Наталья Павлищева - Авантюристка. Возлюбленная из будущего
Вечная жизнь и другие радости
На сей раз я не поехала кататься, ушла на крепостную стену и стояла, бездумно глядя вдаль. О чем думать, если все свершилось?
– Зачем вы остались? – раздался позади столь знакомый голос. Он не был насмешлив и даже зол не был. В голосе только усталость. – Неужели новая всеобъемлющая страсть?
Я круто повернулась и почти вцепилась в Армана:
– Где дверь?!
Тот недоуменно пожал плечами:
– Там, где и должна быть, – за гобеленом.
– Там пустая стена!
Видя, что он не понимает моих слов, объяснила:
– В моей комнате за гобеленом пустая стена.
– В вашей комнате? Когда мы с вами договаривались в Бордо, в замке была всего одна комната с гобеленом, он висит на месте, я там и перешел. Почему вы не воспользовались дверью?
Я сидела, все еще не в силах поверить в произошедшее.
– Мари сказала, что вы просили ее мне помочь. Она повесила гобелен в моей комнате. Пойдемте скорей, мне уже надоело трястись здесь. Дома поговорим.
– Где дома, Анна?
– Я хочу перейти домой.
– Для вас все закрыто. Ваше время закончилось, я предупреждал.
Я не понимала, не желала понимать то, что он говорил. Сам Арман здесь, значит, все еще открыто.
– Но вы же здесь?
– Я могу быть где угодно.
У меня началась истерика, я рыдала, что-то требовала, о чем-то умоляла… Собственно, что я могла требовать или о чем просить? Только вернуть меня обратно, потому что я не вернулась не по своей вине.
– А по чьей?
– По вашей! Это вы обещали мне создать возможность перехода здесь, в Бруаже. Я могла успеть в Париж! – я почти трясла Армана за полы камзола.
– Анна, хватит обвинять меня. Я вам советовал не доверять Мари, предупреждал, что она опасна. Просил поискать гобелен. Неужели это так трудно – обойти комнату за комнатой и обнаружить в соседней давным-давно висящий на стене гобелен и дверь за ним? Тем более в замке, кроме вас и служанки, никого.
– Я проверяла, больше нигде ничего не было.
– Зачем вы рассказали Мари о предстоящем переходе и о гобелене? Хотя что теперь говорить…
Я держалась из последних сил, не желая поверить, что самое страшное уже произошло и теперь ничего не изменишь.
– Что теперь делать?
– Пока жить.
– Как?!
– Как жили, но стараясь ни с кем не ссориться, даже с королевой и кардиналом. Я попытаюсь что-нибудь сделать. Все равно выбора у вас нет, на ближайшие триста пятьдесят лет здесь вы бессмертны, потому, даже бросившись вниз с этой стены, только кости переломаете, но жить будете. Не дурите, попробуйте привыкнуть к этой жизни, она не так уж плоха, быстро я вам помочь не смогу.
Я успокоилась очень не скоро. Долго еще сидела, хлюпая носом. Но все проходит, прошло и мое отчаянье, нет, не прошло, но как-то перестало захлестывать, что ли. Арман все же не такой мерзавец, может, поможет вернуться? Но почему же он не помог Мари?
– Что такое вы написали Марии, что она вдруг решила отказаться от Людовика? Или мне этого знать не положено?
Он усмехнулся:
– Да ради бога! Показал, какой будет ее жизнь в случае замужества за Людовиком.
– Ну и какой?
– Чем отличался Король-Солнце? Правильно, любвеобильностью, – не дожидаясь моего ответа, кивнул Арман. – Думаете, став супругом Мари, он изменился бы? Королева-мать – это одно, а королева-супруга – несколько иное. Будучи беременной, терпеть рядом фавориток, да и потом тоже… Анна Австрийская была права, утверждая, что амурные интересы Его Величества куда менее постоянны, чем интересы Франции. Лучше не быть королевой вовсе, чем быть рогатой королевой. И это притом, что Людовик не смог бы править никаких семь десятков лет.
– А это почему?
– Да потому что любое изменение ситуации имеет свои последствия. Но одно дело женитьба простого пастуха или текстильщика, гвардейца или даже богатого купца, и совсем иное – короля. Тридцатилетняя война превратилась бы в Пятидесятилетнюю, началась новая Фронда, ваш дядюшка потерял все, что имел, а королю было бы не до этикета и придворных балов. Никакого Короля-Солнце, Анна, потеря территорий на юге и на севере, потеря Бургундии и вообще множество проблем, из-за которых Людовик быстро возненавидел бы свою пассию.
Арман внимательно наблюдал за моей реакцией. Что я могла возразить? Но я поинтересовалась:
– Почему же такие потери, ведь Испания тоже обескровлена и ослаблена войной?
– Анна, я понимаю, что историю Англии вы знаете хуже, чем историю своей страны. Позволю напомнить: ваш поклонник Карл стал королем Англии, но он до сих пор не женат.
– Да, дядюшка кусает локти из-за своего просчета.
– Почему бы ему не жениться на Марии-Терезии? Вполне достойный брак, тем более обиженные испанцы в пику Франции вполне могли бы на него согласиться.
– Не могли, – я хмыкнула довольно демонстративно, – она католичка!
– На ком довольно скоро женится Карл II, не помните? На португальской инфанте Екатерине Брагансе. Она не мусульманка и не иудейка, она тоже католичка, это не препятствие. Кстати, и она, и испанская инфанта были очень несчастны со своими супругами. Король Англии Карл и король Франции Людовик обеспечили своих жен такими развесистыми рогами, каких мир до того не видывал. Зачем Мари такое счастье?
– Вы это же могли бы сказать и Марии-Терезии?
– Помните историю? Она была счастлива? Отнюдь, пережила столько унижений, все время была на заднем плане и терпела выходки королевских фавориток. Но у нее не было выбора, инфанта должна выходить замуж только за короля или принца. Либо в монастырь. А у Мари выбор есть, она может выйти замуж по расчету и быть любовницей своего Луи.
Если честно, я смутилась, пробормотав:
– Вы так легко об этом говорите…
Арман рассмеялся:
– Анна, и это говорите вы, на чьей совести разбитые сердца сразу трех Карлов?
– Во-первых, разбитое сердце вовсе не означает постель, во-вторых, что мне оставалось делать?
Пока я говорила, Арман разглядывал меня с откровенным веселым любопытством:
– Неужели не стали любовницей?
– Нет, я дорожу собой и свою близость просто так не дарю!
– Рад слышать.
Теперь бормотал уже он. Арман смущен? Такое редко бывает…
– А можно узнать условия, на которых вы эту самую близость дарите?
Я вдруг сообразила, что вообще ни с кем не переспала в этом XVII веке ни в прошлый раз, ни в этот. Кроме разве своей любви Людовика де Меркера, но это действительно любовь.
Я так Арману и ответила. Он посмотрел как-то странно, но не съязвил.
– Значит, любовь… Я это учту.
Где это он учтет?
Глядя вслед лошади, уносившей Армана от Бруажа, я уже не так горевала.
Следом за Мари я вернулась в Париж. Все равно ничего не исправишь, Арман прав, следовало привыкать к той жизни, которая вокруг, и находить в ней свое наиболее удобное место. Очень хотелось поговорить с Мари, расспросить, как ей удавалось столько лет устраиваться, как она выходила из положения, когда поняла, что вернуться невозможно.
