Ретроспектива (СИ) - Повалей Марина "Вирина Има"

— Ты с князем меня не ровняй, — поморщился, скользнул пальцами по моей щеке, — сама говорила, что меня всю жизнь ждала, — длань с лица скользнула в волосы, заплутала, массируя. Я глаза прикрыла.

— Ждала, и вновь дождалась… — открыла глаза и встретилась с ясным взглядом, словно не глядит — трогает меня.

— Ждала? — хватка в волосах чуть окрепла. Не больно, ровно так, что грудь, что и так томилась, ещё более напряглась.

— Каждую минуточку, — прошептала, прося глазами, чтобы только не пущал.

— Отчего лекарство пьёшь? — я моргнула, потому как забыла о взваре.

— Облегчает тошноту.

— То болезнь?

— То тягость, — я улыбнулась, повернула голову и поцеловала его в ладонь, погладила в благодарности живот.

— С дороги я, помыться бы, — одёрнул руку, кою сразу я поймала и повела его дальше.

Оставила его в спальне, сама же в помывочную пошла, лохань набрать. Вернулась, только артефакты провернула. Файлирс стоял у распахнутого шкафа. Взглянул на меня и обратно повернулся.

— Сейчас помоешься, я ужин споро принесу.

— Сама?

Кивнула.

— Пирожков сделаешь?

Я кивнула уже не так уверенно.

— Конечно, но пару часов…

— К демонам пирожки. Чего пожрать и будет.

Не стала возражать. А король закрыл шкаф и двинулся дальше. Туалетный стол осматривает не хуже, чем шкаф.

— Что-то ищешь?

— Удостовериться хочу, что не было здесь другого.

Смешок мой сам прорвался. Облегчённо, пусть ищет хоть до утра, уселась на кровать.

— Смеёшься над королём? — зло пророкотал и двинул на меня.

Я ещё шире улыбнулась и кивнула.

— Как же не смеяться? Ты погляди на меня. Я ж что медведица стала, — глядит в неверии, — неуклюжая, живот растёт, а еду младенчик отвергает, что ни съем — ничего не держится, я тощаю и уже не удивляюсь, куда… Подурнела, поглупела… И раньше не сказать, что раскрасавицей была, а теперь и вовсе… кто ж на меня позарится?

Перестал таращиться и медленно опустился предо мной на колени.

— Никогда не видал женщины, что была бы краше тебя, — и так серьёзно то сказал, что я не посмела смеяться, и глаз отвести не посмела.

Руки его, тем временем, скользнули по лодыжкам, вверх по голени. Медленно, тягуче, словно разгоняет кровь под кожей, что все эти месяцы его только и ждала. Глаза в глаза. Дышать труднее стало, и сделалось неловко, что если он выше доберётся, ощутит, как влажно у меня меж ног, под рубахой.

— Дай хоть поглядеть на тебя… — одна рука его осталась на колене, другая с силой платье потянула, давая выпрыгнуть обеим грудям.

От рук, от взгляда жадного, я застонала и он зверем припал к груди, прикусывая её, тяжёлую, ноющую. По всей груди одну и другую.

Схватилась руками за его голову, притянула, скользнула вниз по шее, под рубаху. Пальцы жжёт, колет, и вся я, что волос натянутый.

— Эля… — вопросительное, вместе с моим стоном, когда он лона коснулся, а я лишь от касания ноги пошире расставила, чтобы не медлил. — Эля… ты… сейчас… хочешь?

Мне несколько секунд понадобилось, чтобы понять, что рук на мне более нет. Только взгляд… растерянный.

И я смутилась своего желания, не понимая, что переменилось. Принялась платье поправлять, ощутила, как краснею вся, вместе с грудью проклятой. Подскочила и не глядя на него, в уборную бросилась.

Балабошка! В зеркало бы погляделась, дура! Разомлела, растаяла, только как желать можно такую, как я нынче стала?!

Глава 17

Дала себе немного роздыху и вышла. Файлирс всё ещё в помывочной, чем я воспользовалась, облачилась в ночную сорочку, юркнула под тёплое одеяло. Сомкнула веки, гоню себя в сон, а не выходит. Покрутилась, повертелась, сдалась и глянула сквозь стену помывочной, чего он долго так торчит там. Неужто, так противна я ему такая, что и видеть меня не хочет?

Не хочет. Потому как стоит, на стену опёрся одной рукой, а второй сам себя ублажает. Не специально, но как увидела, я сама пальцами к своему лону скользнула, глядя как текут капли по чистому, рельефному телу, как прикрыты глаза и напряжены руки. Одна рука быстро, коротко передёргивает по толстому стволу, а король выдыхает рвано, сквозь зубы.

Выходит, что лучше сам себе, чем такая я? А ну как вовсе откажет мне теперь от помощи…

Ноги сами понесли в помывочную.

— Эля! — рявкнул, — выйди!

Не послушалась. Вместо того, наоборот, водой к нему скользнула, прижалась грудью и животом к мужской спине, обхватила сама его член, скинула руку и принялась сама водить.

— Элькерия…

— Не злись, — прошептала, куснула за лопатку. Насладилась, как он, большой и сильный, содрогнулся в моих руках.

Быстро и коротко, как он, не получается у меня. Руки сами замедляются, чтобы ощутить тяжесть мужчины в ладони, хочется с наслаждением огладить каждую складочку, всего его приласкать.

Сколько упоительных часов, что был он во мне — ощущение, как воспоминание, ондолийца внутри, волной прошибло, ноги подкосились, лицо взмокло. Прижалась к нему сильнее мокрым лбом, аккурат промеж лопаток, другой рукой хватаясь за живот его, что мелко подрагивает от натуги. Задышала с ним в такт.

Так и стоим: он о стену держится, я сзади впиваюсь, только движения моих рук по желанному телу, его подрагивания и моё возбуждение, от которого в голове крутится и дышать невозможно.

Где-то что-то медленно капает на каменный пол, Файлирс дышит — выплёвывает выдохи и я задыхаюсь.

— Эля… — развернулся ко мне, обхватил ладонями лицо, — Эля… Элькерия?! Плохо? Что болит?

Я снова смутилась, но король, вмиг о возбуждении собственном забыл и так серьёзно ответа требует.

— Нет, ничего не болит.

— Выглядишь так… если бы не тягость эта, я решил бы, что ты тоже хочешь. Я ведь знаю, что не нужно тебе, что, когда плод в чреве, женщине противит это. Да и я, дурак, ждал дороги, не хотел… к тебе спешил, а тут… это. А теперича ты близко так, что силы не хватило держаться.

Дыхание моё успокоилось, и глаза сумела на него поднять, но всё ещё чувствую, как лицо горит.

— Почём знаешь, что в тягости ласки не хочется?

— Так всем это известно, — глаза его улыбнулись, словно ребёнку истину прописную растолковывает, — вы ж, бабы, итак не охочии до этого, а коли понесёте, так и вовсе.

Настал мой черёд улыбнуться. Я снова рукою член обхватила, что так и стоит, в живот мне упершись.

— Разве была я не охочей? — стянула вниз рубаху, подол на которой уже отжимать можно. — Погляди на меня, как истосковалась я по тебе, — отняла его длани от лица, положила на груди под громкий вдох. Будто весь воздух, разом для него кончился. — Ты говорил, что силы нет держаться, когда близко ко мне?

— Нету… — руки уже мнут мягкую кожу, а глаза, будто не видят ничего вокруг.

— Пойдём…

За руку взяла, повела в спальню, остановила подле кровати.

— Постой, — оставила его стоять, а сама легла, не отпуская его дикого взора. — Каждую ночь, как только ты уехал, о тебе все мысли… — руки мои легли на груди, пальцами зажала соски и застонала, — ложилась каждую ночь и вспоминала, — одну грудь отпустила и повела вдоль по телу, — представляла, что ты со мной, — прикрыла веки, — что твои руки меня держат, — рукой накрыла лоно, палец другой облизала и аккуратно, мокрым пальцем по соску заводила. Скрутило всю от наслаждения невыплеснутого, что в висках застучало. — Каждую ночь изнывала, исходилась в исступлении, — палец скользнул в лоно, выбил стон из груди, ноги сами подогнулись, а рука с силой сжала грудь. Потянулась к подушке, из-под которой кожаный фаллос взяла. Глядя в глаза ондолийцу, который уже во всю свой член массирует, взяла свой инструмент в рот, король сделал шаг ко мне и остановился, — а когда поняла, что ребёночек во мне, так и вовсе, что ни ночь, то пытка стала, — фаллос медленно вошёл мне в лоно. Каждый милиметр — усиливающийся стон. Медленно вынула и снова ввела, прогнулась всем телом от удовольствия, — представляла, — произнесла, задыхаясь, — что снова ты со мной очутился, и берёшь меня вновь и вновь, вновь и вновь, и твои это руки на мне, — задвигала быстрее искусственным членом, глаза закрыла, и не сразу почувствовала, что здесь он, со мной.