Рейчел Кейн - Рассказ Смотрительницы Погоды
— Пляж очень просторный, — заметил он.
— Я сказал — это наше место. А ну встал и отвалил, пока мы тебя не зарыли!
Дэвид взглянул на меня, пожал плечами, и я увидела в этом жесте досаду со смехом пополам. Я вздохнула и стала собирать вещи. Дело того не стоило.
Пока Качок не заявил:
— А ты, телка, останься. Я сказал — лежи! Сладенькое нам не повредит. — И высунул язык и подергал им на манер Джина Симмонса, только до Его Рок-величества ему было как до звезд.
Тем временем его дружки нас окружили, отрезая путь к отступлению. Я заметила, что люди, лежавшие и сидевшие по соседству, бросились врассыпную, побросав свои зонтики и полотенца, разумно полагая, что сейчас лучше быть где-нибудь в другом месте.
Я села и подтянула колени к груди, целомудренно обхватив их руками:
— Прошу прощения. Вы, кажется, только что назвали меня телкой? Дело в том, что у меня есть имя. Более того, имена есть у всех девушек, на которых вы пялитесь. Меня, например, зовут Джоанна. Рада познакомиться. — Я медленно и зловеще улыбнулась. — А теперь забирайте своих размалеванных клоунов и найдите себе другое место.
— Пошло-поехало, — пробормотал Дэвид. И снова улегся на спину, мирно сложив руки на груди.
Качок вылупился на меня так, словно у меня отросла вторая пара грудей.
— Чего? Это ты мне, сука, сказала, чтобы я проваливал?!
— Повторяю для ясности: да, я так и сказала. Кстати, поздравляю! Вы наконец-то научились понимать услышанное. Ваша мамочка может вами гордиться.
Такие сложные повороты у него в голове не укладывались, поэтому он вернулся к делу:
— А ну закрой рот, сука долбаная!
Качок думал, что Дэвид сейчас кинется меня защищать, и все время косился на него. Но Дэвид лишь убрал руки с груди и улегся поудобнее, закинув их за голову.
— Не смотри на него, смотри на меня, — велела я и отбросила волосы назад. — Это наше с тобой дело, он тут ни при чем.
— Херня!
Качок решил занять активную позицию. Похоже, бойкие девушки ему на самом деле не нравились, по крайней мере, если было из чего выбирать. Он поднял огромную ножищу и с размаху опустил на живот Дэвиду. Точнее, попытался так поступить.
Дэвид не стал даже морщиться. Ему это не понадобилось — я ответила за него.
Качок громко вякнул от неожиданности, и его опорная нога погрузилась в песок фута на три — это я мгновенно распылила и высушила песок под ним, превратив в пудру. Качок замахал руками, повалился навзничь и — пуфф! — исчез в облаке пыли. Я подождала, когда он погрузится еще на пару футов, а затем снова уплотнила песок, добавила для густоты немного воды и великодушно приподняла Качка, пока рот и нос у него не оказались на воздухе и он не принялся отчаянно сопеть. Так я его и оставила — закопанным в песок по шею.
Дружки остолбенело таращились на него. Качок издал неразборчивый возглас, полный злости и страха. Большой куполообразный череп под слоем пыли стал кирпично-красного цвета от ярости. Ну и пусть! Сколько бы Качок ни дергался, оттуда ему не выбраться. Самому — ни за что. Поразительно, сколько весит влажный песок!
Пара его дружков посмотрели на меня и Дэвида. Как минимум один из них, кажется, хотел встать на сторону Качка. Я размягчила песок и под их ногами — так, чтобы они провалились примерно на фут.
— Ой-ой, — сокрушенно проговорила я. — Зыбучие пески. Кто бы мог подумать, что такая беда вдруг постигнет пляжи Флориды? Ну что, дружок, как тебе там?
Качок заорал. Я не стала его слушать. Легкие у него не пострадали.
— Что скажешь? — спросила я Дэвида. — Может, сходить позвать кого-нибудь на помощь? Наверное, надо бы…
— Ты хочешь пойти прямо сейчас?
— Очень уж громко он орет. Отдыхать мешает.
Дэвид покачал головой, но мне было понятно, что он не сердится, а веселится. Я нарочито медленно собрала вещи, сложила полотенце, убрала лосьон и воду. Качок продолжат вопить, в основном неразборчиво, но время от времени знакомил меня с абсолютно новыми выражениями. Его приятели благоразумно отошли и глядели на нас, соблюдая дистанцию.
— А если бы они были вооружены? — спросил Дэвид очень тихо, перегнувшись через меня, чтобы взять корзину для пикника.
Я в ответ повела плечом:
— Мы бы все равно с ними разобрались. Честно говоря, сложно спрятать пистолет в плавках — заметут за нарушение благопристойности. Мы ничем не рисковали.
— Тебе хотелось с ним сцепиться.
— Ничего подобного, они первые начали. Я просто не стала увиливать.
Дэвид посмотрел на меня с того берега огромного океана лет. Иногда — редко, но остро — я вдруг понимала, как он стар и сколько у него опыта.
— Тебе необходимо учиться и увиливать тоже, — проговорил он. — В старые времена законы чести требовали, чтобы никто не уклонялся от вызова, — это считалось позором. Сейчас можно выбирать. Хорошо бы тебе потренироваться и в этом.
Я его поцеловала. Не могла удержаться — его губы были так близко, приоткрытые и теплые. Это было томительно, сладко, за поцелуем таилось темное упоительное обещание, что будет гораздо лучше.
— Давай туда, — показала я на дальний конец пляжа за мысом, где никого никогда не было. — С глаз долой.
— Разумно, — кивнул Дэвид. Мы двинулись по раскаленному мерцающему песку, огибая редкие коврики и зонтики зевак, которые стояли кругом и рассчитывали на продолжение концерта. — А его тут оставим?
— А что ему сделается? Я же его не придавила. Захотят — выкопают.
— Джо, да ты… — Давид осекся и остановился. Повернул голову и вгляделся в море. — Ты слышала?
Я сосредоточилась. Доносился только неумолчный рев прибоя, заглушаемый настырным нытьем Качка.
— Что — слышала?
— Кто-то зовет на помощь.
Как только Дэвид это сказал, я заметила человеческую фигуру, поднимавшуюся из воды чуть дальше по пляжу, — мальчик, лет шестнадцати. Он упал на четвереньки в шипящую пену, и его вырвало впечатляющим фонтаном воды.
Я вытащила из сумки полотенце и помчалась к нему:
— Эй! Ты как?
Укутав полотенцем трясущиеся плечи, я стала яростно его растирать, а он кашлял, икал и выплевывал остатки морской воды, которой успел наглотаться. Вокруг рта и носа подсыхала белая пена. Парень и правда едва не утонул.
— Давай сядем. Дэвид, помоги.
Мы вывели мальчика на пляж и усадили на сухой песок, накрыв полотенцами. Его всего колотило. Кожа — в нормальном состоянии цвета слабого какао — приобрела нездоровый пепельный оттенок, а глаза были пустые от потрясения.
Я взяла его за руки и сжала их. Взгляд у него понемногу сфокусировался, отвлекся от жутких воспоминаний, мелькавших в голове.