Белое море (СИ) - Левин Анна

Артемий Круторогов на удивление спокойно воспринял мое решение посетить пансионат на каникулах, хотя я боялась препятствий с его стороны. По-прежнему держа дистанцию, я избегала его общества как могла, и всячески увиливала от разговоров о будущем. Что я могу ему сейчас сказать, что питаю к нему самые нежные дочерние чувства? Ну уж нет, мое сердце переполнялось менее лестными для него чувствами, и с каждым днем я злилась все больше и больше, понимая, какую жизнь потеряла из-за их с матерью прошлого.

Мысль о маме вызвала новую волну боли. Все ее действия вызывали у меня недоумение, я искренне не понимала, как можно было объявить свою дочь мертвой, отправить ее с чужими людьми на дальний север, спокойно жить в своем замке в полном комфорте, когда ее ребенок скитался невесть где и терпел лишения!

Вернув себе самообладание, я внимательно осмотрела отражение в зеркале, уже не такое удручающее, как еще недавно, и вышла из общежития. Всюду носились слуги с багажом учеников, а сами благородные отпрыски с лихорадочным торжеством прощались друг другом, предвкушали радостное воссоединение на балах в столице, обменивались визитными карточками и презрительно отдавали приказы нерасторопной обслуге.

Я попрощалась с Александром и остальными ребятами, потом встретила Олега с Демьяном, которые искренне желали мне удачной дороги и веселых каникул, и уже перед самим отъездом встретила Глеба Скуратова.

— Сударыня! — он галантно мне поклонился, и я ответила книксеном. — Рад, что вы решили провести каникулы вместе с вашим добрым опекуном, госпожой Стрелицкой. Засвидетельствуйте ей от меня глубочайшее почтение!

— Благодарю! — столь лестные слова немного растопили мою обиду на него из-за их разрыва с Мирославой. Девушка была так раздавлена, что родители забрали дочерей еще вчера, прибыв самолично, и я не находила себе места с тех пор. — Желаю вам отличных каникул в столице!

— Да, воссоединится вся наша семья, включая дальних родственников, к которым я испытываю теплейшие чувства, так что должно быть весело.

Дальше он предложил меня сопроводить к экипажу, выделенному мне с подачи господина Круторогова, и галантно помог забраться вовнутрь. Когда мы тронулись, я бросила взгляд в окно, и увидела, как Скуратов направился к Ярославе, спешащей к своему экипажу.

Первая половина пути прошла для меня в тяжелых раздумьях о природе мужского непостоянства и о бедах, порождаемых для женщин мужчинами.

Вторая часть путешествия возбудила в сердце иные чувства: воеводство это было для меня родиной, единственной, которую я помнила, и его более мягкий климат, радующие глаз пейзажи, знакомые селения возвращали давно терзаемому сердцу долгожданное утешение.

Прилипнув к окошку, я и не заметила, как мы подъехали к пансионату, и опомнилась, лишь увидев знакомый парк, ограду, калитку, небольшое, но удачно спланированное здание и маленькую делегацию у входа.

— Сударыня, приветствую! — Матильда протянула мне руку, которую я почтительно поцеловала, но ее дышащее счастьем лицо лучше любых слов давало понять, как она рада меня видеть.

— Госпожа Стрелицкая, я очень рада вернуться домой.

Церемонные фразы и сдержанность были необходимыми элементами светского обращения, и я так к этому привыкла к Академии, что без труда продемонстрировала образцовые манеры, хотя раньше предпочитала смелость и безрассудную порывистость.

Опекунша распорядилась доставить вещи в мою комнату, которую, как она сказала, со дня моего отъезда никто не занимал. Также она приказала позаботиться о моих сопровождающих, и я на время забыла обо всех огорчениях.

Вечером в пансионате собралось все местное благородное общество, как накануне моего отъезда в Академию. Тогда я была для них сироткой, чудом получившей приглашение от драконов. На меня смотрели с тенью зависти, с недоумением, сверху вниз, поучали до последней минуты, но теперь все резко переменилось.

Я стала героиней, обрела силу и поддержку в виде Академии за спиной, и теперь они смотрели на меня с трепетом и гордостью, словно я была их личным достижением.

— Сударыня, какое счастье! — мило щебетала Аннушка Никольская, оттесняемая более монументальной госпожой Калмыковой.

— Вы похудели и побледнели, надеюсь, от прилежной учебы? — строго вопрошала вышеуказанная дама.

— Я рад, искренне рад, что вы запомнили мои наставления, и не осрамили нас перед уважаемыми драконами! — напыщенно повторял раз за разом ее муж Калмыков, не представлявший, что говорит это кровной драконице.

Едва не рассмеялась, но сумела замаскировать насмешку под светскую улыбку. Что бы они сказали, как бы себя повели, расскажи я им, что прихожусь родной дочерью Артемию Круторогову? Что на самом деле меня зовут Туана, а не Элиф.

От этой мысли меня передернуло, и я всеми силами стала отгонять непрошенные мысли, уже не находя их забавными. Настоящее имя, данное мне при рождении, вызывало только горечь и тревогу. Оно совершенно мне не нравилось, и я даже мысленно не желала так себя называть. Я — Элиф, и всегда ею буду. Просто Элиф Стрелицкая, ученица Академии из смертных.

— Мне так понравились ваши письма, но хотелось бы, чтобы они были более подробными, — Никольская сумела отвоевать место рядом со мной. — Вы просто обязаны поделиться подробным описанием нарядов дракониц, их поведения, повадок. Сердечными делами, — она заговорщицки понизила голос.

— И о представлении поведайте подробнее, милочка, — вмешалась жена Селиванова. — Меня крайне интересует, какое платье вам подарила госпожа Тобольская, урожденная Ясногорова.

— Как повезло, вам сделала подарок сама госпожа Катерина Тобольская! — Аннушка не совладала со своими чувствами, умильно прослезившись.

— Это большая честь и милость с ее стороны. Она должна быть весьма либеральной в своих взглядах, — своим бравым тоном заметила Калмыкова, а ее муж несколько раз повторил высказанную супругой мысль.

Я бросила взгляд на Матильду, но она не заметила призыва о помощи в моих глазах. Кажется, она упивалась тем вниманием и завистью, которую излучали гости. А учитывая, что она и сама недавно посетила Академию… Хоть это и случилось по неприятному поводу, для смертных даже мимолетно увидеть «оплот драконов» — недостижимая мечта, кульминация жизни. Так что я мысленно запаслась терпением, и решила подыграть Матильде. Уж она заслужила уважения и повода для гордости!

— С радостью отвечу на ваши вопросы, сударыня Никольская, госпожа Селиванова!

— Ой, тогда расскажите еще раз о представлении! — от избытка чувств, Анна захлопала в ладоши.

— Послушаем с удовольствием, — поддержала ее Селиванова.

Сколько же всего придется скрывать, худшего вопроса и не придумать! Но да ладно, ради Матильды.

— За день до представления моя наставница сударыня Аглая Мунтиярова помогла мне подготовиться к предстоящему мероприятию, чтобы я знала, куда идти, что делать, как себя вести. Я волновалась, но с ее поддержкой быстро пришла в себя, и справилась образцово, как и положено смиренной смертной в Академии.

Общество осталось довольным вступлением, и никто не заметил тонкой насмешки в моих словах. На что я и рассчитывала.

— Когда пришло время покинуть комнату, на меня налетела служанка госпожи Тобольской, и опрокинула на меня поднос с ча и десертами. Благо, напиток не был особо горячим (из-за чего служанка и торопилась), но платье было не спасти.

— А что гостья делала в общежитии для учениц? — спросила Калмыкова, и я едва не взвыла от злости.

И надо же было ей заметить брешь в моем рассказе!

— Таково было желание госпожи Тобольской — остановиться в комнате, в которой она проживала, будучи ученицей Академии. Порой драконы могут себе позволить капризы, и попечительский совет со снисхождением им все позволяет.

— Ну конечно, драконы ведь! — с важным видом вставил Калмыков. — Их желания — закон!

— Вы расстроились, сударыня? — Селиванова явно желала вернуться к первоначальной теме разговора.