Ирина Молчанова - Реквием опадающих листьев
— Я знаю, что ты сделала!
Анжелика, пораженная его поведением, быстро скользнула взглядом по заинтересованным лицам своих гостей и указала на дверь.
— Разве я тебя звала?
Он, точно не слыша, смотрел как будто сквозь нее.
— Я все знаю, — повторил Даймонд. — Ты заставила Георгия услать Марию в Берлин.
— Какую чушь ты несешь, — засмеялась Анжелика, но собственный смех показался слишком неестественным.
Сестры и Важко наблюдали, слушали и запоминали. Девушка не сомневалась — уже завтра это все будет в газетах.
— Ты подлая, — прошептал юноша.
Тогда она резко поднялась, попыталась схватить его, но тот увернулся и устремился к дверям.
— Не прикасайся ко мне!
Она последовала за ним, но деревянные створки захлопнулись у нее прямо перед носом.
Девушка замерла.
Позади раздались изумленные вздохи и шепот Виктории:
— А Давыдов, получается, правду написал?
Анжелика так и не смогла заставить себя посмотреть в глаза главным сплетницам города, распахнула двери и шагнула за порог.
Выход из квартиры гостям предстояло найти самостоятельно.
* * *Вильям сбежал по лестнице под звуки знаменитой мелодии «Эммануэль», доносящийся из гостиной, и остановился возле приоткрытой двери.
Сквозь образовавшуюся щель он увидел, что в комнате находился брат с Катей. Лайонел развалился в кресле, а она сидела у него на коленях, положив голову ему на плечо. Девушка игриво водила пальчиком по его груди и спрашивала:
— А какого числа ежи уходят в спячку?
Молодой человек терпеливо отвечал:
— Ежи не моя компетенция. Они не отчитываются передо мной.
— Ну-у, — потерлась Катя виском о его плечо.
— С наступлением заморозков, в начале октября.
Девушка осталась довольна и сразу же задала новый вопрос:
— А с какой скоростью может дрейфовать лед?
— Обычно скорость дрейфа несколько миль в сутки, но при совпадении места и погодных условий может достигнуть и пятидесяти миль в сутки. Скажем, в районе Восточно-Гренландского течения.
— Интересно, а какого цвета у Бога глаза?
Он усмехнулся.
— Голубые тебя устроят?
Смеясь, она чмокнула его в подбородок.
Вильям, наблюдая за ними, улыбнулся. Но когда брат в поцелуе прижался к губам девушки, молодого человека охватило странное чувство ревности и утраты, и он бесшумно отступил. А затем торопливо вышел из дома.
На дворе стояла ночь, безлунная и темная.
Странное волнение, ревнивое беспокойство, охватившие его при виде, как эти двое целуются, не улеглось. Оно теснило грудь, необыкновенное, совсем не похожее на прежнюю ревность, когда он еще думал, что любит Катю и хочет, чтобы она выбрала его, а не брата.
Молодой человек побрел вдоль высокой стены. С ним творилось что-то необъяснимое и неподвластное пониманию. Одна его часть неустанно думала об ужасной Бесс, а другая — мучилась, страдала, тосковала, а теперь еще вот и ревновала.
Вильям вздохнул. Самое поразительное было то, что, находясь с Катей наедине, он ничего не испытывал. Какую-то долю нежности, симпатии, но не более. И лишь когда видел ее с Лайонелом, внутри происходило неприятное шевеление. Как будто кто-то пинал его сердце всякий раз, как на горизонте появлялся брат. Они иногда перекидывались взглядами, парой слов, но в остальном дистанция сохранилась.
Молодой человек завернул за угол каменной стены и двинулся по темной длинной улице, поблескивающей вдали фонарями.
Вскоре он повернул на Майков переулок, перешел дорогу и остановился у черных ворот, ведущих во двор.
В трехэтажном розовом доме со старым балкончиком свет не горел, в соседнем — тоже. На углу из «Балтийского» кафе, названого в честь улицы, доносились пьяные крики и музыка.
Вильям встал под балкончиком, расположенном на втором этаже. Ухватиться за литые перила не составило труда. Молодой человек подтянулся и уже через секунду стоял перед узкой балконной дверью, которая оказалась открыта, и он бесшумно вошел в комнату. Несмотря на поздний час, хозяйки еще не было. Раньше полуночи та никогда не возвращалась — за их краткое знакомство он успел это понять.
Просторная комната с интерьером в стиле минимализм поражала идеальной чистотой и пустотой. Преобладали два цвета: черный и серый. Из темной мебели в комнате стояла лишь огромная строгая кровать, напротив нее стеклянная стена, а за ней искусственный камин. Перед ним небольшой светлый коврик с длинным ворсом. В другом углу серый кожаный диван, перед ним низкий деревянный столик, напротив — плоский телевизор, висящий на стене. Дополняли картину теплый серый паркет, того же цвета легкие занавески, декоративные подушки и покрывало.
В комнате не было ни одного зеркала.
Вильям озадаченно повертел головой, выискивая хоть что-то, рассказавшее бы о своей хозяйке, но напрасно. На столе лежал лишь пульт от телевизора, в прикроватной тумбочке молодой человек нашел упаковку презервативов. Больше ничего. Тогда он подошел к скрытому от глаз встроенному шкафу и отодвинул дверцу. На вешалках висели черные кожаные брюки, пара джинсов, несколько кожаных курток, футболки, водолазки. Нижнее белье красное и черное, кружевное, изысканное и красивое, было аккуратно сложено в ящик.
Вильям разочарованно вздохнул.
В комнате не нашлось ни одной личной вещи, позволившей ему хоть немного залезть в голову странной Бесс. Ее как будто и не существовало. Ему постоянно казалось, что он ничего о ней не знает. Она не скрытничала, на вопросы отвечала прямолинейно, но этого не хватало, чтобы выстроить цельный образ. Сколько бы ни узнавал новой информации: про английскую бабушку, друзей, любимую пищу, книги — образ всегда резко обрывался, оставаясь незаконченным, нечетким, размытым. У девушки будто стояла внутренняя преграда, блокирующая вход в личное пространство. И принять это оказалось непросто, особенно учитывая, что доступ к своему телу она абсолютно не ограничивала.
Молодой человек прекрасно помнил свои отношения с Катей. Ее окружало множество вещей, лучше всяких слов способных рассказать о ней. И все-таки она стала для него мучительной загадкой. Но та загадочность была другой, истинно женской. И ему тщеславно хотелось разгадать ее по-своему. Но его более прыткий брат тоже захотел сделать это, и тоже по-своему. Разница оказалась лишь в том, что Лайонел открыл в Кате настоящее, то, что таилось за осенней грустью серых глаз.
Вильям присел на кровать. А ему хотелось не открывать уже существующее, а привносить и создавать свое.
Последнее время, размышляя над интересом к человеку, он многое переосмыслил. Его выбор пал на смертную как на существо, легко поддающееся внушению.
