Изгнанница для безликих_многомужество (СИ) - Фаолини Наташа
На земле сломанной куклой лежал Джеф. Под его головой растекалась лужа густой алой жидкости, темные волосы слиплись, а во лбу зияла дыра, размером с монету. Серые глаза с белком, имевшим желтый оттенок из-за непонятной болезни, были открыты, парень смотрел в небо, но зрачки не двигались. В них больше не было жизни.
С пониманием того, что этот всегда улыбчивый паренек больше никогда не посмотрит на меня, не сболтнет глупой шутки, не сможет радоваться тому ничтожному существованию, которое мы тут волочим, сознание полностью накрыло животным страхом.
Все тело тряслось, я упала на колени, не отводя взгляда от окровавленного лица Джефа. В голове проносились все воспоминания, связанные с ним. Зимние ночи мы часто проводили вместе, согреваясь в безобидных объятиях у костра. И те мгновения, когда он делился заработанным, не принимая мои скромные возражения. Я всегда знала, что он любил меня не только как сестру. Старалась не пользоваться этим знанием, хоть и не всегда получалось быть честной.
Да, этот мир стал таким – ни к кому нельзя привязываться. Смерть ходит кругом. Болезни не лечатся, а люди перестают сочувствовать друг другу. Наши судьбы предрешены, мало кто умрет безболезненно. Но почему так жестоко? Джеф был слишком молод.
- Довольна, сука?! – глухо доносилось до меня как сквозь толщу воды, через звон в ушах. – Пустим твоего дружка на мясо. Если будешь послушной девочкой, то и с тобой поделимся. Придется тебя откормить, не хочется трахать одни кости.
В груди что-то надтреснуло, но, к сожалению, смерть не пришла следом. Всю меня от кончиков волос и до ногтей на пальцах ног стало заполнять чувство непостижимой злобы, мерзости и холодного отчаяния. Душа леденела, умирала, воскресала вновь. И так десятки раз за несколько секунд, пока последние капли пролитых слез высыхали на щеках.
Пошатываясь, поднялась на ноги, в которых внезапно обнаружилась сила, одним движением достала из-под штанины ржавый кухонный нож и с ледяной решимостью, не дрогнув ни одним фибром души, засадила его в глаз убийце, с хрустящим звуком провернув по часовой стрелке.
- А-а-а-а! – взревел, под тяжестью моего тела падая на землю, это были последние звуки, которые он мог издать.
Его товарищи кинулись к нам, но я, забравшись верхом на жертву, словно дикая первобытная самка, стала раз за разом засаживать в обидчика лезвие, ничего не видя вокруг. Перед глазами стояла кровавая пелена. Адреналин хлестал в крови, меня не могли стянуть с места несколько мужчин.
Я не чувствовала ни усталости, ни, тем более, жалости. Не боялась смерти или боли. Это была месть вперемешку с чувством самосохранения – быстро устранить угрозу. Казалось, я всесильна. И мне было все равно, что ждет впереди после того, как ублюдок мучительно сдохнет.
Но безумный порыв схлынул быстро, словно выключился «турбо» режим. Усталость накатила волной, а очередной поток истеричных слез хлынул с новой ужасающей мыслью: «я убила человека».
ГЛАВА 2
Воняло сыростью и экскрементами тех заключенных, которые были здесь раньше. По стенам расползлась черная плесень, под потолком клубился целый рой странных насекомых, которых до меня никто не решился съесть.
Судя по всему, раньше это помещение было кладовой магазина, но теперь использовалось как временное место заключения преступников, пока решается их судьба. В данном случае вопрос стоял о моем будущем.
Я свою судьбу знала. Для меня бы не стало новостью известие о том, что буду изгнана из Общины в открытый мир. Как по мне, лучше бы пристрелили прямо там, на месте, но аристократические «вершки» строят из себя гуманных государей, обжираясь стейками в своих отстроенных высотках.
Нет. Решительно непонятно, почему я еще жива.
Были мгновения, в которые накатывало сожаление о поступке, который совершила, но после вспоминала тот порочный, слизкий взгляд протухшего человека. И становилось легче. Страшно думать, что убила того, кто мог еще что-то привнести в общество, проще, когда убеждаешь себя, что моральный урод не такая уж и потеря.
Хотя и это не спасает от мук совести.
- Клэментина Бишоп, на выход! – дверь резко отворилась, грубый тон тюремщика царапал слух.
Поднявшись на ноги, кряхтя, словно древняя бабка, пошла на свет. Глазам пришлось еще некоторое время адаптироваться к освещению. Оказывается, я просидела в кладовке сутки. За это время во рту не было ни крохи хлеба, но я привыкла. Когда желудок прилипает к позвоночнику, некоторое время организм думает, что так и нужно.
Долго идти не пришлось, суд надо мной устроили прямо здесь, в кругу старых магазинных стоек.
- Ты будешь изгнана, - просто поведал мне мужчина, коему на вид было лет пятьдесят, судя по хорошей одежде, чистым волосам и отсутствию смрада от тела, высокий чин имел место быть.
Мужчина пользовался авторитетом. Пока говорил, мерзавцы, приволокшие меня сюда, молчали. Я видела, с какой ненавистью они на меня смотрят. Но этого было недостаточно для того, чтобы мстить за товарища убийством. Они все еще были людьми. В противном случае я бы не дожила до этого момента – стала бы третьим трупом у контейнера на площади. Меня бы никто не искал.
Я кивнула, отводя отстраненный взгляд к окну. Изгнание. Как и предполагала. Скоро мое блеклое существование на этой земле закончится. Наверное, смогу повидаться с родителями на той стороне, вспомнить их лица.
- Оставьте ее на день нам перед изгнанием, в качестве премии за поимку.
Сцепив зубы, бросила холодный взгляд на говорившего. На вид обычный вояка в потертой белой майке, ставшей уже серой и дырявых штанах оливкового цвета. Не больше тридцати лет. Я ему не нравилась. Я никому здесь не нравилась. Скорее всего, они собирались использовать меня в качестве инструмента для сексуального удовлетворения. Проще говоря, меня бы насиловали, передавая по кругу целый день.
- Нет, - внезапно отчеканил мой судья, - приговор может быть только один, поверьте, ее и так растерзают живьем, - в твердом голосе не было и капли сочувствия, он просто выполнял свою работу, я была ему благодарна уже хотя бы за это.
Сглотнув слюну, ставшую вязкой, подавила дрожь тела. Умирать не хотелось. Было страшно, изнутри съедала ужасная тревога. Но я не хотела этого показывать.
- Когда? – спросила хрипло, голос дрогнул.
- На рассвете следующего дня. Мы будем милосердны и дадим тебе с собой припасов. Но не надейся, что это поможет, в последнее время группы безликих стали замечать все чаще вблизи города. И запомни мое имя, девушка, я – Дэн Карперс, человек, которому пришлось отдать приказ о твоей смерти. Но виновата в этом только ты сама.
Больше со мной не разговаривали – снова закрыли в темной коморке, оставив один на один с обжигающими мыслями. Я старалась не думать о Джефе, иначе становилось совсем паршиво. Я понимала, что в его смерти нет моей вины, но все равно непроизвольно винила себя. Это ведь случилось из-за его заступничества.
Он больше любил эту жизнь, чем я. Ему и следовало остаться жить.
У меня не получалось даже вздремнуть, собственное тело измывалось над хозяйкой и не давало расслабиться, я вынуждена была чувствовать всю мерзость этого мира вплоть до часа «Х».
Пришли за мной еще затемно и без лишних слов вытолкали на улицу.
Меня не обманули – дали мешочек с припасами. Там было вяленое мясо, несколько помидоров и небольшой плетеный бутыль с водой. Я едва не присвистнула от такой роскоши. Складывалось ощущение, что отправляют с приданым к жениху, а не на смерть.
В столь ранее время город еще спал, прохожих не было, хотя я видела в окнах сонные лица людей, наблюдавших за конвоем. Такое здесь случалось нечасто, но несколько раз в год кого-то точно изгоняли. Не думала я, что когда-то это случится и со мной.
Скорее всего, мы шли к южным вратам. Хотя «врата» - слишком помпезное название для груды металлолома, которую нужно перелезать, чтобы оказаться снаружи Общины. Группы разведчиков занимаются этим каждый день, пожалуй, они единственные в этом городе, к кому я испытывала хоть толику уважения.
