Ведунья. Проклятая любовь (СИ) - "Gusarova"

— Ничего себе, — пробормотала Настя. — А почему, Михаил Ильич, не знаете?

— Есть неофициальное мнение, — улыбнулся профессор, — разумеется, никто не подтвердит это, сами понимаете, почему, что Берзарины составляли старинный род колдунов-чернокнижников, ведущий исчисление еще с дохристианской эпохи. Так считали многие друзья семьи, и даже обращались к Берзариным за магической помощью. Естественно, за большие деньги. Отвороты, привороты, заговоры, знаете? По сказкам, наверное, наслышаны были в детстве?

Ребята переглянулись и закивали.

— Есть сведения, что даже император побаивался их, и того, что кому-то взбредет в голову устранить монархию путем колдовства. Потому сам царь весьма благоволил Берзариным, дабы обрести их расположение. Также, известно, что в графской семье якобы хранилась древняя печать Соломона, дающая неизмеримую силу в укрощении тёмных духов, свершении заклятий и открытии тайнописей.

— Печать? — изумилась Настя. — Не перстень, случайно?

— Вы очень внимательная девушка, Настенька, — похвалил ее Михаил Ильич. — Наверняка, вспомнили приметный перстень, который видно почти на всех фамильных портретах предков Берзариных. Да, это он. Рубиновый перстень со скарабеем. По неподтверждённым данным, на оборотной стороне его даже была надпись, заказанная самим Соломоном.

— «Всё проходит», — озвучила Настя.

Серёга поглядел на нее с удивлением.

— Ах, какая вы умница, — ещё больше обрадовался Памятов. — Люблю, когда ко мне приходят уже подкованными и проявляют истинный интерес к истории Гиблова. Так вот, этот перстень, повторюсь, по слухам давал Берзариным удивительные способности управлять материями и духами и даже, — профессор поднял палец вверх, — обращаться ветром. Невероятно, не правда ли?

— Очень, — поёжившись, согласилась Настя.

— Григорий Афанасьевич стал последним владельцем перстня, — рассказал Памятов. — Куда реликвия делась позже, никому не известно. Берзарины вымерли подчистую, и это связывают как раз с проклятьем Аграфены, опозоренной Григорием ведуньи. О ней известно немного. Только то, что она была из местных крепостных крестьян, занималась травничеством и предсказаниями, а также каким-то образом сумела влюбить в себя неистового Григория. Вы, должно быть, в курсе про оргии и загубленных крестьянок?

— В курсе, — подал голос Серёга.

— Так вот, на этой почве у Берзарина со Столетовой вышло некое противостояние. Разумеется, это можно только предположить. И закончилось тем, что граф решил сделать Аграфену, простолюдинку, своей женой, с тем, чтобы она родила ему наследника. Они даже обручиться успели, чем вызвали гнев и скорую погибель старшего Берзарина, Афанасия. Но любовь Григория и Аграфены была недолгой. Ведунья родила графу дочь и осталась притом жива, тот, разгневавшись, выгнал избранницу из дома. Аграфена в отместку наслала, как это говорится в старых книгах — «моровое поветрие» на род Берзариных. А у Григория было ещё две сестры от разных женщин отца, также тётки и их семьи — род был многочисленным, несмотря на сказанные выше особенности. Григорий приказал своим солдатам расстрелять бывшую возлюбленную. Она похоронена где-то у Неприкаянного ручья, который в доберзаринские времена носил название Ведуньин ручей. Берзарины вымерли в эпидемию. Где дитя Аграфены и Григория, и где перстень — никто не знает. След их теряется в истории.

— Здорово, — определил Серёга. — А вы сами верите, что Берзарины были колдунами?

— Молодой человек, как тот, кто посвятил всю жизнь изучению рода, я в этом не сомневаюсь! Хочу показать вам одну книгу, она принадлежала некогда Григорию.

Профессор ушел в кабинет, а Настя надула щёки, недовольная раздолбайством Валеры. Тут говорили столько интересного про его семью, а он где-то болтался да ещё и с фамильным перстнем в кармане!

Анастасия: ты где, псина?

Zорин: еду. Тут пробки, я не виноват.

— Какие, нафиг, пробки в метро? — буркнула Настя.

— Вот, прошу! — Памятов, тем временем, положил на стол небольшую книжицу в кожаном переплете. — Я точно уверен, что это дневник Григория. Только взгляните на него! Он кажется пустым.

Настя раскрыла книгу и сразу почувствовала, что она полна информации, хоть её страницы выглядели пустующими. Но они были исписаны, что замечалось по потрепанной бумаге. И ни одной строчки, ни буквы не виднелось!

— Здесь определённо есть текст, — постучал по странице пальцем профессор. — Но как дешифровать то, что не видно ни глазу, ни прибору? Не знаете, друзья? — старик улыбался, доверчиво глядя на ребят, и Настя понимала, что единственный возможный дешифровщик вот-вот должен был подъехать. Валера словно услышал её негодование и прислал смс:

«Ищу парадную».

Настя перезвонила.

— Валер, первый подъезд с торца, третий этаж.

— Мы ещё кого-то ждём? — спросил Михаил Ильич.

— Да, это небольшой сюрприз для вас и всего графского рода, — улыбнулась Настя. — Только он немного заблудился.

Раздался зов домофона, профессор впустил очередного гостя, и вскоре в прихожую Памятова ввалился живой Берзарин.

— Добрый день, прошу простить за опоздание. Зорин. Валерий. — Он по обыкновению учтиво протянул ладонь для рукопожатия.

Михаил Ильич охнул и неуверенно посмотрел сперва на Зорина, затем на портрет Григория, и, наконец, на Настю. Та засмеялась и кивнула.

Памятов с возгласом поистине детской радости затряс теплую ладонь Валеры.

— Боже мой! Невероятно! — восклицал Михаил Ильич. — Как возможно, чтобы род сумел выжить? Валерий, дорогой мой, проходите пожалуйста, — он затолкал Зорина в гостиную. — Откуда же вы взялись?

— Он из Невгорода, — сообщила Настя. — Вероятный потомок берзаринских бастардов.

— Несомненный! Валерий, бога ради, простите, я очень взволнован! — щебетал старичок. — Кто бы мог подумать? Эти знаменитые берзаринские «сорочьи очи»! Хоть никогда не видел их раньше, узнаю сразу. Сходство с Григорием полнейшее. У меня хранится кулон с прядью его детских волос, мы должны произвести генетическую экспертизу...

— У него есть ещё кое-что с собой, — хитро подмигнула Валере Настя. — После чего экспертиза станет не нужна. Мне почему-то кажется, что сегодня нам удастся прочитать дневники последнего графа.

— Неужели? — для Памятова сегодняшний день сделался днём щедрот судьбы.

Ни слова ни говоря, Зорин вытащил из кармана и показал профессору тот самый перстень.

20. Начистоту

Воцарилась недолгая тишина, прерываемая тиканьем часов на стене. Потом Настя не выдержала.

— Валер? — она взяла Зорина за запястья. — Ты чего? Сядь.

Он послушно плюхнулся обратно на табуретку. Настя присела рядом.

— Мы же вроде решили бороться. Что ты напридумывал, пока меня не было?

— Да так, — буркнул, нехотя, Зорин. — Хотя, чего «так»? Насть. Я... Я Дарину люблю.

— Так это отлично! — Приблудова улыбнулась и снова взяла его ладони в свои. — Видел у неё аватарку в профиле? Там вы на лошадях вместе. Мне очень понравилась фотография. Дашка такая счастливая.

— То-то и оно! — воскликнул Зорин. — Nasty, то-то и оно. Счастливая. Красивая. Здоровая! — он сделал упор на слово «здоровая». — Ну, и нафига ей я? Сломанная, недолговечная кукла. Насть, я тоже так счастлив был эти дни. Я почти поверил в то, что теперь все будет хорошо, но почему, собственно оно должно быть хорошо? Моя хреновая наследственность никуда не делась! Дарина заслуживает лучшего. Того, с кем она увидит старость. А не родит такого же больного урода, как я. Знаешь... Когда мой отец умирал... Насть. Он просил у меня прощения. Вот так же, как ты, держал за руки в больнице и плакал. Он еле говорил, но я хорошо запомнил его глаза. Папа извинялся за то, что я есть. Я тогда не понимал, почему он так говорит, ведь он — мой отец, он дал мне жизнь, он был со мной очень добрым! И я спросил: «Пап, ты меня не любишь?», а он сказал: «Люблю, и потому, прости». Сейчас я, наконец, его понял. Будь у меня сын, я бы тоже извинялся. Но лучше бы ему не родиться. Не хочу, чтобы Дарина плакала, как моя мама. Не хочу оставлять её с больным ребенком.