*дь, не опаздывать, — бормочет Джексон, глядя на дорогу сначала в одном направлении, потом в другом.

Он так похож на себя прежнего, что я почти улыбаюсь.

— Мы немного рановато приехали. Я уверена, что он будет здесь, — на самом деле я никогда не встречалась с Маком, но мне кажется, что я знаю его по запискам на точке. Он кажется надежным человеком.

Джексон издает какой-то гортанный звук, но он не складывается в настоящее слово. Он слегка вспотел, так как горячий, влажный воздух проникает через открытые окна. У него теперь слишком отросли волосы. Часть прядей свисает ему на лоб, почти лезет в глаза.

Недолго думая, я протягиваю руку и откидываю их назад, чтобы ему было лучше видно. Не знаю, зачем я это делаю. Я таким не занимаюсь. Конечно, я ласкала его член руками и ртом, но я не делаю таких случайных, интимных прикосновений, как это.

Это меня удивляет. И Джексона тоже. Его плечи напрягаются, и он тянется, чтобы взять руку, которой я прикасалась к нему.

Мы смотрим друг на друга, его пальцы обхватывают мое запястье.

Мне вдруг так сильно хочется поцеловать его, что потребность в этом поглощает меня целиком. Я сглатываю.

— Котенок, — выдыхает Джексон. Непонятно, ласковое ли это обращение или вопрос.

Затем его глаза становятся горячими. У меня перехватывает дыхание. Мы оба наклоняемся друг к другу через консоль между сиденьями, и я уверена, что мы бы поцеловались, если бы не услышали вдалеке, как кто-то нажимает на автомобильный гудок.