Счастье в декларацию не вносим (СИ) - Снежинская Катерина

– Правила, действующие на посещаемой территории, знаете? – строго осведомилась таможенница. – С требованиями к путешествующим ознакомлены? Должна напомнить, что незнание закона от ответственности не освобождает.

– Так мы же всё подписали, – подмигнул блондинистый. – Чай, не первый раз. Давай добро, таможня, а то нам ещё в пару мест заскочить надо.

– Пошлину оплачиваем, – сдвинула брови Эль, предпочтя про «пару мест» не услышать – это её не касалось, с таким пусть их подгузниково-самцовый профсоюз разбирается. – По прейскуранту.

Купидоны отреагировали вяло, брюнетистый мученически глаза закатил, блондин поморщился, а кто-то и вовсе застонал – будто кровные отдавали, честное слово, а не предусмотренные договором командировочные. Но монеты они всё-таки выложили. И где только прятали?

– Добро пожаловать в Полуночный мир, – объявила девушка, вставая и жестом заставляя разом открыться и запертую дверь, и калитку в перегородке приёмника. Через порог в комнату потекли чуть разбавленные светом предутренние сумерки, сырость и густой запах хвойного леса. – Удачного путешествия.

Разномастные красавцы оживились, взбодрились и прогалопировали к двери, одинаково придерживая у одинаково мускулистых бёдер полные колчаны с золотыми стрелами. Печати Отрицания Эль им уже в спины послала и никто её точного, выверенного и очень профессионального жеста оценить не смог.

– Ну и что? – проворчала таможенница, сдувая с кончиков пальцев прядки остаточной магии, едва заметно отсвечивающие голубым. – Ценителей немного, а закон есть закон.

И это было верно, как и то, что работу необходимо обожать. Своё «любовное волшебство» купидоны имели право творить, сколько им вздумается. В рамках выполнения заказа, понятное дело. Но вот ни видеть, ни слышать, ни осязать в Полуночном мире их никто не должен.

А где написано, что закон обязан быть логичным? Главное, соблюдать его надо!

***

Ложиться спать никакого резона не было, за распахнутой дверью в Рагос уже утро рождалось, правда, робкое пока, не слишком уверенное, но небо за черепичными крышами домов, над шпилем храма Прощающих Хранителей, уже светлеть начало.

Эль постояла на пороге, обхватив себя руками – зябко всё-таки. Полюбовалась улицей: пустой, а оттого странно чистой, какой-то очень свободной, даже грязноватые тощенькие ручейки в почти пересохших сточных канавах журчали эдак романтично-расслаблено. Из-за дома адвоката Кропса – мелочного скандалиста и кровопийцы, даром, что к вампирам он никакого отношения не имел – вальяжно вышел огромный рыжий котище. Глянул на таможенницу чуть фосфоресцирующими глазами и уселся на краю тротуара, нервно подёргивая кончиком шикарного хвоста.

– Мяу, – сказала ему Эль.

Кот неторопливо повернул голову, посмотрел так, что девушка немедленно почувствовала себя конченой дурой, отвернулся и принялся вылизывать… Ну что там коты обычно вылизывают?

– Сам такой, – обиделась таможенница и, захлопнув дверь, отправилась на кухню завтрак готовить.

Чего уж там? Раз разбудили в такую несусветную рань, то можно и оскоромиться, побаловать себя чем-нибудь вкусненьким, а потому строго запретным. Например, омлетом с грибами, жирной ветчиной и сливочным соусом. Чем плохо? Ну, кроме жутко неприятной особенности этой самой ветчины оставлять после себя не только послевкусие, но и лишние складки на боках.

Мокрый, прямо-таки ледяной нос ткнулся в локоть, когда Эль взбивала. Такой подлости она, конечно, не ожидала, а потому едва миску не упустила.

– Джастин! – рявкнула таможенница, пытаясь одновременно жонглировать тарелкой, венчиком и поймать ногой упущенную с испугу тапку. – Сколько раз тебе говорить, чтобы в таком виде в кухню не являлся?

Чёрный огромный, холкой как раз по пояс Эль, пёс вывалил лиловый язык, искоса посмотрел на следы, цепочкой мокрой грязи чернеющие от порога – разве что плечами не пожал. Бочком отошёл на пару шагов, поустойчивее упёрся всеми четырьмя крепкими лапами и хорошенько, с чувством тряхнул шкурой.

– Джастин! – взвизгнула Эль, безуспешно пытаясь защитить рукавом халата миску с яйцами.

Конечно, ничего у неё не получилось. Шуба у грима[3] была на зависть: длинная, с густым подшёрстком, да ещё успевшая за ночь основательно подмокнуть, собрав на себя кладбищенскую росу. В общем, таможенница теперь тоже от макушки до пяток мокрой стала. И, кажется, не меньше Джастина псиной воняла.

– Ну и готовь завтрак сам! – обозлилась Эль, плюхая на стол миску с яйцами и чёрными, как пиявки, шерстинками.

Грим распластался по полу ковриком, положил острую морду на передние лапы, умильно глядя исподлобья, собрав бровки домиком.

– Не поможет, – мстительно заявила девушка. – С тебя омлет и свежие булочки. Где ты их возьмёшь, меня не интересует. Не ублажишь моё высочество, спать будешь в будке.

Пёс, конечно, ничего не ответил, только вздохнул обречённо, закрыл глаза. Кажется, ещё чуть-чуть и он бы слезу пустил. Но таможенник на то и таможенник, чтобы обладать холодным сердцем и непреклонной волей. В общем, Эль ему разжалобить не получилось. И спихнув на ближнего докучливую обязанность баловать себя вкусненьким, девушка с чистой совестью в ванну отправилась.

Но, конечно, и помыться спокойно ей не дали. Спокойствие – вещь вообще относительная, а в этом доме оно совсем не водилось. И попытки его привить оканчивались полным провалом, не приживалось. Правда, тётушка говаривала, что, мол, каков хозяин таково и хозяйство, но в данном случае Эль ей не очень-то верила. Себя она полагала человеком разумным и выдержанным, к бардаку несклонным. И понятия не имела, почему он буквально липнет к ней.

Не успела она мыльную пену смыть, как в дверь ванны начали ломиться с энтузиазмом купидонов, а, может, даже и большим. Ну а таможеннице осталось лишь одно: вздохнуть и открыть. Во-первых, такой деликатностью здесь обладал только один житель, а, во-вторых, житель этот в порыве энтузиазма запросто мог вынести створку вместе с косяком. Правда, полотенцем Эль всё-таки прикрылась.

– Ты чего тут делаешь? – Влетевшая Аниэра замахала руками, как ветряная мельница, пытаясь разогнать клубы горячего пара.

– Сажаю картошку, – честно призналась Эль, ладонью протирая на запотевшем зеркале «окошко».

– Ну и дура, – привычно прокомментировала вампирша, плюхаясь на низенькую, странной формы табуретку, и едва мимо не промахнувшись. – Кровь старого девственника! Кто это сюда приволок?

– Ты.

– А зачем?

– Сказала, для педикюра, – пояснила таможенница, расчёсывая волосы.

Дело это было непростое, многотрудное, даром что ни кудрявостью, ни особой пышностью её шевелюра не отличалась. Видимо, в предки Эль всё-таки затесались кентавры. По крайней мере, только лошадиные гребёнки у неё выживали, нормальные щётки мигом обламывали зубы о гриву таможенницы, причём совсем не фигурально.

– Как ночь? Удалась? – поинтересовалась Эль, пристально рассматривая отражение Аниэры.

– Да нормально, – без особого энтузиазма отозвалась вампирша.

Но глаз не прятала, не отворачивалась и никаких следов преступлений на её лице не отражалось. Или что там следы должны делать? Проступать? В общем, ничего такого Эль не разглядела. Обычная физиономия, прекрасная даже в таком варианте: с тёмными кругами под глазами – от недосыпа и осыпавшейся туши; с чуть размазавшейся фиолетовой помадой; сероватой, по причине всё той же усталости, неумеренного потребления горячительных напитков и свободной от обязательств любви, кожей. В одном ухе три серьги, в другом пять, в губе колечко, в ноздре тоже, на руках цепей больше, чем у каторжника. Короткие волосы с лиловыми прядками на макушке торчали гребнем. Выбритый висок темнел шипастой розой татуировки. Шикарная грудь едва не вываливалась из кожаного корсета.

Старшая дочь Властелина. Гордость дома и надежда рода. Кра-со-та.

Впрочем, ей – Эль – такая красота как раз и досталась по причине её – красоты – горячего нежелания быть дочерью, гордостью и надеждой и не менее горячей любви к увеселительным заведениям Рагоса.