Алисон Ноэль - Зачарованные
Делаю жадный глоток содовой, которую купил Чэй, и мы выезжаем с автозаправки. Я гляжу на пустынный пейзаж Нью-Мексико, но мне никак не удается выкинуть из головы незнакомца.
Глава 14
Чэй сворачивает к воротам в тот самый момент, когда Палома помогает девушке-подростку забраться на пассажирское сиденье пыльного внедорожника. Палома передает ей белую трость с красным набалдашником, прощается и направляется к нашему пикапу. Она склоняется к водительскому окну:
— Ты как, Дайра? В порядке?
Быстро киваю и выскакиваю наружу. Стараясь опираться на здоровую ногу, плетусь к дому с рюкзаком в руке, надеясь, что она не спросит, хорошо ли я провела время. Убедительно врать я не умею. У Паломы сильная интуиция, и она способна почувствовать ложь еще до того, как я начну говорить.
— Bueno[12], — улыбается она. — Умойся. Я буду ждать тебя внутри. Сумерки почти наступили — пора начинать.
Одариваю ее непонимающим взглядом, однако делаю, как было велено. Тащусь в свою комнату, размышляя, какое отношение закат солнца имеет к моему обучению. Или она буквально говорила, что Искатели должны уметь видеть во тьме?
Кидаю грязный свитер и джинсы в корзину для белья и хмурюсь, когда берусь за разорванную штанину. Ее разрезали до колена, чтобы наложить гипс. Несмотря на обещания Паломы подобрать мне что-нибудь, как только я поправлюсь, вряд ли она найдет достойную замену. Это мои любимые джинсы: темные и узкие, я из них практически не вылезаю. Я раздобыла их в Париже, куда в ближайшее время вряд ли попаду. Ни один из бутиков Очарования не показался мне стоящим. Впрочем, здесь нет даже «Target» или «Walmart»![13]
Рассматриваю пару кофт, которые Палома сложила на моей кровати Что же, у бабушки свое мнение по поводу моего гардероба. Вещи должны защищать от холода, а уж потом подчеркивать индивидуальность. Сама Палома одевается чисто, аккуратно, но о моде думает в последнюю очередь. У нее есть несколько легких домашних платьев из хлопка. Ходит при этом она всегда босиком. А для улицы она накидывает на плечи голубой кардиган и обувается в темно-синие эспадрильи[14]. Однако надо признать, она выглядит очень мило.
Вообще, когда я вспоминаю истерики по поводу моды, безразличие Паломы к одежде мне импонирует. В Лос-Анджелесе чрезвычайные встречи порой созываются только ради того, чтобы обсудить все за и против длины подола какой-нибудь старлетки. Мне такой расклад кажется весьма глупым. Не говоря уже о привычке Дженники обращаться с моими тряпками как со свой собственностью. Похоже, что у Дженники переизбыток девчачьих генов, мне досталась лишь капелька, а у Паломы они отсутствуют в принципе.
Я завязываю волосы в конский хвост и направлюсь к окну, чтобы задернуть занавеску. Ворота открыты, грузовик Чэя припаркован неподалеку, водительская дверца распахнута. Палома заглядывает в машину и обнимает Чэя. Вот так неожиданность! С изумлением я понимаю, что это не грубоватые объятия пары старых друзей, а нежные ласки мужчины и женщины.
Я знала, конечно, что они близки, но думала, что их любовь скорее платоническая. Сначала я начинаю уговаривать себя, что ошиблась, но они целуются по-настоящему, и мои сомнения исчезают. Быстро задергиваю штору, иду на кухню, устраиваюсь на стуле. Скоро начнутся мои уроки.
Мой отец отверг свою судьбу. Я не виню Джанго. Но во избежание его незавидной участи я дала себе обещание хотя бы попробовать учиться у Паломы. Если мне не понравится, я выкручусь, но, конечно, не буду поступать так же опрометчиво, как он. Мне нужно будет тщательно продумать свой побег.
Палома идет в дом, застегивая пуговицы на кардигане. Направляется к камину, железной кочергой ворошит поленья, пока пламя не разгорается как следует.
— Чэй — сластена, — говорит она.
В изумлении таращусь на нее. Слова столь странные и неожиданные, что я не нахожу ответа.
— Он хороший человек, но у него есть дурные привычки, — смеется она и садится напротив меня. — Тебе потребуется изменить образ жизни. Первое — это диета. Увы, но содовая, которую вы с Чэем выпили, стала последней. Надеюсь, она тебе понравилась.
Палома мягко накрывает своей ладонью мою. Ее руки — крохотные и загорелые, моя лапа по сравнению с ними похожа на бледное пятно.
— Теперь ты будешь есть натуральные продукты, ньета. Никакого сахара, подсластителей и фастфуда. Короче, никакой мусорной еды.
Я нервно сглатываю. Она запретила почти все, что я люблю!
— Первые пару дней будет тяжело, поскольку сахар вызывает мощное привыкание. Но обещаю, после ты почувствуешь себя значительно лучше, станешь крепче телом, разумом и духом. Результат тебе понравится, ньета. Не сомневаюсь, что новый режим питания станет твоей второй натурой. Но даже если нет, придется привыкать.
— Но зачем? — протестующе кривлюсь я. — Кроме травм, которые практически зажили, я здорова. Не понимаю, что такого ужасного может случиться, если выпить стакан колы или съесть конфету?
Вообще ее речи напоминают мне культ свободы от углеводов, когда всякие знаменитости перед съемками рассматривают корзинку с хлебом как личного врага. Палома вздыхает и поднимается по кирпичному пандусу, направляясь в свой кабинет. Жестом приглашает меня следовать за ней и приказывает сесть за квадратный деревянный стол. Сама тем временем наполняет медной котелок водой из бутылок, ставит его на горелку и берет понемногу от каждого пучка сухих трав, которые висят на крюках.
Растирает их между большим и указательным пальцами, напевая незнакомую мне мягкую, но ритмичную мелодию. Затем бросает порошок в котелок и отправляет туда же темный камень, извлеченный из мешочка мягкой оленьей кожи, который висит у нее на шее. Булькнув, камень тонет в воде.
— Мы принадлежим к древнему роду шаманов.
— Шаманов? — с недоверием повторяю я и пытаюсь унять досаду.
Надо быть терпеливее и дать ей возможность пояснить, что же она имела в виду.
— Раньше ты называла нас Искателями.
Я хмурюсь. Вряд ли я найду толк во всем этом. С момента моего приезда сюда я постоянно пребываю в замешательстве.
Палома снимает кардиган, возвращается к котелку и, помешивая варево, говорит:
— Шаманы и знахари, целители и служители света, провидцы и мистики, чудотворцы. В общем, Те-кто-смотрит-во-тьму… Вот сколько придумано прозвищ для одного и того же.
Она оглядывается через плечо и продолжает:
— Шаманство существует тысячи лет. Ранние его следы можно отыскать в Сибири, где основной ролью шаманов была забота о людях. Они охраняли благосостояние племени, по необходимости врачевали, присматривали за погодой, помогая выращивать урожай. Шаманы проводили священные церемонии, выступая посредниками между мирами, и именно эта роль была самой почитаемой. Несмотря на то что они жили на разных континентах, разделенные морями и океанами, их обряды и обычаи удивительно схожи. Позже, когда человечество стало «цивилизованным», шаманы, к сожалению, подверглись преследованиям. Они скрывались, а их обзывали колдунами, черными магами, рассадниками зла. Считалось, что они опасны, хотя так твердили глупцы, не способные видеть дальше собственного носа. Невежество — огромное зло, ньета.
