Константин Аврилов - Я, ангел
– Новичок или соскучился?
В кресле устроилось статное тело в смокинге, над которым торчала добродушная, хоть и помятая, физиономия. Сквозь смокинг просвечивала стопка белья любовников.
– Знакомые лица! – обрадовался ангел. – Давненько не видел. Ты стал знаменитостью. А меня 33-32 зовут. Привет, коллега!
От дурацкого вопроса Тиль удержался. Ну, конечно, этот знает его по досье своей подопечной. Кого же еще. Значит, у Аленки есть ангел. Получается, близкий друг. Одну телку делили. То есть овечку.
– Советовал ей, дуре, чтобы с тобой завязывала, так не слушала. Теперь будет расхлебывать, – беззлобно сообщил ангел.
– Он кто?
– Обычный проходимец. Как ты. Только без обид, ладно, ангел-кадет?
Тиль и не думал начинать войну. Ему требовалась помощь:
– Покажите ее досье. Пожалуйста...
Девчонка разразилась продолжительным воплем. Дошла, значит.
Ангел 33-32 даже подскочил в кресле:
– Ты что! Это запрещено! Да за это такие штрафные начислят!
Молодой ангел был настойчив. Просил, уговаривал, взывал и даже упрашивал. И пересилил. Видимо, 33-32 по натуре был добряк.
Аленка как раз успокоилась.
Ангел щелкнул, облачко навело резкость. Тиль углубился. Среди всего хлама желаний, что накопила его, нет, уж не его, девица, искал одну лишь маленькую подробность, пустяк, но важный для него, особенно сейчас. Аленка так часто говорила, что «это» у нее возникло впервые с ним, только с ним, и она этим страшно дорожит. Тиль просматривал карточки, перебирал и рылся, видел себя с ней, нет, не себя – Толика, просмотрел дни и ночи, каждую минуту, и даже три последних месяца. Но все было впустую. Рубинового камешка не было. Даже намека. Даже следа. Даже крохотной искорки. Слова Аленки были выхлопом легких, не лучше извержения газов. Досье не врет. Желание – не любовь.
Облачко погасло.
Зарабатывая на женщинах, Толик тайно верил, что когда-нибудь откроет самое чистое и святое в той единственной, ради которой стоит жить. Он не знал про рубиновый камешек, видный ангелам, но смутно догадывался о чем-то подобном. Ему даже казалось, что это возникло у них с Аленкой. Ну, почти возникло. А на самом деле? Пустота желаний. Слова только. Шептала Аленка, не веря и не чувствуя ничего. Наверное, Толик был слеп, как безнадежный самец-романтик. Удовольствие вышло слишком дорогим.
Аленка сыто разметалась по сырой простыне. Вспотела, бедная.
33-32-й сочувственно улыбнулся:
– Тебе уже говорили, что быть ангелом – не самое приятное?
Согласился Тиль молча.
– Значит, еще ничего не знаешь, коллега. Дальше будет интересней.
– Это радует.
– Не расстраивайся. Не принимай близко. Будь равнодушен. Они всего лишь овечки. Не лучше и не хуже. Они такие, какие есть. Ангелу требуется нечто большее, чем терпение. Но главный приз того стоит.
Показалось, что ему хотят подсказать нечто очень важное:
– Какой приз?
– Извини, коллега, это – сам. – Ангел 33-32 беспомощно развел руками.
Крыльев и у него не было. Это точно.
– Трудно присматривать за этим месивом? – для чего-то спросил Тиль.
– Нормально. Главное – не задумываться.
Аленка встала, покачивая бедрами, и отправилась в душ. На сбитых простынях распласталась уставшая тень.
– Тебе понравилось, крошка? – прохрипел запыхавшийся.
Она проурчала неопределенно. Тень одобрительно хрюкнула. Доволен собой, подлец. А по меркам Толика – выступил не лучше жалкого любителя.
Помахав рукой доброму ангелу, Тиль ушел в стену.
Мусик покорно ждал. Поблизости терся черный котяра, подозрительно обнюхивая колеса. Шерсть на загривке топорщилась, кот был крайне недоволен.
Помоечный гуляка огреб смачного пинка. Так расстроился ангел-кадет.
VII
В то утро Вика проснулась рано. Дом еще спал, за окном расплывались свинцовые московские сумерки. Иван Дмитриевич, напомнив, что время истекает, как обычно, ушел из спальни засветло. От чего проснулась, Вика и сама не поняла, то ли снилось что-то, то ли ангел шепнул, да только не расслышала. С некоторых пор у нее вошло в привычку чутко прислушиваться к себе, словно настройщик – к пианино, стараясь уловить малейшие движения внутренних соков и вибрацию тайных струн души. Лежа под одеялом, она пытливо искала в себе нечто, что могло бы стать долгожданным знаком. Было ли это тайной женской магией, шаманством, сумасшествием или наивной попыткой стать самой себе экстрасенсом, Викуся не задумывалась, а предавалась странному занятию с завидным упрямством. Поначалу упражнения проходили в предвкушении сладкой радости, но в последние дни – мучительным ожиданием. Она дослушивалась до того, что пульс стучал в голове, живот распирало мелкими коликами, и сеанс самогипноза заканчивался стремительной ретирадой в туалет.
Так было до сего часа. Проведя внутренний осмотр, Вика привычно нацелилась не белую дверь, как вдруг где-то в сокровенной глубине возникла искорка, тихая нотка, как удар капельки в тишине. Это было так неожиданно, что Вика не поняла, что это было. На всякий случай аккуратно легла на спину, расслабилась, как могла, и стала ждать, стараясь не волноваться, не думать ни о чем, а просто ждать. Время застыло и растворилось, организм неторопливо копошился по внутренним делам, и не было в нем ничего, что бы стоило радости. Досадуя на пустые надежды и зло бросив одеяло, Вика вскочила с постели, как вдруг это повторилось. И опять прозевала. Надеяться и верить, тратя душевные силы, было легкомысленно, а потому отправилась к упаковке с тестами.
За завтраком Иван Дмитриевич был хмур до чрезвычайности, особенно раздражаясь опозданием жены. Не потому, чтобы любил вкушать яичницу в семейном кругу, а чтобы учинить строгий спрос безмозглой девице, не понимающей, с кем вздумала шутить. Тревога Ивана Дмитриевича возрастала оттого, что в этот раз трудновато спихнуть отсутствие ребенка на скрытых врагов, жену-то выбрал сам. И если опять ничего не получится, значит... Прогнозировать дальше он категорически отказывался. Здоров как бык, вся вина на женщине, хлипкие они, молодые, какие-то.
Вика юркнула за стол и одарила мужа невинной улыбкой. Иван Дмитриевич хмуро спросил, когда собирается беременеть, все сроки и месячные давно прошли, что она себе думает. Молодая супруга намазала хлебец джемом и равнодушно сообщила, что уже.
Долгожданная весть оказалась настолько неожиданной, что Иван Дмитриевич тупо переспросил. С победной улыбочкой ему объявили: положительный результат, две полоски и все такое.
Не услышал фанфар Иван Дмитриевич, и солнце не повернуло обратно. Великую новость принял спокойно, как известия о кончинах партнеров. Проект с этой девочкой становился перспективным. И главное: он был прав, как всегда, когда сваливал предыдущие поражения на козни врагов. Стоило взяться самому, и пожалуйста – результат.
