Любовь и магия-2 (сборник) - Малиновская Елена Михайловна

А все-таки прекрасной плясуньей выросла Триша! Прошло всего пару лет, а слава о девочке пошла по всей стране. Впрочем, о девочке ли?.. Трише уже пятнадцать. Год-другой – и уберет она под красный платок замужества свои прекрасные длинные волосы. А там, глядишь, и вообще острижет их покороче, чтобы не мешались в хлопотах по хозяйству. Богиня огня Астера не требует для служения себе девственности. Но чем старше становится плясунья – тем реже она всходит на раскаленное кострище. Просить за других можно, лишь когда твое сердце не гложет никакая тревога. Каждый прожитый день увеличивает груз волнений на твоих плечах. Он становится почти невыносимым, когда рождаются собственные дети. И тогда каждый танец может стать последним. Так легко оступиться, испугавшись, что черное крыло чужой беды когда-нибудь накроет и твою семью!

Но все равно старая Лотта продолжала часто ворчать на любимую и единственную внучку. Та беспечно выполняла каждую просьбу, не задумываясь, что платит за них собственной жизнью. Девушка все чаще всходила на кострище с еще не зажившими волдырями. Опасно это, ох, опасно!

И вот очередной город. Очередная главная площадь, куда стягиваются любопытствующие. Лотта знала, что к вечеру она будет заполнена целиком. И их табор получит щедрые подношения, пустив неизменную шапку по кругу. Никто не смеет трогать монеты, подаренные плясунье! Даже в самый плохой и скупой год на них ничего не покупали. Каждый грошик, заработанный танцем, Триша бережно вшивала в свою одежду. Каждый грошик – как напоминание о поцелуях огня.

Но невесела сегодня Триша. Забилась в самую глубь крытой повозки, съежилась на свежем сене, словно пытается укрыться от чего-то. При виде этого сердце старой Лотты забилось вдвое чаще. Что это с ней? Что это с Тришей? Заболела? Обычно она радостным смехом встречала подготовку к очередному свиданию с Астерой, будто не понимала, что рискует остаться в объятиях пламени навсегда. А сейчас мутный страх плещется в ее глазах.

– Приказать, чтобы все отменили? – тихо спросила Лотта, присаживаясь рядом.

– Остальные расстроятся, – чуть слышно отозвалась Триша и сжала с бездумной злостью маленькие остренькие кулачки.

– Пусть! – Лотта пренебрежительно фыркнула. – Ты – плясунья! Ты – сердце табора, его душа! Твое слово – закон для любого! Умрешь ты – погибнет табор. Если чуешь дурное, то не танцуй сегодня.

Долго молчала Триша. Так долго, что Лотта решила, что ответа не последует. И встала, здраво рассудив, что и без того поняла решение внучки. Никакого костра сегодня. Плясунья устала. Пусть в табор полетят склизкие от гнили овощи, пусть на них выплеснут ведра с нечистотами. Им не привыкать.

– Нет, я взойду на кострище сегодня, – полетели в спину старой Лотты слова Триши. После чего она негромко вздохнула и добавила так тихо, что бабушка ее не услышала: – Не от огня придет сегодня зло. Увы, не от огня.

Ах, как танцевала сегодня Триша! Словно пришел последний день перед решающей битвой богов, после которой вся земля погрузится в вечный мрак. Как смеялась она, когда под нею вспыхивало пламя! Как кружилась, будто пыталась оторваться и взмыть в небеса. С каким восторгом принимала ее толпа, разражаясь приветственными криками после каждого удачного поворота! И наблюдая за этим, все мрачнела и мрачнела Лотта. Не чужую – свою беду пыталась заговорить ее внучка. Вот только боги не терпят такого. Накажут они ее за попытку обмануть.

Но не знала старуха, что из окон самой высокой башни графского замка, выходящих на городскую площадь, за ее внучкой следят и другие глаза. По-змеиному холодные, словно полные стылого льда.

Наконец, молодой граф отвернулся от окна. Прищелкнул пальцами – и тотчас же к нему подбежал стражник. Подобострастно склонился в поклоне и замер, ожидая приказаний.

– Хочу, – обронил граф. Кивком указал на далекую площадь, где в лепестках пламени танцевала худенькая девушка, – ее. Привести!

– Но!.. – вскинулся было стражник, омертвев от мысли, что граф собирается сделать.

И ладно бы с любой другой! Сколько раз он приводил графу молодых, полных сил женщин. И сколько раз они выползали из его покоев, оставляя за собой кровавый след. Но то женщины, крестьянки, которые получали достойную плату за жестокие забавы графа. Подумаешь – полежат недельку-другую да оклемаются. Чай, не в первый раз принимают в себя мужское семя. А тут – совсем ребенок еще! Тоненькая, златовласая, то ли девушка, то ли девочка. Граф ведь если не убьет, то навсегда искалечит ее.

Но граф вскинул на стражника взгляд – и тот осекся. Приподнял бровь, удивленный, что надо повторять приказ, – и стражник испуганно попятился. Затем развернулся и кинулся прочь, торопясь выполнить повеление хозяина.

– Привести! – полетел ему вслед гневный даже не крик – рык разъяренного чудовища. – Немедленно!

Завершила танец Триша. Устало спустилась с кострища, не слыша восторженного рева толпы. Перед глазами мерцала темная завеса смертельной усталости. Но хуже всего: она чувствовала, что вот-вот произойдет нечто страшное. Нет, не удалось ей умилостивить богов. Не отказались они от намерения преподать ей какой-то урок. Но какой? И за что?

Лотта поспешила было к внучке, торопясь привычно принять ее в свои объятия, помочь добраться до повозки. Однако в следующее мгновение ее откинуло прочь. Группа хорошо вооруженных людей, одетых в красно-синие одежды графского герба, разрезала толпу, как горячий нож режет масло. И скрылась за их спинами Триша. Только успела жалобно и тоненько крикнуть, пока чья-то рука не закрыла ей рот.

Тихо стало на площади. Стражники исчезли, словно их и не было никогда. А горожане стояли, нерешительно переминаясь и не глядя друг на друга. Не было на этой площади человека, который бы не знал, куда и для чего потащили плясунью. Только пришлые ашары толпились у своих жалких повозок, недоуменно переговариваясь.

– Куда?! – Лотта закричала так, как не кричала даже тогда, когда рожала Асаю. – Триша, куда? Девочка моя, верните мне ее!

– Вернут, – донеслось из толпы стыдливое. – Главное, чтобы после этого сама на себя руки не наложила. А то бывало здесь и такое.

Медленно пустела площадь. А Лотта все сидела прямо на грязной мостовой, в мучительной тревоге заломив руки. И даже ашары не смели ее потревожить.

– Ты… Это… – Остановился перед старухой один из горожан. – Не убивайся сильно. Он заплатит. Он всегда хорошо платит.

И тогда старая Лотта упала. Забилась головой и руками по камням, завыла, словно дикий зверь. Но только ее крик не мог достичь той комнаты, куда привели Тришу. Слишком толстые стены были у графского замка.

Тришу между тем окружила толпа служанок. Девушка пыталась сопротивляться, но что она могла поделать против десятерых дородных женщин, привычных к слезам и мольбам. Ее насильно раздели и выкупали в огромной ванне. Долго умащивали тело ароматнейшим маслом, привезенным из одной далекой восточной страны. Одна капля его – и затянулись свежие волдыри на ступнях, размягчились застарелые мозоли. Затем принесли белоснежное платье из легчайшего шелка. Триша невольно залюбовалась своим отражением в зеркале. Она выглядела сейчас, словно невеста. Золотистые волосы, перехваченные на лбу драгоценной диадемой, ниспадают свободной волной на плечи. Тонкую талию обхватил широкий красный кушак.

– Граф ждет вас, – проговорила одна из служанок. И внезапно Триша уловила в ее глазах влажный блеск жалости к ней. Мгновенно исчезла радость от нового наряда. Девушка помрачнела и сжала кулаки, решив бороться до последнего.

И она боролась. Боролась так отчаянно, что графу пришлось позвать слуг, которые держали ее всю эту безумно долгую ночь. На следующую ночь он обошелся собственными силами. И лишь на третью ночь граф полностью удовлетворил свои желания, пресытившись молодым телом.

Уходя прочь, он обронил возле девушки, лежащей в беспамятстве, кроваво-красный рубин величиной с ноготь. Граф привык считать себя щедрым мужчиной. Упрямица неплохо развлекла его. Она заслужила этот подарок.