Екатерина Коути - Заговор призраков
Дав пинка сторожу за то, что тот не разглядел в пасторе посланника короны, мистер Кетч заюлил вокруг гостя. Учитывая его великанский рост, заискивать у интенданта получалось не лучше, чем у медведя приносить в зубах мяч. А через миг из четырехэтажного здания, желтого, как болотные испарения, выкатилась миссис Кетч, жена и верная соратница. Мистер Кетч заправлял мужским отделением, миссис Кетч – женским. Супруги были похожи, словно два оттиска с одной деревянной доски: дюжие, нескладные, с грубыми чертами лица, глубоко посаженными глазами и линией волос, начинавшейся чуть выше переносицы.
Визитеру (ревизору? соглядатаю?) была предложена чашечка чаю, но перспектива провести хоть сколько-то времени в гостиной миссис Кетч не прельстила джентльмена. Из полуподвального окна валил вонючий пар: здесь стирали, а стало быть, и все помещения давно пропитались зловонием. Нет, ему бы в мертвецкую.
Супруги чуть не уронили улыбки, но натянули их обратно и, переглядываясь, повели его на задний двор. Идти приходилось медленно. Скользкие булыжники выпирали там и сям, и, несмотря на свою природную ловкость, несколько раз Джеймс едва не запнулся. Перед ним расступались работницы, выбивавшие ковры – бледные тени в бурых платьях и грязных фартуках. То и дело миссис Кетч останавливалась, чтобы сделать им внушение за ротозейство. Работницы оправдывались сквозь сухой кашель.
Мертвецкая являла собой кирпичный сарай, такой же неказистый, как и все строения этого типа. Здесь было темно: свет из узких окон терялся в клубах табачного дыма, к счастью, перебивавшего запахи, свойственные подобным помещениям. У стола, положив ногу на ногу, сидел коренастый мужчина – видимо, судебный врач – и курил трубку в виде конской головы. При виде интенданта врач сплюнул и сделал еще одну глубокую затяжку. Приветствовать священника он тоже не счел нужным.
Но и тому было недосуг раскланиваться с грубияном. Внимание Джеймса всецело захватил длинный стол. Под простыней, присыпанной крошками табака, угадывались очертания тела…
…Он был закутан в одну только простыню, хотя воздух в лазарете был стылым, как в погребе. Сбрасывает с себя одеяла, пояснил доктор. Жар слишком силен. Любая тяжесть на теле причиняет ему боль. Лицо мальчишки стало прозрачно-бледным и влажным, как у утопленника, губы спеклись под коростой, волосы липли к заострившимся скулам. Лишь хриплое, прерывистое дыхание свидетельствовало о том, что он цепляется за жизнь, но она выскальзывает из немеющих рук…
…потому что надежды не оставалось никакой. Плеврит можно залечить на курорте, но куда ж его вести в таком состоянии. Думать надо было, прежде чем прыгать в Кукушкину запруду. Купания начинаются после Пасхи, а мальчик полез в воду, когда еще лед не сошел. Хотел козырнуть перед товарищами. Но это полбеды. Если бы пришел в лазарет, когда в горле запершило, ему дали бы микстуру, а теперь, две недели спустя, о чем уж говорить? Почему не пришел? Может, наказания испугался, может, опять хвастался удалью. Вы лучше знаете своего племянника, мистер Линден. А сами, кстати, думаете обзаводиться потомством?
…Когда он положил руку на лоб мальчишке – доктор не солгал про жар, полыхало, как от раскаленного котла, – Чарльз с трудом открыл глаза, слипшиеся от засохшей желтой слизи, и вдруг закричал…
Годы спустя крик племянника стоял у Джеймса в ушах.
Мистер Линден откинул простыню и содрогнулся, увидев багровые полосы, рассекавшие ввалившийся живот и безволосую грудь покойного. И лишь потом заметил отсутствие правой кисти.
В замешательстве Джеймс обернулся к Кетчу, который притаился у двери, стараясь занимать поменьше места, что при его габаритах было затруднительно.
– А почем нам знать? – воинственно заговорила интендантша, упреждая расспросы. – Может, его в таком виде и привезли.
– Как же, – хмыкнул доктор.
– Господа полицейские привезли тело и оставили здесь! Может, оно уже было такое, без руки! Нечего взыскивать с нас за недостачу! Сами привезли, сами и разбирайтесь.
– Отсутствие реакции ткани, полнокровные сосуды на линии разреза, – отозвался доктор, – кровотечения в помине не было. Ладно, кому я это объясняю. Руку ему оттяпали сегодня поутру в вашем заведении. Ну, да не суть важно. Черт с ней, с рукой.
– Говорил же я, что Митча нельзя выпускать из карцера, – зарокотал интендант. – Митч, ваше преподобие, один из наших подопечных. Пьяница горький, и где только джин берет? В руках у него такая трясучка – все от него, от пьянства – что уж ни на какую работу не годен, кроме как в мертвецкой подметать. Он все утро тут с метлой околачивался, а потом доктор вернулся – глядь, а руки-то и нет! Мы давай Митча трясти, а он лишь мычит. Ничего, говорит, не помню, в горячке был.
– Руку так и не нашли? – спросил Джеймс.
– Все вверх дном перевернули, ваше преподобие. Нет руки. Знать не знаем, куда подевалась.
На сей счет у пастора имелись кое-какие догадки. Ему доводилось слышать о работных домах, где старики вгрызаются в заплесневелые кости, которые им поручают перемалывать на удобрения, и где молодых матерей неделями держат на пустой овсянке – а нечего было плодить нищету. Однако версия получалась настолько циничной, что служителю церкви не подобало ее озвучивать.
Он готов был и дальше расспрашивать интенданта, выковыривая подробности из заплывшей жиром памяти, как вдруг в мертвецкую со всех ног прибежала девчонка. Некая Дороти отказалась выходить на работу и пряталась в каминной трубе, так что не могла бы миссис Кетч как-нибудь ее оттуда извлечь? Откланявшись впопыхах, супруги поспешили вразумлять Дороти, как следовало из их разговора, с помощью зажженной соломы.
– Рука! – подал голос доктор. – Тоже мне, выдумали – рука.
Доктор был приземистым джентльменом лет сорока, с седым ежиком волос и густыми усами, тоже седыми, но пожелтевшими от табачного дыма. Черный шейный платок был завязан кое-как, а левый карман сюртука прожжен насквозь – доктор по забывчивости вытряхивал в него пепел.
– Рука это дрянь, нелепица и сапоги всмятку. Тут, сэр, творятся дела почище.
Мистер Линден посмотрел на него вопрошающе. Ни дать ни взять викарий из захудалого села, простак, в первый раз очутившийся в столице.
– Сразу уговоримся – никакой чертовщины. – Доктор потыкал трубкой в его сторону. – Мистику оставьте трепетным девам, любительницам «Удольфских тайн». И про Божий гнев, поразивший преступника, тоже не надо мне толковать. Если на то пошло, в Бога я вообще не верю. Сколько трупов вскрывал, а душа мне под скальпель еще не подворачивалась. Не знаю, какова она с виду. Хотя о чем я! – нахмурился он, очевидно полагая, что белый галстук священники получают в обмен на логику. – С вами ли вести такие беседы. Ладно, перейдем к сути вопроса. Сердце. Вот в чем загвоздка-то.
