Последний проблеск света (ЛП) - Кент Клэр
Я вижу на его лице признание моих слов. Его челюсти разжимаются.
— Ладно.
— Так что мне не нужно проспать весь день, или что ты там себе придумал. Я хочу снова отправиться в дорогу. Нам нужно добраться до Форт-Нокса раньше, чем стадо.
— Сначала тебе надо поесть. Что-нибудь с протеином. Ты вчера пропустила ужин. Мы все равно выедем поздно, так что давай разведем костер снаружи и разогреем что-нибудь.
Я колеблюсь. Я очень проголодалась, но мы опаздываем.
— Я тоже умираю с голоду, — добавляет Трэвис.
— Ладно. Но прежде чем мы что-то сделаем, мне надо спуститься вниз. Я вот-вот описаюсь, — я направляюсь к двери, но медлю, понимая, что Трэвис идет за мной.
— Ты не пойдешь одна, — говорит он. — Никуда. Больше ни за что. Раньше я пытался дать тебе уединение. Быть… вежливым. Не слишком лезть к тебе. Но теперь этому пришел конец. Я не выпущу тебя из поля зрения.
Я выдыхаю и слегка улыбаюсь.
— Ладно. Но ты повернешься спиной, пока я делаю свои дела. Тут я провожу черту.
— По рукам.
***
День выходит неплохим. Мне уже лучше после вчерашнего, и осторожность Трэвиса помогает, потому что это дает мне нечто, чему можно противиться и давать отпор.
Не то чтобы я собираюсь бороться с его попытками защитить меня. Мы слишком расслабились, и оба это понимаем. Но необходимость дать Трэвису понять, что я не травмированная и не слабая, дает мне нужный запал, чтобы быть сильной.
По ходу дня ко мне возвращается уверенность. Слишком много всего случилось, чтобы зацикливаться на одном плохом моменте.
К вечеру я почти чувствую себя нормально.
Мы преодолели не очень большое расстояние из-за позднего выезда и урона от землетрясений, отчего приходится маневрировать и постоянно искать бензин. Когда начинает темнеть, мы проехали всего около пятидесяти километров.
Нам снова пришлось полностью съехать с разрушенной дороги, так что мы находим местечко в лесу, чтобы разбить лагерь на ночь. Трэвис показывает мне приемы самообороны и учит пользоваться его дробовиком, и от этого мне еще лучше. Он позволяет мне поспать первой после того, как я заставляю его пообещать разбудить меня для моей «смены».
Он правда меня будит. И если я подозреваю, что он бодрствовал больше половины ночи, то у меня нет доказательств. У меня нет никаких часов.
Я сижу спиной к дереву, держа оружие наготове, пока Трэвис спит у моих ног. В какой-то момент он протягивает руку и держится за мою лодыжку, как и несколько ночей назад.
Я не отстраняюсь.
Следующим утром воздух кажется более прохладным. Более свежим. Более близким к тому, что я помню по временам своего детства. Я глубоко дышу, пока мы делим меж собой банку консервированных персиков. После я напеваю себе под нос, сворачивая спальный мешок.
Я это не осознаю. Я делаю это машинально.
Но все же замечаю, когда вижу, что Трэвис уставился на меня.
— Что? — спрашиваю я.
— Ничего. Просто… ты что-то с чем-то.
Я не уверена, что он имеет в виду, но по его лицу понимаю, что это комплимент.
Я улыбаюсь ему, и он почти улыбается в ответ.
День проходит почти так же, как и предыдущий. Медленное продвижение вперед. Никаких встреч, кроме безвредных пеших путешественников.
После обеда мы видим весьма крупный ручей, и я спрашиваю, можем ли мы на время остановиться, чтобы наполнить бутылки и помыться.
Трэвис какое-то время изучает окрестности, пока не находит хорошее уединенное место, с двух сторон огражденное скалистыми выступами. Затем мы берем пустые бутылки, полотенца, мыло, маленькие бутылочки шампуня и идем к ручью.
Сначала мы наполняем бутылки, проверив качество воды (потом можно будет вскипятить для гарантии). Затем я снимаю рубашку, решая помыться в майке и трусиках, как в тот день ранее. Вода в ручье глубиной больше 30 см. Должно получиться.
Когда Трэвис встает рядом с дробовиком, лениво прислоненным к плечу, я спрашиваю:
— Ты же тоже помоешься, разве нет?
— Конечно. Но не одновременно. Тут очень тихо, но я не буду рисковать.
Я соглашаюсь без споров и расстегиваю джинсы.
— Я собираюсь зайти внутрь. У меня до сих пор не было возможности помыть волосы, а очень хочется.
— Нет проблем.
Трэвис не поворачивается спиной, пока я раздеваюсь и захожу в ручей, но и не смотрит на меня. Он осматривает окрестности, его поза выдает напряжение.
Я моюсь и ополаскиваюсь. Затем распускаю косы, опускаю голову под воду и намыливаюсь. Это так приятно, что я стону от удовольствия, пока вымываю шампунь из волос.
Трэвис наблюдает за мной, пока я промываю глаза водой, и я улыбаюсь ему.
— Я никогда не понимала, какая это роскошь — мытье головы.
Он лишь хмыкает.
Я не хочу испытывать терпение Трэвиса, задерживаясь надолго, так что выхожу на берег и вытираюсь. Я заворачиваюсь в полотенце, подтыкая его под мышкой, чтобы удержать, затем тянусь к пистолету.
— Мне надо обсохнуть перед тем, как надевать одежду, так что почему бы тебе не пойти мыться сейчас?
Он не спорит. Он кладет дробовик и подходит к краю ручья. Я стою на страже, совсем как он ранее, пока он раздевается до серых боксеров, которые я нашла для него. Он моется мылом и шампунем намного быстрее, чем я. Я знаю, что ему не нравится быть уязвимым на открытом воздухе.
Я стараюсь стоять на страже и не пялиться на него все время, но сложно отвести глаза. Когда он намокает, хлопок его трусов льнет к телу. Я вижу каждое очертание его фигуры. Сильные бедра. Крепкая округлая задница. Жесткие очертания рук и плеч.
Его тело не просто привлекательное. Оно сильное. Живое.
Что-то во мне тянется к нему так, как тянет к воде во время жажды.
Трэвис оказывается на берегу и вытирается прежде, чем я успеваю переварить свои чувства.
— У нас есть время, чтобы я расчесала волосы? — спрашиваю я у него.
Он на мгновение колеблется.
— Конечно, — он оборачивает полотенце вокруг талии и поднимает дробовик.
Я нахожу камень, на который можно сесть, и принимаюсь распутывать свои мокрые волосы. Трэвис напряженно ждет, выглядя до невозможности сексуально в одном полотенце и с дробовиком.
Я действую быстро и почти распутала волосы, но вдруг замечаю кое-что, когда Трэвис поворачивается.
— Ты ранен! — я встаю, и от движения мое полотенце соскальзывает.
Он удивленно моргает.
— Что?
— Ты ранен. Тот мужчина зацепил тебя ножом. Почему ты мне не сказал?
Он смотрит на свой бок, на порез, который опять начал кровоточить — наверное, от того, что он помылся.
— О. Это ерунда. Я почти и не заметил.
— Я не осознавала, что он тебя ранил. Ты даже не обработал порез.
— Я же сказал, ерунда, — он выглядит весьма раздраженным. Это почти вызывает облегчение. Значит, он оправился и стал самим собой.
— Ну, если мы не обработаем рану, может начаться заражение. Нельзя же так глупить! — мое полотенце продолжает сползать, так что я бросаю его и тянусь к джинсам. Мои трусики все равно почти высохли.
Трэвис скользит взглядом по моему телу, после чего резко отворачивается.
Надев джинсы, я подхожу к джипу и достаю нашу аптечку.
Трэвис мрачнеет.
— Я же сказал…
— Знаю, знаю. Это ерунда, — я сердито смотрю на него. — Ну, я все равно обработаю рану, хоть ерунда это, хоть нет.
Он больше не возражает, но его тело напряжено, пока я аккуратно очищаю порез, наношу мазь-антисептик и наклеиваю два пластыря. Его полотенце мне мешает, так что я сдергиваю ткань с его талии. Он свободно придерживает полотенце рукой. На нем все равно есть трусы, так что он не голый.
Прижимая пластыри к его коже, я внезапно осознаю, как близко стою. Я чувствую его тепло. Чувствую его чистый запах. Его тело крепкое, напряженное. Но оно реальное, мужское и такое близкое ко мне.
Я провожу пальцами вверх от пластырей по его боку и слышу, как он резко втягивает вдох.