Лорд зверей (ЛП) - Кросс Джульетта

— Значит, авантюристка? — оскалился он, показав длинные клыки. — Прямо как я, скажу. И на демонском для чужачки говоришь шибко ладно.

Я улыбнулась, не скрывая гордости:

— Я изучала много языков с наставником.

Мне всегда казалось, что мой дар — говорить с наядами на их языке — облегчал и другие. «Демонский язык» тёмных фейри лёг почти так же естественно, как и мой родной — язык Высших фейри.

— Ещё и учёная, стало быть.

Он поднял когтистый палец — серая кожа побелела от холода — потянулся к лавке рядом, где лежала куча шкур, вытащил узкую белую и протянул мне.

— А это возьми — за твоё усердие.

Я взяла небольшую, но тонкую, шёлковистую пелёнку меха.

— Ох, не могу принять. Это куда дороже хорошего обслуживания, — улыбнулась и вернула.

— Бери, девочка. Из неё перчатки — загляденье твоим маленьким ручкам, — он нахмурился, разглядывая мои ладони. — Только мерку снимай с учётом… — он жестом показал на мои перепонки между пальцами.

— Спасибо, — улыбнулась я. — Очень щедро.

Щёки у него налилась краской, кожа потемнела до густо-серой — смутился.

— Не часто мне улыбаются такие красавицы, — проворчал он довольно. — К тому же, — голос стал серьёзным, — шкурка элкмайнской выдры мягка, как мех. Потрогай.

Я перевернула пелёнку и провела кончиками пальцев по изнанке.

— Ого, правда.

— Гм, — уверенно буркнул он. — Поверишь — не дурак. Согреют они твои нежные пальчики, — он снова подмигнул. — Боги были милостивы: набил я ими мешки. Можно домой — до лета отлёживаться.

— Тогда принесу вам похлёбки погорячее, — сунула пелёнку в карман фартука. — В дорогу понадобится.

— Ага. Не близко, но хватает.

Я быстро прошла через маленький трактир — народу немного: в такую погоду мало кто выбирается. Халдек был на кухне — разливал похлёбку по двум мискам для своего стола.

— Старый ловец всегда заходит сюда перед возвращением, — сказал он, когда я поднесла свою миску.

— Вот как? — откликнулась я.

Халдек тоже был призрачным-фейри — только рогов у него четыре, горели чёрным, как смола. Крупный, силён — в Пограничье трактирщику это, кстати. Видела, как он однажды разнял двух теневых фейри с полпинка. И ко мне относился более чем дружелюбно: ни разу не спросил, зачем я тут и почему держусь вдали от своих. За это я уважала его больше всего.

— Ага, — сказал он, ставя миски на деревянные блюда и добавляя толстые ломти коричневого хлеба, щедро намазанные маслом. — Только нынче рановато. Наверно, снег его с промыслов согнал.

Я зачерпнула ковшом из булькающего котла, висевшего над огнём.

— Вроде и так удачно поохотился, хоть и коротко.

— Повезло старикану, — буркнул он и унёс свои блюда в зал.

Я поставила доверху наполненную миску на поднос, отрезала два толстых ломтя коричневого хлеба, потом клин острого сыра к тарелке с дополнительными лепёшками масла. Старому ловцу нужна была основательная еда, раз снова в путь — метели пришли рано.

Я отнесла еду к столу. Он удовлетворённо хмыкнул, когда я поставила миску и тарелки перед ним.

— Вот это я понимаю — пир, — и он с жадностью принялся есть.

— Принести ещё чего? — улыбнулась я.

Он откинулся и постучал по кружке:

— Боюсь, потревожу ещё одним таким же, как сможешь.

— Без проблем, — я взяла кружку и вернулась на кухню.

Обычные бочки с элем и мёдом Халдек держал в зале за стойкой, а особый сидр надо было греть у огня. Налив ловцу ещё кружку, я толкнула дверь обратно в общий зал — совершенно не понимая, что уже поздно.

— Нет, — говорил Халдек четверым лунным фейри в дверях — у всех синие и золотые крылья, все рослые, в доспехах, с мечами и меховыми плащами. И главное — на всех сапфирово-серебряные цвета мевийской знати, регалии их владыки. — Таких у нас нет.

Я застыла на пороге, и страх впился когтями в живот.

— Нам сказали, что в точности подходящая… — говоривший лунный фейри осёкся: сосед ткнул его в плечо и указал на меня.

Халдек резко повернул ко мне голову, в глазах пылала — сталь:

— Беги!

Я выронила кружку и рванула, мельком увидев, как старый ловец выставил трость и подсёк одного из воинов, а Халдек, не растерявшись, впечатал двоих в стену.

Где только что сковывал страх, теперь он швырнул меня в бег — паника толкнула вперёд. Я пронеслась через кухню, обежала разделочный стол, через кладовую и — в заднюю дверь, в снежную ночь. Не раздумывая, помчалась на север, решив уйти как можно глубже в земли тёмных фейри. Нужно было убираться отсюда ещё месяцы назад. Надо было догадаться: в Пограничье они меня рано или поздно найдут.

Тьма сомкнулась, снег теперь падал мелко. Полумесяц высоко над головой смотрел из-за туч, отливая бледным светом по белому ковру леса.

— Помоги мне, — взмолилась я лунной богине Лумере и прибавила ходу.

Хотя прежде я ей мало молилась, это всё же богиня светлых фейри. Должна сжалиться.

Ноги быстро занемели. Я всегда носила сапоги, что подарил Халдек, из толстой оленьей кожи, но мороз пробирался и сквозь них. Я всё равно неслась во всю силу, дыхание выбивалось белым паром. Лучше умереть от стужи, чем попасться и угодить в Мевию.

Вдалеке донёсся крик одного из лунных:

— Джессамин! Вечно бежать не сможешь!

— Да чтоб вам… ещё как смогу, — процедила я и прибавила, ломая ветки, углубляясь туда, где деревья сбивались гуще.

Скоро ноги и бёдра стали деревянными, двигались на одной упрямой памяти — дальше, только дальше. Лицо жгло, кончик носа и уши кололо остриём холода. Пальцев рук не чувствовала. Но я бежала.

Тучи закрыли луну; лес потемнел, укутал меня нездешней мглой. На миг я не поняла — это меркнет лунный свет или умираю я. Плечом задев ствол — меня сбило с ног.

Я со стоном втянула воздух, грудь обожгло, но я поднялась и поплелась дальше. Силы выматывались. Я не призывала магию, чтобы видеть — боялась: свет проведёт врагов ко мне, — но, кажется, тело решило за меня, сильнее моего желания жить.

Жар залил жилы, когда магия занялась в крови; моя кожа вспыхнула перламутровым светом. Сознание мутнело, но я успела решить: если настигнут — попробую хотя бы усмирить их магией. Убить их. Но их наверняка предупредили обо мне, о том, на что я способна, — от четырёх лунных фейри мне не уйти.

Сияние моей кожи разгоралось всё ярче; магия гнала жар по венам, и я всё ещё могла пробираться сквозь лес, не врезаясь снова в стволы и не летя в пропасть. Пока лютый холод сек меня по лицу и коченели конечности до костей, из груди расходилось тепло, убаюкивая, клоня в сон.

Где-то сзади доносились крики лунных фейри — звали меня по имени, несли чепуху, будто не причинят вреда. Мысли унесли меня в иной раз, когда я тоже бежала в самую глушь.

— Джессамин! — звал меня брат.

Я сидела на корточках за поваленным деревом, в спутанных ветках, полная решимости никогда не возвращаться домой.

— Джессамин, — позвал Дрэйдин снова, ближе, хрустя по листве. — Знаю, ты тут, сестрёнка. Пожалуйста, выходи.

— Нет! — крикнула я, продолжая дуться в убежище.

Он усмехнулся и сел на брёвнышко — его травянисто-зелёные волосы сияли ещё ярче среди золотых и алых листьев.

— Выходи, Джесса. Ты знаешь, я тебе друг.

Я вскочила, кипя, с дорожками слёз на щеках. Мне было всего двенадцать, но собственной участи я уже боялась до дрожи.

— Неважно, что ты — не сможешь остановить Отца.

Он вздохнул и поманил рядом. Пробравшись сквозь проломанные сучья, я перелезла через ствол и села рядом; мы оба глядели на широкую поляну — в эту пору она желтела вместо зелени. Отсюда моря за нашим замком, с его колючими шпилями, бьющими в небо, не было видно, но солёный запах я всё равно чувствовала. Этот запах меня успокаивал, и я молча прижалась к Дрэйдину.

Он обнял меня за плечи.

— У каждого из нас есть долг перед королевством, Джесса.

Я шмыгнула и вытерла лицо белым дневным рукавом с лилиями по вышивке. Нянюшка рассердится за грязь.