Дагмар Тродлер - В оковах страсти
— Почтенный отец? Здесь, в темноте? Ганс, да ты глупец. Не можешь отличить женщину от мужчины? Наверняка это для нее встреча со счастьем, а ты…
Мне даже захотелось хихикнуть. Если он и влюблен, то, возможно, в одну из кухарок?
— Это не женщина! Священник сегодня во второй половине дня был в моем углу-убежище и обыскал его.
Мне опять пришлось съежиться рядом с ним, я наморщила лоб. Патер Арнольд обшаривал спальное место моего слуги? Странно. Конечно, у раба не было прав на какую-либо собственность, но в данном случае я хотела быть великодушной. Почему патер сделал это?
— Ты что-то украл?
— Он украл! — фыркнул Ганс.
— Несчастный, что ты говоришь? Священник никогда не ворует.
— Успокойтесь и смотрите…
Беседа, казалось, была окончена, потому что тот, кто пониже ростом, поспешил к выходу из сада. Пролетела кукушка. Патер Арнольд пробежал мимо, не заметив нас. Другой медленно последовал за ним. Луна скрылась за облаком, когда Фулко оказался совсем рядом. В высоко поднятой руке он держал какой-то предмет, который только что получил, чтобы лучше рассмотреть на свету.
Я начала хватать ртом воздух. Перед моими глазами в свете луны предстала статуэтка норвежского бога Одина. Ганс заскрежетал зубами, готовый вцепиться священнику в глотку. Прежде чем я смогла закричать, Ганс закрыл мне рукой рот и прижал к себе мою голову. Шаги прошуршали по траве, и мы остались в саду одни. Ганс отпустил меня. Кашляя, я вытерла лицо и решила не упрекать его за столь неуважительное ко мне отношение.
— Всемогущий Боже, этот поступок отвратителен!
Ганс молчал. Я откашлялась.
— Он… он забрал его у тебя? Зачем?
Он встал на другое колено и посмотрел мне в глаза.
— Мне это неизвестно, госпожа…
— Быть может, твоя статуэтка навлечет на всех нас неприятности? Черные, как ночь, зубы и кровавый глаз — порождение ада. Господь Бог послал бы нам проклятья на наши головы, то за что в нашем доме появился этот демон, этот истукан… Аббат сказал это, а уж он-то знает это.
Я украдкой наблюдала за Гансом. Несчастье…
— Вы так же глупы, как и все остальные. — Ганс покачал головой. — Один — самый могущественный из всех богов, он придает силу и выносливость тем, кто в него верит. Вам следует вернуться к вашему очагу. Ночь не подходящее время для прогулок нежных дам.
Мои волосы запутались в ветках смородины. Скрестив на груди руки, Ганс наблюдал за моими попытками высвободить волосы.
— Почему вы не покрываете волосы, как это делают другие женщины? — неожиданно спросил он.
Я дернула прядь, и куст отпустил ее.
— Потому что…
Запнувшись, я сделала выдох, чтобы нанести противнику ответный удар. Но вместо ожидаемой агрессии в его голосе прозвучало лишь наивное любопытство. А потом он протянул руку и помог мне встать.
— Потому что платок, покрывало непрактичны. Либо их теряют, либо забывают где-нибудь. — Я улыбнулась. — Рыцарь ведь тоже не носит свой шлем днями напролет, не так ли?
Луна вышла из-за туч. Теперь она светила ему прямо в лицо, и я увидела, как он хитро подмигнул
— Ну, это если он несет службу. Воюет. Или освобождает принцессу из пасти дракона. Но женщина — разве женщина не всегда в трудах и заботах?
— Боюсь, что ты прав, — вздохнула я.
Он замолчал. Из зала доносился шум пирующих. Никто из них не предполагал увидеть меня здесь, в саду, где по ночам тайно встречались влюбленные. Забытые пояса, расчески и платки были единственными доказательствами, выдававшими утром их секрет… Я почувствовала. Что и Ганс думает о том же, глядя на меня. Я смущенно ощупала то, что осталось от моей прически, сооруженной Майей, и прислонилась к яблоне, чтобы вытрясти камешки из деревянных башмаков.
— А что, собственно, искали здесь вы?
— То же самое я могу спросить у тебя, — выпалила я.
Ганс некоторое время помедлил с ответом.
— По ночам я часто здесь бываю, — хрипло сказал он — и часто по той же самой причине, что и вы днем. Разве можно найти более прекрасное место, чтобы помечтать о доме? Звезды такие же, как на родине…
Его голос замер. Меня бросило в жар от стыда. К счастью, было темно, и он не заметил, как я покраснела. Ведь у него где-то был дом, семья, девушка, которую он любил, а возможно, даже дети. Люди, которые умирали от волнения и тревоги о нем. О пресвятая Дева Мария, зачем ты подвергаешь меня испытаниям? Я уже забыла о его попытке задушить меня. Моя нечистая совесть погнала меня прочь. Словно гонимая фуриями, я повернулась и, не проронив ни слова, поспешила удалиться.
— Спокойной ночи, jungfru,[5] добрых вам снов, — произнес он мне вслед.
Через некоторое время кто-то пришел из монастыря, чтобы на время попросить варвара для выполнения работ. Зимой под снежными завалами рухнул один из скотных дворов, а потому начали строить новый. И тут им, конечно, понадобился мужчина, который один мог бы поднять деревянную балку. Мне вообще-то было совершенно безразлично, чем занимался Ганс, когда я не нуждалась в его услугах. Но скоро я стала замечать, что всякий раз по возвращении он прятался в конюшне и даже отказывался седлать для меня лошадь. Дважды я принимала решение отложить прогулки за пределами замка. Но в третий раз, когда оруженосец с кривой ухмылкой заявил о недомогании варвара, я разозлилась и сама отправилась в конюшню. Он будет седлать моего коня независимо от самочувствия. Я обнаружила его в комнате, где хранились седла, сидящим на полу, привалившись к стене.
— Как это понимать? Ты что, не хочешь седлать моего коня? — закричала я и подошла к нему, чтобы отругать как следует. Он поднял голову. И лишь тогда я заметила глубокую кровавую рваную рану на его плече. — Что это? Ты вновь подрался? — Я указала на кровь, которой были измазаны рукава его разодранной рубашки. — Что произошло?
— Ничего.
— Ты сам себя так отделал? — насмешливо спросила я, скрестив на груди руки.
— Нет.
— А кто же? — Взгляд его не предвещал ничего хорошего, и в мыслях я уже отказалась от намерения покинуть вместе с ним пределы замка. Черт побери, зачем мне тогда вообще конюх? Навязав его, отец просто подложил мне свинью… — Я не хочу, чтобы ты ввязывался в драки…
— Кое-кто делает это, не спрашивая вашего дозволения.
Притворившись, будто не слышала этих дерзких слов, произнесенных им, я стала рассматривать рану. Это след от удара плеткой. Кто-то в монастыре бил его плеткой.
— Я больше не отпущу тебя в монастырь. Ты мой слуга, принадлежишь мне и…
Он сделал большой прыжок и принял угрожающую позу.
— Я принадлежу только себе, дорогая госпожа. И больше никому, — произнес он угрожающе тихим голосом. — Будет лучше, если вы поймете это раз и навсегда! А то один христианин никак не хотел согласиться с этим…
