Ирина Родионова - Разящая стрела амура
Потомственная ведьма взяла ящик, переставила его к противоположной стене и начала осматривать другие стеллажи.
— А, вот она! — госпожа Эйфор-Коровина схватила банку с надписью H2SO4. — И ты здесь!
Упрямое письмо оказалось прямо под емкостью с серной кислотой!
— Ну, иди сюда, — злорадно сказала Ариадна Парисовна, слезла с ящика, поставила банку на верстак, осторожно открыла и опустила туда назойливую депешу. — Вот так-то!
Потомственная ведьма довольно потерла руки, увидев, что остатки письма растворились в бесцветной жидкости. Закрыв опасную емкость, госпожа Эйфор-Коровина пошла в дом, напевая себе под нос танец с саблями Хачатуряна. Возле крыльца она остановилась как громом пораженная. На ступеньках лежало письмо!
— О, Господи! — только и смогла простонать Ариадна Парисовна.
Потомственная ведьма схватила ненавистный конверт, развернулась на пятках, быстрыми шагами подошла к компостной яме соседей и бросила его туда. Вернулась к крыльцу., письмо торчало в двери!
— А-а-а! Не могу больше! — госпожа Эйфор-Коровина схватила себя за волосы и потянула их вниз.
Обессилев от борьбы, она уселась на крыльцо и закрыла лицо руками.
— Если я открою этот конверт, там окажется какое-нибудь дурацкое указание ехать куда-нибудь, — Ариадна Парисовна начала рассуждать вслух, ив конце концов я там окажусь! Но если я не открою письма, тогда не буду иметь ни малейшего представления, куда явиться и никак не смогу туда попасть… Эврика! Положусь на свой склероз!
С этими словами потомственная ведьма направилась в дом, решив, что через некоторое время сама по себе совершенно забудет про это письмо. Если даже ей понадобится его найти — ничего не получится.
— Пропало же так пятьсот рублей, — сказала она сама себе, заходя в комнату.
И не одни они! Все ценности и документы, которые госпожа Эйфор-Коровина убирала куда-нибудь, чтобы «не забыть», исчезали бесследно, но, похоже, только не это письмо!
— Это невыносимо! — возмутилась потомственная ведьма, войдя в гостиную.
Желтоватый конверт красовался на каминной полке, нагло закрыв собой фотографию соседа Семена Степановича, генерала в отставке!
— Я тебя не вижу! Просто не замечаю, — Ариадна Парисовна твердо решила игнорировать прилипчивую корреспонденцию.
Она взяла метелку из перьев и начала обмахивать корешки книг на полках. Дойдя до самой последней, опять наткнулась на письмо.
— Ничего не замечаю, ничего не вижу, — госпожа Эйфор-Коровина повторила это как заклинание.
Повесив метелку на крючок, Ариадна Парисовна пошла на кухню, открыла холодильник… письмо лежит на верхней полке. Двигаясь, будто сомнамбула, потомственная ведьма закрыла холодильник, медленно повернулась и распахнула створки кухонного шкафа. Письмо стояло, опершись на банки с крупой! Госпожа Эйфор-Коровина захлопнула шкаф и бросилась в спальню собирать вещи.
Когда потомственная ведьма вошла в свою самую уютную и любимую комнатку, она тихо осела по дверному косяку. Письмо ожидало ее на подушке.
Схватив сумку с документами, кошелек и ключи от машины, Ариадна Парисовна не оглядываясь, с вытянутой рукой шагала к рубильнику. Отключив во всем доме электричество, закрыв газовый кран и заперев двери и ворота, потомственная ведьма прыгнула в машину. Будто спасаясь от привидений, она мгновенно утопила педаль газа так, что несчастный «Фольксваген» взвыл, и чуть было не заглох, рванувшись с места.
Только выбравшись на шоссе, госпожа Эйфор-Коровина боязливо огляделась по сторонам. Убедившись, что письмо не лежит на приборной панели, не поджидает ее в бардачке и не болтается на ароматической елочке, потомственная ведьма вздохнула с облегчением.
— Оторвалась…
Окончательно успокоившись, Ариадна Парисовна включила радио и, весело напевая, покатила в город.
Возле подъезда городской квартиры ее встретил дворник, который несмотря на ранний час, уже был вынужден опираться на метлу.
— Здрас-с-сьте, — он приветственно качнулся.
— Здрасьте, — ответила ему госпожа Эйфор-Коровина, осторожно огибая коммунального служащего.
Несколько раз Ариадна Парисовна думала о том, чтобы наложить на него антизапойное заклятье, но каждый раз отказывалась от этой мысли. Во-первых, зачем лишать одинокого человека единственной радости в жизни, а во-вторых, если кипучую натуру дворника с утра не умерить, то неизвестно, чем это может закончиться. Дворник, как представитель пролетариата, был крайне озабочен борьбой с «антинародным режимом», но к счастью, после утреннего пива на нее не оставалось сил. Страшно подумать, что произойдет, прекрати он потреблять «успокоительное».
Дворник презрительно посмотрел потомственной ведьме вслед.
— Буржуи… Эй, дамочка! У вас взади торчит!
Госпожа Эйфор-Коровина почувствовала, что у нее холодеют ноги. Она медленно сняла спортивную куртку и схватилась рукой за перила. На спине, скотчем, крест-накрест было приклеено письмо…
* * *Вера Николаевна Савина отметила возмутительный искусствоведческий факт: как только порнографии исполняется больше ста лет, она теряет непристойность в глазах общества и превращается в произведение эротического искусства, а после двухсот лет вообще становится «классикой». Всех порнографов века XVIII в XX признали классиками! Их абсолютно безнравственные работы, изображающие несовершеннолетних девиц в самых пикантных позах, украсили лучшие музеи мира! Это чрезвычайно возмущало Веру Николаевну. По ее мнению, такие попустительства совершенно не приемлемы. Неужто в XXII веке все грязные картинки класса «XXX», со страниц журналов, «издатых для мужчин», тоже станут классикой и начнут выставляться в музеях?
Мать Веры Николаевны, Зинаида Михайловна, всю жизнь держала дочь в «ежовых рукавицах». Зорко бдила, чтобы «ни с кем ничего» до вступления в брак. Однако, поскольку в 80-х годах, даже в СССР, этот старомодный обычай отжил свой век и в брак все чаще начали вступать, чтобы скрывать последствия этого самого «чего», Вера Николаевна осталась за бортом ладьи семейного счастья. Зинаида Михайловна предвидела и этот вариант.
— Если до тридцати не выйдешь замуж, то целомудрие можно нарушить, ради рождения ребенка, — говорила Зинаида Михайловна сурово. — Договоришься с каким-нибудь приличным мужчиной. Хоть эта помощь и очень деликатного свойства, но чистой душой и телом женщине в этом не откажет ни один сознательный гражданин.
В общем, дожила Вера Николаевна до тридцати целомудренно, играя на треугольниках в малом филармоническом оркестре.
