Джоди Мидоуз - Воплощенная
Он снова играл мою песню.
Но стоило мне проникнуться ею, как она резко остановилась на середине, а потом заиграла снова. Он продолжал играть, иногда исполняя только несколько нот. Возможно, он записывал их, как и говорил.
Я закрыла глаза и слушала до тех пор, пока вода не остыла. Затем я вытерлась, оделась, и заплела свои волосы. Когда я выглянула через балкон, то заметила, что он еще не мылся, просто сидел за пианино со стопкой разлинованной бумаги и карандашом. Он что-то мычал себе под нос, обводя кружочками и ставя точки на тактовой черте, а затем проверял, как новые ноты будут звучать, лаская клавиши пианино. Я постаралась тихо спуститься вниз по лестнице и сесть на широкое кресло с мягкой подушкой и кружевным одеялом. Он не заметил меня, так сильно был погружен в свою работу.
Я обвела взглядом комнату, забитую инструментами и наполненную музыкой. Здесь нет шелка на стенах. Ткань поглощала звук. Я читала про это в одной из его книг.
Полки использовались больше как ограждение, делившее кухню пополам, но на некоторых все-таки стояли книги. Так же на них лежала флейта из слоновой кости, нечто сделанное из перьев скопы и оленьих рогов, и деревянные шкатулки разных форм. Трудно сказать при тусклом свете, но, кажется, я заметила гравюры животных в лесу, как в хижине Сэма.
В доме было несколько дверей — между кухней и гостиной виднелись пустые проемы — что, похоже, означало, что только ванные комнаты и туалеты были уединенным местом. Вероятно, Сэму никогда не приходилось беспокоиться о незнакомцах, блуждающих по его дому.
Свет померк.
Я заснула, а когда проснулась, то оказалась окутана тяжелым одеялом до самого подбородка. Сэма не было за пианино; должно быть, тишина разбудила меня. Вода перестала журчать в трубах. Только тишина, глубокая, как снег, тишина.
Лежа в темной гостиной, я пыталась услышать звук от его шагов или скрип половиц, но либо этот дом был гораздо прочнее коттеджа Пурпурной розы — что похоже на правду — либо он не был на верхнем этаже. Возможно, он решил принять ванную, как я.
Я моргнула, представляя, как он лежит в ванной, длинные ноги вытянуты, а его волосы мокрые от воды. Нет, нет, нет.
Я встала с кресла, разминая затекшие мышцы, и включила лампу у пианино. Под светом перламутровых светильников я увидела тонкую пачку бумаг с музыкой, написанной языком точек и черточек, и других непонятных значков. Я устроилась на скамейке, плотно обхватив одеяло вокруг моих плеч, и стала изучать страницы.
— Разобралась в них? — похоже, Сэм чувствовал себя ущербно, если не следил за мной. Какими же бессмысленными были его прошлые жизни, подумала я с сарказмом.
— Может быть. — Я отодвинулась, освобождая ему место, а затем указала на первый лист. — Пока что я размышляла над этими точечками.
Он кивнул.
— Хорошее начало.
— Они образовывают последовательность, как ноты в музыке. Они идут вверх и вниз, что тоже сходное с музыкой. Я предполагаю, они означают, какую клавишу тебе надо нажать.
— И как долго стоит на них нажимать, — добавил Сэм. Он засмеялся и покачал головой, будто не мог поверить, что я оказалась умнее белки, которая научилась красть еду и не попадаться в ловушки. — Да если бы я оставил тебя здесь еще на час, то ты бы сама уже смогла сыграть эту песню!
Я сжала челюсти и соскользнула со скамейки. А мне только показалось, что мы поладили.
— Что? — и у него хватает еще мужества разыгрывать недоумение.
— Ты продолжаешь покровительствовать мне. — Я отвернулась от него и скрестила руки на груди. — Ты говоришь так, будто думаешь, что я должна ценить твою похвалу, потому что ты намного лучше, чем я. Кроме того, ты не новенький и не пытаешься догнать остальных.
— Ана. — Его голос был таким мягким, я почти не слышала его. — Это не так. Вовсе нет.
— Тогда что? — моя челюсть болела вместе с моей грудью и головой, я устала от долгого пути и от стараний защитить себя.
— Я не пытаюсь покровительствовать тебе. Я действительно имел в виду то, что сказал.
— Ты смеешься надо мной.
— Над собой, за то, что не принял всерьез, когда ты сказала, что сама научилась читать. Потому что минуту назад ты была поглощена чтением музыки, и ты занималась этим, ну сколько, пять минут от силы? — Я не могла ответить, в моем горле будто образовался тугой ком. — Ана, — прошептал он. — Я никогда не солгал бы тебе.
И как понять, что он не врет мне сейчас? Об этом? Может быть, наблюдая за мной, он видел во мне новорожденного котенка, слепого, который мяукал, прося помощи, еды и любви. Милого, но беспомощного. Которого хвалили за маленькие победы, такие как нахождение материнского молока.
Как понимание, что эти значки — музыкальные ноты.
— Давным-давно, до Совета, до того как мы поняли, что будем продолжать возрождаться, что бы ни случилось, была война. Мы боролись друг с другом, тысячи против тысячей. — Сэм внезапно постарел, будто тысячелетия отяготили его слова. — Я был не очень хорош в военных делах и не хотел бороться. Я оставался в стороне большую часть времени, но у меня были друзья на поле боя. Однажды, я экспериментировал с разными музыкальными звуками и понял, что нитка, натянутая на кривую палку, издает приятное звучание, ноты зависели от того, как сильно ты растягиваешь нитку. Если использовать их вместе, то получится музыка. Я бросился быстрее к друзьям, показать, что я обнаружил, думая, что они смогли бы использовать это во время передышки на войне. — Не говоря ни слова, я снова села на уголок скамьи, но все еще не могла заставить себя посмотреть на него. — Они были так рады, и, учитывая, что стрельба из лука была изобретена как раз в это время, то у нас была куча палок с нитками, чтобы разгуляться. Но когда они подумали, что я их не слышу, все начали смеяться и перебирать струны на своих луках, создавая мелодию. Они уже практиковали это неделями.
Моя рука плавно сползла на колено.
— Это не одно и то же. — Мои слова прозвучали не так свирепо, как я хотела. — Точно не в этом случае, потому что я действительно поражена. Но именно так я и представляла себя взросление. Учится читать только для того, чтобы над тобой посмеялись, потому что они, видите ли, умели это делать еще тысячу лет назад. Искать более эффективные пути справится с хозяйственными работами только для того, чтобы узнать, что кто-то всегда делал это более легким способом, просто решил не говорить тебе. Думать, что совершил что-то ужасно неправильное, хоть это не так, но все молчат. И... — я покачала головой. Неважно кем он был в прошлых жизнях, я не хотела говорить ему о своей первой менструации или первом прыще, или о чем-нибудь другом в этом роде. — Быть высмеянной.
