Северная верность (СИ) - Ольшанских Анна

— Как жить с таким позором, Эсти?

— Мы справимся, Генрих. Доротея нам поможет.

На следующее утро нас отвели в Большой Тронный зал. Трон, на котором раньше сидел император Эльдарион, занимал юноша с белоснежными волосами до плеч, смуглой кожей и ярко-голубыми глазами. Эти глаза напомнили мне васильки на северных лугах. Это был сын Эльдариона Дамиан. Я снова заплакала, но уже беззвучно, лишь по щекам упрямо бежали слезы. Вокруг было много придворных. Герольд хорошо поставленным голосом сообщил, что новый император Дамиан признан зрелым для правления Империей без опекунов, но все вопросы государственного управления в течение пяти лет должны решаться совместно с Советом Лордов. Придворные не смели шелохнуться. Также герольд сообщил, что лорд Генрих фон Нордлесс удаляется из состава Совета Лордов, а род фон Нордлесс должен покинуть столицу в течение трех дней и не возвращаться в Янтарию до выхода иных распоряжений. После моих родителей, а также еще более ста человек обвинили в государственной измене. Родителей приговорили к смертной казни путем отсечения головы, еще семнадцать высокопоставленных персон к казни через повешение, остальных к пожизненным принудительным работам на рудниках.

Юный Император обвел взглядом всех присутствующих:

— Казнь состоится сегодня в полдень. Присутствие всех родственников приговоренных обязательно.

Все происходило так быстро, и для меня было, как в тумане. В полдень нас сопроводили на площадь. Там была тьма народа, шум, гам. В нас тыкали пальцами и называли предателями. Я жалась к бабушке.

Первыми привели семнадцать человек, пятнадцать мужчин и две женщины. Все были весьма молоды, хорошо одеты, хотя было заметно, что эту одежду не снимали уже несколько дней. На перекладинах болталось пять петель. Глашатай зачитал имена первых пяти заключенных, преступления, совершенные ими, и приговор. В толпе завыла, запричитала мать одного из этих пяти. К ней добавились другие голоса и всхлипы. Осужденных подвели ближе, одели им петли на шеи и опустили рычаг. Я смотрела расширенными от ужаса глазами на дергающиеся тела. Бабушка, словно очнувшись ото сна, запоздало прикрыла мне веки ладонью. Остальных повесили быстро, организованно и профессионально.

Потом привели папу и маму. Я заплакала, закричала и рванулась к ним навстречу. Бабушка меня удержала. Глашатай снова зачитал имена, преступления и приговор. Отец словно ничего не видел вокруг. Мама, по-прежнему красивая, смотрела на меня сквозь слезы и закусывала губу.

Люди галдели, как стервятники, требуя крови, они давили, напирали, улюлюкали. Отца отвели к плахе. Удар. Его голова со стуком падает на доски. Мама отводит взгляд от его мертвого лица и хлынувшей крови. Она смотрит на Императора.

— Ваше Величество, позвольте попрощаться с дочерью. Прошу! — в отчаянии умоляет мама. Я тоже смотрю на него. Он на меня. Секунда. Две. Он кивает. Я бегу к маме к помосту. Она подхватывает меня на руки, стискивает в своих объятиях и шепчет:

— Прости, моя малышка! Мне так жаль. Я очень люблю тебя. Прощай!

Один из гвардейцев уносит меня к бабушке. Я не сопротивляюсь. Я знаю, что ничего не изменить. Удар. Мамина голова падает на помост, а вокруг нее покрывалом лежат черные, как смоль, волосы, залитые кровью.

Глава 3

Я проснулась на диване в гостиной, укрытая пледом. Вдоль позвоночника скатилась ледяная капля пота. За окном было темно. Бабушка уже, наверное, ушла спать. Я аккуратно свернула плед и поднялась наверх, на мансарду, которую я занимала полностью. В холле стояла бронзовая скульптура морской девы, держащей в руках ракушку с жемчужиной, прекрасно себя чувствовал пышный цветок в напольной вазе и висели портреты бабушки, дедушки, родителей и мой, детских годов. Дедушка умер через два дня после казни от сердечного приступа.

Налево из холла вели две двери. Одна — в библиотеку, стены которой были заставлены стеллажами с книгами, посередине стояли два небольших диванчика, а между ними пристроился аккуратный журнальный стол. Вторая дверь вела в мою личную лабораторию, где я готовила различные настойки, мази и отвары. Здесь у меня было выложено костровище из огнеупорного камня, на нем красовалась маленькая печка с отдельным дымоходом, стояли бочка с водой и ларь с песком, на случай пожара. Недалеко от печки стоял жестяной стол, где было удобно раскладывать ингредиенты, и можно было ставить котелок, не опасаясь, что слот задымит. Кроме этого в помещении стоял стол деревянный со множеством ящичков, как в аптеке, стул, пара застекленных шкафов, с пустыми или полными скляночками, котелком, тиглем, щипцами, деревянными ложками, лопатками, весами, ножами, ступой с пестиком и другими необходимыми мелочами, полка с необходимыми книгами, а под потолком на балках сушились пучки трав. Еще на одной полке в стеклянных банках хранились сушеные или забальзамированные змеи, скорпионы, ящерицы, жабы, пауки, пчелы, рыбы, секрет и жир некоторых животных. Окна в лаборатории не было из соображений сохранности ценных ингредиентов, да и здесь всегда было прохладнее, чем в любых других помещениях дома. Направо из холла вела одна дверь — в мою гостиную, она же кабинет. В одной стороне у окна стоял шкаф, монументальный стол и пара кресел возле него. У противоположной стены стоял диван, над ним висели светильники, журнальный столик и еще два кресла, под всей этой утварью лежал мохнатый белый ковер, очень напоминающий настоящий мех. В зоне же кабинета лежал ковер работы северных мастеров, плотного плетения из шерсти с густым, недлинным ворсом, темно-коричневого цвета с белыми и рыжеватыми вкраплениями. Он был непритязателен на вид, и многие бы не оценили его по достоинству. Но я знала его настоящую цену. Овечья и собачья шерсть, козий пух превосходно согревали ноги и защищали от простуды и недугов, связанных с суставами. Окно здесь обрамляли темно-синие плотные портьеры и легкий тюль цвета слоновой кости с вышивкой по низу. Из этой комнаты вела дверь в мою спальню с круглым окном и широким подоконником, выходящим на восток, где сейчас нестерпимо ярко мерцали стихийные порталы. Большую часть комнаты занимала широкая кровать. В стороне от двери располагался камин, рядом с ним стояло глубокое кресло и маленький журнальный стол. По обе стороны от кровати были сделаны двери в ванную и гардеробную соответственно, они между собой также сообщались. Здесь дерево не было выбеленным, как внизу, отчего интерьер выглядел теплее, но и несколько тяжелее, кроме того здесь лежал такой же непритязательный на первый взгляд ковер, как и в кабинете. Картину разбавляли фисташковые в цветок портьеры и кресло в тон, бежевая облицовка камина, кремовое покрывало, белоснежный тюль и кипенно белое постельное белье. Верхней люстры не было вовсе, помещение освещали ажурные настенные светильники с крапинками позолоты и настольная лампа на прикроватной тумбе.

Порталы снова ярко полыхнули. Я подумала, что утром надо бы наведаться в крепость, узнать, как там дела. Тем временем я растопила камин. Хотелось согреться, хотелось уюта и тепла. Пламя быстро занялось, дрова начали потрескивать. Я сняла платье, натянула халат, расплела косу и уселась на ковер. Прежде чем снова ложиться спать, нужно успокоить сердце, а то скачет после кошмара, как у бешеного зайца. Камин уже почти прогорел, когда я, отчаянно зевая, забралась под одеяло.

Глава 4

Кажется, только я смежила веки, как леди Эстель бесцеремонно растолкала меня:

— Доротея, милая! Просыпайся, нужно срочно ехать!

— В крепость? — спросила я, выпутываясь из одеяла.

— Как догадалась? — бабушка оценивающе прищурилась.

— Голос у тебя очень обеспокоенный, да и огней вчера было слишком много. Я сама хотела тебе утром предложить съездить в крепость.

Бабушка одобрительно кивнула, видя, что ее уроки не прошли даром.

— Капитан Таленс примчался на всех парусах. Хищников целое море. Волну отбили, но порталы все еще вспыхивают. Собирайся, Прохор оседлает твою лошадь.