Эй, дьяволица (ЛП) - Мигаллон Хулия Де Ла Фуэнте

Она кивает.

— Ей нужен был уголок, где она могла бы спать.

«И где, возможно, её настигнет покой», — думаю я, ведь именно эти слова высечены на её надгробии.

Тишина.

— Вы сами видели, какой сильной она может быть. Ищите добычу по своим силам, охотники. — Она уходит вслед за гулем, но перед этим, на последней секунде, оглядывается и бросает нам через плечо:

— Если кто-то её тронет, ответит передо мной. Второго предупреждения не будет.

Глава 27. Одиночество во взгляде

— Можно узнать, что это сейчас было? — Мама бьет отца кулаком в грудь, когда мы остаемся одни.

Он тяжело вздыхает и перехватывает ее руку, прижимая к своему сердцу.

— Ты же сама видела: это всего лишь ребенок…

— Это гуль, — резко обрывает она. — А мы не благотворительная организация, а охотники.

— Мы семья, — твердо отвечает отец. — И пока я не знаю, как ее убить.

Он кивает в сторону вампирши, которая склонилась над разлагающимся ребенком, разглядывая то, что та показывает ей своими полуистлевшими пальцами.

— Если цена за то, чтобы она не тронула моих близких, пока мы не будем готовы, — это позволить гниющему ребенку играть на кладбище, я готов ее заплатить.

Звучит уверенно и решительно, но между строк читается страх и бессилие. Отец, привыкший знать все, вдруг столкнулся с вопросом, на который у него нет ответа: как защитить свою семью.

— Не знаю почему, но она дает нам время. Если не злить ее, мы сможем этим воспользоваться. Когда придет момент.

В этих последних словах звучит обещание: он ей принесет голову вампирши, но сперва придется запастись терпением.

— Мы могли бы запереть ее и вбивать в грудь по осиновому колу каждый день. — Мамины глаза сверкают жаждой убийства, пока она смотрит на спину вампирши.

— О да, гениальная идея — держать у себя дома разъяренную вампиршу, которая умеет обходить наши защитные системы.

На данный момент они придерживаются теории, что, возможно, у нее есть способность манипулировать электрической сетью в хранилище. Я не собираюсь их в этом разубеждать.

Мама раздраженно фыркает, но возразить нечего.

— Оставь, Изабель, пожалуйста. — Отец притягивает ее к себе. — Ради детей.

Эй, мне, конечно, приятно, что они думают о моей потенциальной смерти, но давайте без этого «дети, дети», ладно?

Мама сжимает кулаки, стиснув зубы, но все же кивает. Отец целует ее в макушку.

— Спасибо.

— Но мы будем следить. — Она скрещивает руки на груди. — Если хоть одна из них доставит нам проблемы — я их прикончу.

Отец смеется. Думаю, он до сих пор влюблен в ее упрямство.

— Меня это устраивает.

Так что остаток ночи мы проводим в дозоре, держа их в поле зрения — мама еще и на прицеле винтовки. Но обе ведут себя абсолютно спокойно. Самая скучная охота в истории.

Ну хоть бы одна потусторонняя мразь попыталась меня убить или откусить что-нибудь жизненно важное!

Может, это и есть их коварный план — довести нас до самоубийства от скуки?

Отец обследует могилу, из которой выбралась гуль, и обнаруживает там гнездо червей. Доме тут же берется за лопату.

Прекрасно. Теперь работа охотников — это давить личинок и караулить гниющий детский труп, который увлеченно охотится на улиток. Альянс бы над нами просто ржал.

На вторую ночь веселее не становится. Пока отец с матерью дежурят на кладбище, мы с Доме отдыхаем. Ничего нового.

На третью — меняемся местами.

После нескольких часов скуки, во время которой самое захватывающее событие — это как гуль-девочка загрызает крысу за два укуса, мне уже не осталось мелодий, которые можно напевать, а Доме… Доме грызет провод.

Не в прямом смысле, хотя в его случае это вполне возможно. Просто у нас так говорят, когда кто-то умирает от скуки.

Наконец, он сдается, усаживается на надгробие, достает ноутбук и начинает делать свои компьютерные дела. Похоже, прямо сейчас он взламывает медицинские базы данных в поисках записей о странных ранах и болезнях.

Я устаю в тридцать пятый раз бросать гнилую палку Постре и решаю размять ноги. Мы с собакой бродим среди могил в тишине, ощущая на губах влажный холод ночного воздуха. Мне всегда нравилась ночь. Ее покой. Ощущение одиночества и отрешенности. Этот застывший момент времени, в котором, кажется, существуешь только ты.

Временами поглядывая в угол кладбища, где вампирша играет с гулем, я тихо пробираюсь к усыпальницам, проверяя двери и решетки в поисках малейшего следа недавнего присутствия.

Ничего.

Разочарованный, но не теряющий надежды, я отступаю… пока что.

На обратном пути мой взгляд цепляется за нечто странное. Среди теней выделяется пятно белого цвета.

Я подхожу ближе.

Хризантема. Ее лепестки, словно сотканные из лунного света, кажутся почти сияющими в темноте.

Я поднимаю цветок. Он свежий.

Возвращаю его на место и замечаю имя на надгробии:

Миллер.

В голове что-то щелкает.

Позолоченная табличка на двери элегантного кабинета.

«Мисс Миллер?» — вопрос, только что пробудившейся гуля.

Я снова смотрю на надпись:

Анжела Миллер

1935–1970

Пусть твой свет ведет нас во тьме.

Проверяю плиту. Бетон крепкий. Ее невозможно сдвинуть. Никаких трещин, никаких следов копания вокруг.

Мы с Постре делаем еще один круг, внимательно осматривая надгробия. Других Миллеров нет. Что странно. Обычно семьи хоронят вместе.

Возвращаемся, прежде чем Доме успеет запаниковать, хотя, учитывая, что он зарыт в свой ноутбук, вряд ли бы заметил мое отсутствие.

Наша вампирша и гуль нарисовали на земле классики и теперь весело прыгают, переговариваясь и смеясь.

Постре носится вокруг, радостно лает, заглядывает мне в глаза, прося разрешения присоединиться к игре.

Я наклоняюсь, чтобы погладить её, и качаю головой.

— Нет, девочка. Они не… подруги.

Бросаю взгляд через плечо, и наши глаза встречаются — мои и дьяволицы. Мы смотрим друг на друга несколько секунд.

«Анжела Миллер?»

Потом отвожу взгляд.

Снова качаю головой и выпрямляюсь.

— Не подруги.

Мы возвращаемся к Доме, который продолжает стучать по клавиатуре. Ну, я же говорил: ни капли беспокойства за своего младшего братишку, который, к слову, выше него на добрых два пальца — важная информация.

Постре устраивается клубочком на надгробии, а я ложусь рядом, кладя голову ей на бок. Полудремлю, наблюдая за мерцающими в вышине звёздами, как вдруг меня подбрасывает от возгласа брата:

— Пердеж ликантропа!

— Чего?! — Резко подскакиваю и хватаюсь за оружие.

— У меня зарядка садится.

— Ты серьёзно? — Я сверлю его взглядом, пытаясь унять сердцебиение.

— Да, блин. — Он выглядит раздражённым.

Я закатываю глаза.

— А ну, дуй домой.

— Чего?

— Да. — Киваю в сторону. — Они за всю ночь ни черта не сделали, да и рассвет уже скоро. Постре и я разберёмся. — Похлопываю по боку своей девочки.

— Ты уверен?

Киваю.

— Вали заниматься своими техно-задротскими делами. Мы тут особо не загружены.

— Супер. — Он не теряет ни секунды, сразу собирает вещи и поднимается на ноги. — Спасибо, компай. Если что… — Он дотрагивается до пейджера, и я понимающе киваю. — Заберу мотоцикл, так что, если понадоблюсь — буду на месте в мгновение ока.

— Давай. — Я лениво машу ему рукой.

Дьяволица слышит, как он уходит, и поднимает на меня взгляд. Мы снова смотрим друг на друга. Девочка вновь отвлекает её.

Я наблюдаю за ними, пока они играют, и наши взгляды время от времени пересекаются. Она делает так каждую ночь, когда просыпается? Развлекает её, чтобы та не натворила бед? Сколько лет она уже бродит среди могил?