Ольга Булгакова - Тяжесть короны (СИ)
Я сидела рядом с Ромэром, слушала низкий мелодичный голос любимого, разговаривавшего с Брэмом. Но даже не пыталась уловить нить разговора, — слишком устала. Кавдар общался с виконтом, двое других ардангов вступали в беседу реже. Они не так хорошо владели шаролезом и, видимо, стеснялись этого. Обстановка была неожиданно дружеская, легкая, даже семейная. Ромэр и Брэм переговаривались оживленно и весело. Судя по выражению глаз брата, мой жених ему нравился. Это меня очень обрадовало. Мне даже стала интересна тема их беседы, но после двух бессонных дней и стольких волнений, я была не в состоянии воспринимать окружающую действительность. Хорошо, что хоть не засыпала за столом.
Эр Сорэн, которого я тоже не слушала, пошутил, мужчины расхохотались. Я любовалась Ромэром, наслаждалась звучанием его искреннего красивого смеха.
И была счастлива.
Через два дня состоялось торжественное подписание союзного договора. Документ состоял из полутора сотен пунктов, подробно описывающих причитающиеся каждому городу суммы, — все то, что сверх налогов выдирали из ардангов ставленники Стратега. Согласно договору, именно они больше всего страдали, расплачиваясь тем богатством, которым обзавелись, нажившись за счет разграбления Арданга и зверств на вверенных землях. Разумеется, людям, подобным Леску, не пришлось возвращать Ардангу практически ничего. К сожалению, таких наместников было немного. В результате сумма получившейся контрибуции была просто огромна.
Официальное обручение состоялось на следующий день после подписания мира. Брэм очень удивился, когда Кавдар, ставший сватом Ромэра, попросил короля Шаролеза об аудиенции. Брат не знал особенностей ардангских свадебных традиций, а потому Кавдару вначале пришлось объяснять, что означает его статус. А предложенный выкуп за невесту ошеломил Брэма. Не только фактом существования, но и суммой. Я, конечно, понимала, что Ромэр меня любит, но официальные налоги, взысканные с Арданга за один год, были впечатляющим доказательством глубины чувств.
После обручения Ромэр задержался в Ольфенбахе ненадолго. Всего на пару дней. У него было ожидаемо много дел в Арданге, поэтому Ромэр собирался вернуться за несколько дней до свадьбы, назначенной на конец сентября. Это расставание далось нам обоим нелегко, но оно стало последним в нашей жизни. После свадьбы мы больше чем на три дня не разлучались.
Суд над Дор-Марвэном начался через две недели после появления Ромэра в моей башне. Слушания продолжались десять дней, хотя в смертном приговоре уже после предъявления первых доказательств никто не сомневался. Присутствовать на заседаниях было тяжело. Не только из-за того, что мне задавали вопросы. Но и потому что Стратег производил ужасное впечатление. За те дни в тюрьме он, казалось, полностью ушел в мир своих иллюзий и лишь изредка выныривал из него. У меня даже возникло ощущение, что Стратег не до конца осознавал происходящее с ним. Он никак не отреагировал на лишение титула и земель, будто не услышал. А ведь все знали, как важен был для него этот статус. Полностью игнорировал любые обвинения, касавшиеся периата безволия. Но это меня даже не удивило, в мире Стратега этот предмет и раньше отсутствовал. Иногда Дор-Марвэн старался оправдываться, но это каждый раз заканчивалось истерикой. Он срывался на крик, приводил какие-то странные доводы, угрожал не присутствующим в зале людям, несколько раз назвал Брэма Орисном.
Осознавая, что ум Стратега разрушился, и убить можно только тело, Брэм отказался от своих кровожадных планов. Поэтому Великого Завоевателя Дор-Марвэна Несокрушимого повесили. Это была унизительная казнь для дворянина. И, кажется, оглашение приговора стало единственным моментом, дошедшим до сознания Стратега. На его лице отразилось неверие, ужас. Побелевшие губы дрожали, когда он повернулся ко мне и беззвучно произнес одно только слово: «Арим».
Я не знала, что делать с Аримом, сыном моей матери и Дор-Марвэна, ребенком, который, еще не осознавая того, потерял все. Положение, статус, права. После казни своего отца Арим не унаследовал ничего, кроме внешности Дор-Марвэна. Я понимала, что Брэм, последнее время вообще не вспоминавший о единоутробном брате, не мог о нем позаботиться. Сомневалась, что Брэм вообще захотел бы его видеть, терпеть рядом. Мне самой потребовалось очень много времени и сил, чтобы заставить себя думать об Ариме, как о сыне мамы, и забывать, кто его отец.
Я не могла после свадьбы забрать Арима с собой в Арданг. Ромэр, безусловно, согласился бы вместе со мной заботиться о сыне моих родителей. Но не о сыне Дор-Марвэна. О том, чтобы отдать его на воспитание посторонним людям не могло быть и речи. Даже если бы я забыла на время про родственные связи, то исключать возможность, что кто-то попробует использовать сына королевы в своих целях и против Брэма, не могла.
Решение проблемы появилось неожиданно. В лице Летты, приехавшей вместе с мужем на свадьбу. И в этом случае официальность визита каким-то непостижимым образом истощилась минуте на десятой. Наверное, всему виной была моя радость от встречи, а, может, прослезившаяся Летта, смотревшая на меня с такой неподдельной нежностью, что сдерживать ответную улыбку было невозможно. Во время официального представления родственников короля Арданга запомнилось позабавившее меня искреннее изумление младшего Леску. Он, разумеется, узнал в Клоде, князе Аквильском, того высокого воина, и очень удивился, обнаружив, что оларди — это вовсе не имя. И даже не догадывался, как я тогда, на заседании Совета, была благодарна ему за новости о Клоде.
Адали жаждала подробностей, жаловалась, что Ромэр ей ничего толком не рассказал. Ну что ж, от меня подробностей она услышала в избытке. Мы сидели вдвоем в башне, пока мужчины пытались хоть как-то соблюсти условности официального приема, и болтали. Она внимательно меня выслушала, несколько раз не сдержала слезы. Я поделилась с ней и своей заботой о будущем Арима.
— Я возьму мальчика, если позволишь, — серьезно предложила Летта. — У меня ведь тоже когда-то был сын. Он умер, когда ему было четыре…
— Я не знала. Мне жаль, — искренне посочувствовала я.
Летта улыбнулась, качнула головой:
— Это было давно. Уже отболело. Но важней то, что я смогу позаботиться о ребенке, и у нас в замке ему будет хорошо.
— А Клод будет рад сыну Дор-Марвэна? — уточнила я.
Летта погладила меня по плечу и сказала успокаивающе:
— Ты не понимаешь. Клод будет рад сыну твоей матери, твоему брату. А Стратега мы забудем. Как дурной сон.
Ромэр приехал на следующий день. И по большей части нам всем удалось приблизительно соблюсти условности дворцового этикета. Я долго не могла объяснить себе, в чем же дело. Почему так трудно чинно восседать на троне и изображать холодную истинно королевскую вежливость. И не только мне. Заметила, что и Брэм заставляет себя подчиняться правилам. Обратила внимание на то, как быстро слетает наигранная отстраненность правителя Шаролеза, когда он остается в компании короля Арданга. Когда Брэм общался с Ромэром или Клодом, он словно опять становился не только королем, но и человеком.
