Слеза Василиска (СИ) - Шитова Екатерина
– Я налью тебе чай, – растерянно проговорил я, – Ты выпьешь и придёшь в себя, успокоишься. Я наполнил чайник водой из-под крана, включил его, а сам промыл кружки и бросил в них по чайному пакетику. Залив их кипятком, я поставил кружки на стол. Петрович к тому времени уже вытер слезы и смотрел припухшими глазами прямо перед собой.
– Ты сам никогда не был зависим от чего-либо. И, вероятно, не жил с зависимым человеком. Да?
– Меня воспитывала бабушка. У неё были две зависимости – она не представляла жизни без вязания и без нравоучений, – попытался пошутить я, но вышло не очень смешно.
Петрович промолчал, а потом заговорил – эмоционально, страстно, брызжа слюной:
– Вот поэтому ты воспринимаешь зависимость, как блажь. Только это не блажь, не слабоволие, а самая настоящая болезнь. Я это тебе, как человек с зависимостью говорю. Если бы мне в жизни встретился человек (или не человек!), способный избавить меня от страсти к водке, я бы до конца своих дней целовал ему пятки. Я не шучу. Но такого человека, увы, нет.
Он встал, пошатываясь, дошел до своего пальто, висящего на вешалке у двери, порылся в карманах и достал оттуда очередную бутылку. Подойдя к столу, он налил рюмку до краев и тут же залпом выпил ее. Не выпуская бутылку из рук, старик сел на диван и, нежно поглаживая округлое стекло, сказал:
– Вот она, вся моя жизнь. В ней, в этой бутылке – все мои мечты, радости, цели, все мои прошедшие годы, Антоша.
Мне было больно смотреть на него. Петрович был умным, достойным человеком. При желании, он бы мог многого добиться в жизни, и, получается, он сам прекрасно понимал это. Я с трудом сглотнул ком, стоящий в горле и мешающий мне говорить.
– Самое печальное, что я ведь ничего не помню, Антоша. Ничего из своей жизни не помню – все растворилось в алкогольном дурмане. Ничего мне не остается больше, как допиться до смерти…
Лицо Петровича потемнело, густые брови сошлись в одну сплошную линию. Я подсел к нему ближе и похлопал раскисшего старика по плечу.
– Еще не поздно все исправить. Я помогу тебе! Хочешь?
Петрович тяжело вздохнул, посмотрел на меня мутными, почти прозрачными глазами и сказал:
– Хочу. Но при одном условии – если ты сейчас оставишь меня здесь одного и отправишься помогать своей возлюбленной. Ничего не бойся. Знай, что она нуждается в тебе, как никогда. Василиск василиском, а любимый мужчина – всегда самый смелый и сильный защитник. И помни, еще не родилась та женщина, которой не нужно рядом сильное мужское плечо!
От его слов все у меня внутри встрепенулось, и на душе вдруг стало легко. Человечесие мысли и чувства склонны спутываться в клубок. Хорошо, когда кто-то рядом может своей мудростью и добрым словом помочь распутать их. Я широко улыбнулся тому, как все стало вдруг ясно и понятно, а Петрович встал, бросил мне на колени мою куртку и, едва дождавшись, пока я застегну молнию, потащил меня к двери. Но открыв ее, он вдруг замер на месте. Перед дверью стояли мужчины в черном. Один из них достал из-под пальто кинжал и всадил его по самую рукоять старику в живот. Я закричал, поймав его, падающего на пол. По заношенному свитеру Петровича потекла темная кровь, закапала крупными каплями на пол.
– Петрович, миленький! – пробормотал я, касаясь дрожащими пальцами впалых, покрытых жесткой щетиной щек.
Старик был мертв…
Глава 10
Смерть наступила практически мгновенно. Он только захрипел, и все… Лицо Петровича вмиг побледнело и стало спокойным и отрешенным. Глубокие морщины расправились, и он будто помолодел.
– Петрович! Петрович! – повторял я, как заведенный, тряся старика за плечи.
На какое-то время я совсем перестал соображать, мозг просто отключился от сильного шока. А потом я поднял голову и увидел, что рядом со мной стоит Ева. На ее бледном, красивом лице застыла неприятная улыбка. Странно, но в этот раз я и вправду не заметил в ней никакого сходства с Жанной. Она была совсем другой, но, тем не менее, я сразу узнал её – второго такого шикарного белого пальто с меховой опушкой, как у нее, в нашем городишке не встретишь. Она наклонилась к Петровичу, провела указательным пальцем по его окровавленному свитеру и, закрыв глаза, сунула палец в рот.
– Что ты наделала? За что ты убила старика? Чем он тебе помешал? – как ненормальный, заорал я, чувствуя, как виски пульсируют от напряжения.
Я вскочил на ноги, но тут же два здоровых мужика набросились на меня и выкрутили мне руки за спину.
– Это ведь морг, Антоша, – ласково проговорила Ева, приблизив свое лицо к моему, – здесь должны быть мёртвые, разве нет?
Стуча каблуками, она прошла в ординаторскую и по-хозяйски уселась на диван. Достав из сумочки сигарету, она вставила её в длинный мундштук и закурила.
– Всё зло, которое ты творишь, оно все к тебе вернётся, так и знай! – сказал я.
– Хорошо, буду ждать! Я ведь люблю зло! – улыбнулась Ева.
Грудь обожгло от невыразимой боли, мне было жаль Петровича, его убили совершенно незаслуженно. Получается, в его смерти виноват я. Я сжал зубы, чтобы не выдать своих чувств. Ева пристально посмотрела на меня, а потом перевела взгляд на одного из своих мужланов.
– Аслан, прикати из холодильника каталку, уложим старика, как положено. К мертвецам нужно относиться с уважением.
Я наблюдал за всем происходящим сквозь пелену слез, все происходило, словно во сне. Сколько же раз за последние дни мне казалось, что все происходящее – сон? Моя жизнь как будто превратилась в одно сплошное видение. Вскоре я услышал привычный дребезжащий стук колес каталки, а потом увидел, как Петровича подняли за руки и за ноги и бросили на каталку, словно мешок с картошкой. Работая санитаром, я привык относится к мертвым телам должным образом и теперь меня покоробило такое небрежное отношение к убитому. Я нервно задергался, пытаясь высвободить руки, но хватка у мужчин, держащих меня, была крепкой.
– Твари! – прошипел я.
Амбал с каталкой злобно покосился на меня, но Ева дала знак увезти тело в холодильник, и он нехотя стал толкать каталку в темноту коридора. Когда стук колес стих, я спросил:
– Что тебе надо от меня?
Ева подошла ко мне и коснулась моих сухих, обветренных губ легким поцелуем.
– От тебя – ничего. Но ты ведь знаешь, где Жанна? Отведи меня к ней! – прошептала она.
– Иди ты знаешь куда… – зло ответил я, – даже если бы знал, все равно бы не повел тебя. Ты лгунья, ты исчадие ада!
Ева отпрянула, улыбнулась, сверкнув ровными белыми зубами, и хитро прищурила глаза.
– Не боишься бросаться такими словами? – спросила она.
– Не боюсь. Хочешь убить? Убивай!
Сам не знаю, как из меня вырвались эти слова. Как будто сами по себе. На самом деле, мне было очень страшно, колени дрожали и подкашивались.
– Не геройствуй, Антоша. Ты ничуть не похож на героя. Ни твой полосатый шарф, ни твои дурацкие круглые очки не делают тебя Гарри Поттером. Ты всего лишь обычный тюфяк, работающий в морге. У тебя вон в тридцать с лишним лет ни семьи, ни детей, ни друзей. Только трупы. Герои такими не бывают. Так что… Говори, где Жанна и разойдемся по-хорошему.
– Ты, видно, мало книг читала, Ева, – выговорил я, – иначе бы знала, что герои бывают разные. А вот злодеи все похожи. Знаешь, почему? Потому что в конечном итоге они проигрывают.
– Как ты красиво сказал! Слишком поэтично для санитара морга. Я бы с удовольствием посмотрела, на что ты способен в реальности, герой, да только времени совсем нет.
Ева вдруг выпрямилась, посмотрела на часы, скривила губы и быстро проговорила:
– Ладно, все. Поболтали и хватит. Время поджимает. Мне нужен Василиск. Только Жанна может привести к нему. Живо говори, где они оба, или я убью тебя, и ты отправишься в холодильник следом за своим дружком.
Я молчал, глядя Еве в глаза и ожидая самого худшего. “Только бы сразу умереть, только бы не мучиться! Не хочу, чтобы было больно!” – думал я. Мысли мои были далеко не геройские, но, уверен, и самые отважные храбрецы боялись перед лицом неминуемой смерти. Как тут не бояться? Я вдруг подумал, что благодарен Жанне за все, а главное – за то, что она внесла в мою жизнь смысл. Много лет я существовал без смысла и без цели. Жаль, я не успею сказать ей об этом.
