Станция (СИ) - Ермакова Мария Александровна
Татьяна сделала последний шаг, невольно заторопившись к очередному чуду, что желала ей показать вселенная. Снег скрипнул. Едва слышно. Тихонько. Неуверенно. Но мерцание тут же застыло, словно Снежная Королева дыхнула на него смертельным холодом.
Ту успокаивающе покивал. Аккуратно обхватил Татьяну Викторовну и поставил перед собой, чтобы ей удобнее было выглядывать из-за ледяного угла. Одними губами прошептал: «Ждите!», и застыл, кажется, даже перестав дышать.
Потекли томительные минуты ожидания. Татьяна следила за облачками пара, вылетающего изо рта, а думала о Ларриле. И в груди сердцем билось почти забытое тепло, согревая даже в холоде чужого, снежного мира.
Свет на снегу шевельнулся, словно оживал. Задрожал, потёк призрачными языками. Тонкий, едва уловимый звон разнёсся в воздухе. Так могли бы звенеть серебряные колокольчики или бокалы из тончайшего стекла, мартовские сосульки или золотые монетки из того сна, что снился Татьяне часто, пока был жив Лу-Тан. Затаив дыхание она выглянула из-за ледяной преграды и увидела уже знакомые зеркально-ледяные грани сактуса.
Растение было немногим больше того, что подарил ей Ту-Гак, и достигало примерно полутора метров в высоту. Но все плоскости его ветвей, расположенных точно под углом шестьдесят градусов, были повёрнуты по диагонали и едва уловимо двигались. Волнообразная дрожь начиналась снизу, грани легонько касались друг друга, издавая звон, отражая, преломляли свет потолочных панелей и разбрасывали его щедрыми пригоршнями на искрящийся снег. Волна проходила по всем ветвям и завершалась на последней, растущей острым вертикальным шпилем, об который коротко ударяли маленькие, ещё не выросшие, веточки. Тогда одинокая чистая нота долго дрожала в пустоте, и искры гасли в снегу и во льдах, всего на несколько секунд, чтобы через мгновение вновь зародиться в раскидистых нижних «лапах». Глядя на «поющий» сактус, Татьяна неожиданно вспомнила новогодние открытки, посыпанные серебряными блёстками, и запах хвои, и бегущие огоньки ёлочных гирлянд, и аляповатую уличную иллюминацию. Зрелище так завороживало, что ту пришлось несколько раз ощутимо потрясти спутницу за плечо, прежде чем она очнулась. И поняла, что ноги окончательно замерзли на снежном ковре.
Так же, крадучись, чтобы не спугнуть робкого «певца», они вышли из ответвления кегаты.
— Мой сактус тоже будет петь? — едва переведя дыхание от восторга, спросила Татьяна.
Ту-Роп улыбнулся.
— Возможно. Если ему у вас понравится!
Огромная лапа на мгновение накрыла её лицо.
— Вы все-таки замёрзли, Лу-Танни! — удручился Ту-Роп. — Идёмте греться! И ужинать. А потом...
— А потом? — любопытство в её глазах, казалось, растопит снег вокруг.
— А потом будет потом! — засмеялся ту и быстро повёл спутницу в сторону выхода из помещения.
Грозная надпись на закрытых дверях, ведущих на галерею над смотровой, предупреждала, что помещение закрыто на штатную дезинфекцию. Несмотря на это ту буркнул что-то в туммер, протянул к створкам руку, и они чуть приоткрылись. Внутри было темно. Ту-Роп обернулся к Татьяне, легонько подтолкнул её в проём.
— Иди, Лу-Танни. Тебя там ждут!
Татьяна удивлённо подняла брови. Знакомая рука показалась в проёме, горячие пальцы легли на запястье и втянули её внутрь. Руки и крылья Ларрила оплели крепче всех лиан далёких земных джунглей. Его губы с жадностью накрыли её...
Они целовались, как подростки, жадно, но без изысков, и ни один не желал оторваться от другого. Наконец, тяжело дыша, отпрянули друг от друга. Проангел, улыбаясь и блестя зубами во мраке, разбавленном только обманчивыми иероглифами созвездий, кружащихся вокруг М-63, потянул Татьяну за собой — к бортику прозрачной галереи. Легко запрыгнул на него и замер, балансируя — сильный, гибкий.
— Иди ко мне! — просто сказал он и втащил Татьяну на бортик.
Она затаила дыхание, боясь упасть — из-за прозрачной части пола смотровой, располагавшейся как раз над Квиллиниумом, высота казалась бесконечной.
Медленно и нежно Ларрил притянул Татьяну к себе, легко коснулся губами её висков и скул, прошептал:
— Закрой глаза...
Татьяна вздрогнула, но послушно прикрыла веки. Даром Граэля — костяной иглой — пронзило сердце ранее услышанное от Ту-Ганна: «Когда-нибудь вы поплатитесь за это!»
Словно услышав её мысли, проангел взметнул крылья, отсекая свет звёзд.
— Ничего не бойся! — прошептал он. — Я с тобой...
И хотя сказано было о другом, слова прозвучали ответом на её беззвучный вопрос, разогнали смятение и тревожные воспоминания.
Даже не видя лица Ларрила, она ощутила, что он улыбается.
— А теперь, Танни, — сказал проангел, — сделай шаг. У моего сердца нет крыльев. А у тебя будут — мои! Обещаю.
Татьяна Викторовна зажмурилась и, не выпуская его руки, шагнула с парапета в пустоту. И чуть провалилась вниз. Адреналиновая волна накрыла с головой, но тут же другая — прохладная, щекочущая, возникла под кожей, наполняя тело лёгкостью.
Во время своего единственного выхода в открытый космос Татьяна испытала чувство невесомости, но тогда она была ограничена толстым, нелепым скафандром. А сейчас ничто не сковывало движений — и пространство лишилось характеристик. Исчезли высота и ширина, глубина под ногами, ощущение стен и перегородок.
Ларрил развернул Татьяну лицом к себе, заговорил негромко:
— Завтра прибудет ганноган, и мой покой кончится, так же, как и моё свободное время. Сегодня последняя ночь, которая принадлежит нам двоим. Я хочу, чтобы ты увидела Притяжение. Не просто почувствовала! Смотри на меня, Лу-Танни! Смотри, не отрываясь...
И она смотрела. Широко раскрыв глаза ловила мерцание его зрачков темнотой своих, и вдруг почувствовала, как поднимаются волоски на руках и вдоль позвоночника, как бегут мурашки по коже. Возможно, ей показалось, но вокруг проангела воздух начал едва уловимо светиться. Это холодное голубоватое пламя перекинулось с его рук на её, поднялось к плечам, затопило грудь, шею... И чем больше оно охватывало Татьяну, тем сильнее она ощущала, как они оба — она и Ларрил — сближаются друг с другом, не делая ни одного движения для этого, но стягиваемые непонятной силой, противостоять которой было невозможно. Уже через несколько секунд она уткнулась лицом в грудь проангела. Казалось, ещё немного, и Притяжение сплющит их друг с другом, сомнёт в единую плоть, слепит в комок единого сердца в пустоте космоса. Теперь Татьяна поняла, как работал Дар Граэля — против этого нельзя было устоять, ему невозможно было не подчиниться. Двое более не принадлежали себе самим. Безжалостные руки судьбы сводили их, заставляя не выпускать друг друга из объятий.
Совершенно машинально, какой-то отдельной, отстранённой частью сознания Татьяна анализировала происходящее. Анатомически разные сердца сбились и перешли на одинаковый ритм. Кажется, даже дыхание стало единым, и зрение. Во всяком случае, она заметила, как слегка сдвинулись и изменились световые спектры, окружающие звёзды. И, осознав это, прикрыла веки и замерла, растворяясь в другом существе... нет, в другом человеке, ибо и Ларрил перенял от неё часть чего-то, что отныне было у них общим.
И вдруг, словно игла Граэля вошла в сердце — Татьяна Викторовна ощутила физически, кончиками пальцев, напряжением тела, как истекают минуты, отведённые проангелу и ей на то, чтобы быть вместе. Время сгорало — осыпалось пеплом, уходило водой, гасло, как звёзды, одна за одной. Молчаливо, неумолимо... безжалостно. Будто холодный сквозняк подул. Ей на мгновение стало страшно, совсем как в ночь перед похоронами Артёма, когда одиночество уже приняло её в свои стылые объятия, но разум отчаянно отказывался понимать неизбежность смерти.
Ларрил, видимо, что-то почувствовал, потому что вдруг оторвал Татьяну от себя, вздёрнул вверх, так, чтобы их глаза оказались на одном уровне. Его зрачки были расширены и темны, словно пустота космоса, потерявшего звёзды, заполнила их от верха и до донца. «Мёртвые небесные тела...» — вдруг вспомнились Татьяне Викторовне слова Учителя и, неожиданно для себя, она расплакалась, уткнувшись лицом в шею проангелу.
