Сергей Абрамов - Требуется чудо (сборник)
— А вот вам фигу! — сказала Зойка.
Она, глазастая, подметила до боли знакомую по родному отелю закономерность в движении рук. Оно, движение, начиналось строго с одного конца стола, где на пустые тарелки накладывались мясные холодные харчи, оно продолжалось строго вдоль стола, никто никого не обгонял, не забегал поперек батьки — Зойка внимательно это пасла, руки если и переплетались, то лишь над одним каким-нибудь блюдом — то с буженинкой, то с ветчинкой, а так — плыли в чинной очереди, и завершалась она на противоположном конце стола, где царствовали сначала фрукты-ягоды, а потом сладости — торты, конфеты, пирожные, кексы. Отсюда руки и отправлялись в Ничто. Вместе с переполненными тарелками. И такая обреченная очередность, такой бараний порядок, по мнению Зойки, никак не соответствовали расхристанной безалаберности банкета или, тем паче, пира — пир «а-ля фуршет», виданное ли дело?! — где никто за все подряд в спешке не хватается, где на тарелку кладут лишь то, что любо глазу и пузу, а не оптом «от сих до сих», поскольку «уплочено»…
Вот оно, нужное слово!..
— Фигу! — уверенно повторила Зойка. — Никакой это не пир, хотя, может, для кого-то и пир. Рано радуетесь, Свенчичек, шведский стол это, а вовсе не пир.
— Какой какой стол?
— Такой такой стол. Обыкновенный, шведский. Платишь пятерик, как у нас в отеле, а жрешь до отвала — хоть на четвертной, если влезет. У этих… она брезгливо смотрела на снующие туда-сюда ручонки, — влезает. Халява, сэр.
— Халява… — эхом повторил Свен. — Но ведь выбор-то какой…
— А что выбор, что выбор? Те, кто эту халяву намечтал, каждый Божий день жрут борщ с котлетами, если пофартит, если мясца им обломится. А о шведском столике слыхали, читали, у нас, Свенушка, средства шибко массовой информации эту передовую форму общепита прославили на века… Да я за те же бабки такого намечтаю — по Молоховец пройду, прямо по оглавлению! Пояснила для Свена: — Поваренная книга такая была. В дикой древности… А тут не по Молоховец, Свенчик, тут, Свенчик, фантазия продуктового заказа ко Дню шахтера — по максимуму. Жрать народ хочет, лопать, хавать, в желудках гадко от мойвы с вермишелью, а ты, Свен, это простое желание наружу выковыриваешь и, спасибо тебе, овеществляешь. Хоть погаллюцинируют, да нажрутся…
— Это не галлюцинация.
— А что ж это? Где ты всю эту красоту у нас видел? В гастрономе? В кабаке? Даже у кооператоров ассортимент похреновее… — Она уже ничего и никого не стыдилась. Ее несло. — Да, кстати, а как насчет гуманности эксперимента, а? Эти рукастые набьют животы, отвалятся, а через энное количество часов с минутами добрый дядя—ученый—энтузиаст свалит к себе в Краснококшайск и — привет? А им что? Опять мойва? Суп пакетный? Гуляш дважды съеденный, колбаса «Молодежная»?.. Ай-ай-ай, Свен, стыдно, Свен, маленьких дразнить…
— Я никого не дразню, — защищался Свен. Он даже перестал изображать этакого викинга из морозильника, он почти орал, ручонки горе воздев: — Я хочу, чтоб так было всегда! У нас! У вас! На любой планете! Чтобы каждое желание каждого легко осуществлялось! И не иначе!
— Слыхали уже. Обрыдло. Партия торжественно провозглашает… Провозглашала, провозглашала, а потом — раз! — и все умолкли. Ты сказал: хотеть значит мочь, а мы так не умеем, не научились. Зато мы можем так, как не хотим. И здорово можем. Лучше всех во Вселенной! Парадокс, Свенчик, мон шер, и тебе его, с твоими инопланетными мозгами, не понять… Ладно, побеседовали — пора и честь знать. Веди дальше, друг Вергилий.
И в самом деле, какая знакомая ситуация! Помнится, Данте ее замечательно подробно описал в бессмертном труде! И вот спустя столетия история повторяется на новом, как и требует марксизм-ленинизм, более высоком витке спирали. Там, у Данте, грешники сильно мыкались от содеянного ими ранее, а здесь — от ранее не содеянного, то есть попросту несделанного, но по-прежнему желаемого. Такова се ля во…
Все-таки непривычен советский человек к чудесам, даже если они объясняются красивыми учеными терминами. Зойка не стала шагать через подпространство — или субподпространство? — а направилась к дверям, подальше от большой жрачки, открыла высоченную их половинку и… остановилась.
— Что там? — спросил из-за спины Свен.
Зойка молча подвинулась.
В крохотном гостиничном номере — койка у стены, стул у окна, тумба с телевизором, кресло, обязательный эстамп — на расшатанной сотнями буйных постояльцев кровати тихо спал очередной командированный, умаявшийся от беготни по начальству и магазинам. Спал не раздеваясь, улегся поверх каньового покрывала в рубашке, в брюках, в носках, подоткнул под щеку жесткую вату подушки, смотрел свои нехитрые командировочные сны и знать не знал о грандиозном межгалактическом эксперименте, вольно затеянном в приютившем его отеле. Проспал он эксперимент. Или же — как вариант! — это и было его заветным желанием: отоспаться, вырубиться на триста—четыреста минут из суровой действительности, которую, кроме как во сне, и видеть-то больно.
— No comments, — сказала Зойка и тихонько прикрыла дверь.
Свен комментариев и не требовал, все, выходит, ясно ему было, он вообще малость притих, присмирел, уже не вещал о глобальности умыслов, о грядущем переустройстве земного быта и о вступлении нашей голубой планеты в братство миров потребителей желаний. Он топал за Зойкой и помалкивал в тряпочку.
А Зойка, поняв, что в сей милой дьяволиаде (спасибо Михаилу Афанасьевичу за летучий термин!) двери ведут не туда, куда положено, а невесть куда они ведут странника, напрягла воображение и рванула прямо сквозь ближайшую стену — напролом. По архитектурно-планировочным законам положено было бы очутиться в сортире, а она вовсе даже очутилась на некой улице, судя по антуражу — не столичной, но по количеству магазинных вывесок мощно обскакавшей Арбат или какой-нибудь Столешников переулок: все первые этажи невысоких домов были заняты магазинами. Тут тебе и «Обувь», и «Одежда», и «Ткани», и «Промтовары», и «Культтовары» (улавливаете разницу?), и «Спорттовары», и непременный писчебеднобумажный «Школьник», и «Книги», и даже «Зоомагазин», не говоря уж о «Продтоварах», «Гастрономе», «Булочной», «Бакалее», «Диете», «Кондитерской» и «Молочной». Народу на такой замечательной улице, к удивлению Зойки, сшивалось немного, нигде никаких очередей, нигде никаких толп с повышенным спросом, никаких нервных выкриков типа: «Кто последний?», или «Вас здесь не стояло!», или «Просили не занимать, у кассирши обед!». Редкие культурные — или культтоварные? горожане шли не торопясь по ладно заасфальтированному тротуару, чинно заходили в магазинные двери, пропуская женщин и детей вперед, и оттуда, из-за дверей, тоже никаких склочных шумов не доносилось, а другие граждане, наоборот, выходили, даже пропуская вперед женщин и детей, из тех же дверей, неся под мышками цветные коробки, свертки, сумки или же полиэтиленовые пакеты с красивыми портретами Аллы Б. Пугачевой и членов группы «Ласковый каждый месяц». Пакеты с покупками вестимо.
