Анифа. Пленница степей (СИ) - Фрост Деметра

Но факты были на лицо — меньше всего ему хотелось увидеть, как Анифа неожиданно проникнется привязанностью к Риксу. Ведь сердце любой женщины переменчиво и к верности не склонно.

И если вдруг произойдет так, что Анифа, в обход ему, окажется в постели северянина…

Что ж. Он не удивится. Но будет зол. И жестоко накажет ее.

Но пока она подле него, разве не так? И он волен приказывать ей что угодно. И девушка будет готова выполнить любое его решение.

Ведь она уже доказала это.

Тронув девушку за плечо, Шах-Ран дождался, пока та вскинет свою маленькую изящную головку и посмотрит на него своими нежными и ласковыми глазами.

— Иди, — приказал он с ухмылкой, — Порадуй нас своим танцем.

Мягкая улыбка красиво изогнула маленькие и пухлые губы. И Анифа грациозно поднялась, звеня браслетами на ногах и руках. Музыканты, искусно поймав этот момент, на секунду затихли, но лишь для того, чтобы неторопливо начать новую нить очередной мелодии.

И эта музыка полилась негромко, но ясно и звонко — незамысловатыми, но мелодичными аккордами и переливами, взвиваясь в воздух и переплетаясь со стрекотанием пламени и словами подхваченной женщинами старой, как мир, песни.

Шаг. Другой. Анифа легко и привычно сливается с музыкой и, прикрыв глаза, двигается. Сначала медленно, то и дело замирая на кончиках пальцах и красиво изгибаясь. Неторопливо переступает босыми ступнями по песку, мягко качает бедрами и грациозно водит плечами, руками и ладонями.

Потом ритм песни ускоряется, и танцовщица убыстряется. Крутясь и подпрыгивая, она взметается в воздух как экзотическая птичка с ярким оперением, и подол ее платья ожидаемо взметается вверх, словно языки пламени охватывая тонкий стан.

Браслеты звенят громко и пронзительно, а движения Анифы становятся все быстрее и быстрее. Некоторые из них мягкие и грациозные, некоторые — резкие и порывистые, разрезающие воздух, словно лезвие. Девушка изгибается под немыслимыми углами, опускаясь головой до самой земли, а ножку, наоборот, взметая вверх и держа ровно, как струнку. И при этом Анифа с такой легкостью и простотой держит равновесие, будто на некоторое время превращается в мраморную статуэтку.

Но вот статуэтка оживает и снова приходит в движение. Круто извернувшись, девушка изящно скользит почти вплотную к костру — кажется, еще чуть-чуть, и пламя обожжет ее алое платье. Но Анифа словно и не чувствует жара, исходящее от огня, и крутится, крутится, крутится… Резко взмахивает волосами и рукавами, переступает с пятки на носок и балансирует на одной с такой точностью, что у зрителей невольно задерживается дыхание.

А вот у самой Анифы от усердия и темпа в какой-то момент грудь начинает подниматься высоко и порывисто, обтягивая тонкую ткань так сильно, что через нее проступают острые концы сосков. От выступившего пота платье прилипает к коже и становится совсем уже прозрачным, выставляя на всеобщее обозрение тонкие и соблазнительные изгибы.

От открывшегося зрелища Шах-Ран чувствует острый укол возбуждения. Удивительно, но он до сих пор не устал от этого, а ведь он заставлял танцевать Анифу почти каждую ночь. Чаще всего вот так, при свете огня и на открытом воздухе. А иногда и в полной тишине шатра, в отблесках пламени очага и лампад, с полным и обязательным разоблачением в процессе. Это расслабляло и вдохновляло одновременно.

Но сейчас, в своем необыкновенно алом, словно кровь, легком и трепещущем, словно диковинное оперение птицы феникса, наряде девушка вызывала вожделение — необыкновенно сильное, порочное и темное. И от него кровь в венах кипела, а сердце пускалось вскачь, в унисон с ритмом барабанов отбивая синхронный ритм.

Всеобщий вздох пронесся среди людей, когда девушка, дважды крутанувшись вокруг собственной оси, под звонкий финальный аккорд оказалась на земле — на коленях, лежа макушкой и лопатками на земле. Выгнутая дугой, Анифа дышала тяжело и рвано, а ткань плотно облегала ее вздымающуюся грудь, дрожащий впалый живот и бедра с выступающими тазовыми косточками.

Кочевники одобрительно загудели и застучали ладонями по коленям. Торговцы же, видя это представление впервые, не удержались, шумно зааплодировали и восхищенно заговорили друг с другом.

Переждав несколько секунд, музыканты заиграли вновь — тихо и ненавязчиво. А Анифа, грациозно поднявшись, изящной змейкой юркнула к вождю, который тут же порывисто подтянул ее на свои колени и впился в губы жадным и грубым поцелуем. Девушка беспрекословно подчинилась его напору, безошибочно определяя возбужденное состояние мужчины. И только слабо застонала, когда Шах-Ран, безжалостно дернув лиф платья, жестко смял ладонью немного упругую и влажную от пота грудь.

Раздался смех и поощрительные выкрики. Распаленные вином и танцем Анифы мужчины последовали примеру вождя и, подтянув к себе ближе всего стоящих женщин, принялись тискать и ласкать их мягкие и податливые тела — совсем как в ту ночь на пиру по случаю возвращения Шах-Рана. Торговцы этому зрелищу не удивились и не стушевались — они уже не раз были в стане кочевников, чтобы не знать порывистость и дикость их нравов.

Однако когда некоторые из степняков стали переходить нормы и приличия цивилизованного общества, большинство караванщиков поднялись и медленно разбрелись по своим лежакам или палаткам. Некоторым из них составили компанию не связанные обязательствами или обещаниями девушки — улыбчивые и дерзкие дикарки, надеющиеся получить за тепло своих тел какой-нибудь подарок или сувенир от щедрых торговцев.

К Хашиму тоже подошли, но мужчина растерянно отмахнулся от пышногрудой и смело улыбающейся девицы в одной лишь юбке и стеганной шали на плечах и с неожиданным для себя любопытством продолжил смотреть на пару недалеко от себя.

Анифа занимала его еще больше и больше. К его удивлению, это оказалась очень занятная девушка.

Скромная и зажатая на первый взгляд. Гордая и независимая, с достоинством носящая королевский цвет — на второй. Необычайно страстная и искусная танцовщица, вызывающая смятение души и чресел всего несколькими движениями — на третий. И послушная и необыкновенно страстная и отзывчивая куртизанка — на четвертый. На невольничьем рынке за нее отдали бы целое состояние и она бы с легкостью попала в гарем какого-нибудь аристократа, а то и члена семьи самого султана. Да что уж там — сам бы Алим-султан не отказался от такой удивительной находки. Жаль, что Шах-Ран оказался глупцом и не оценил такого сокровища. Иначе бы не стал настолько откровенно, на глазах у всех, развлекаться со своей наложницей.

Но что взять с дикаря, привыкшего демонстрировать окружающим свою силу, а также подчинять и наслаждаться тем впечатлением, которое он оказывает?

Тонкое алое платье, став влажным, уже давно не оставило никакого простора для воображения — неожиданно прекрасное и совершенное тело танцовщицы оказалось прямо на виду. Но сейчас торговец мог увидеть еще больше, и потому Хашим непроизвольно и недовольно прищелкнул языком, ведь вождь, совершенно не стесняясь чужих взглядов, практически полностью обнажил девушку на своих коленях, спустив лиф и задрав подол до самой талии. И тем не менее караванщик по-прежнему оставался на месте, не в силах оторвать взгляда. Несмотря на кажущуюся хрупкость, у Анифы было тело зрелой и чувственное женщины — с округлыми и мягкими бедрами, тонкими и при этом сильными лодыжками, высокой и упругой грудью и по-женски покатыми плечами. От откровенных ласк вождя, умело терзавшего нежное тело рабыни, девушка выгибалась и, прикрыв глаза, чувственно и сладко стонала.

Но стоило пальцам мужчины скользнуть ниже — прямо к промежности, между нежными сладочками, Анифа вскинулась и вскрикнула.

Глава 13

Сладкое и острое возбуждение смешалось с горьким ощущением стыда в уже знакомом, но не менее витиеватом и чудном узоре, заставившим голову кружиться и наполнить разум странным и дурманящим сознание туманом. Анифа с легкостью сдержала бесполезные попытки оттолкнуть вождя, понимая, что это только раззадорит его, но никак не остановит и не образумит. Поэтому она, закрыв глаза и представив, что вокруг никого нет, просто отдалась своим чувствам. Это было просто, ведь смирение и покорность ненавистному степняку давно превратилось в часть ее натуры. И было готово заменить ее настоящую личность на поддельную, сотворенную ее же собственными руками.