Кассандра Клэр - Механический принц
— Ну, о вкусах не спорят, — сказала Тесса сладко, зная, что он пытается спровоцировать ее и отказываясь идти у него на поводу. — Что доставляет удовольствие одному человеку, яд для другого, ты не находишь?
Было ли это ее воображение или он действительно выглядел разочарованным?
— Есть ли у тебя другие американские рекомендации для меня?
— Почему ты хочешь получить одну из них, если ты презираешь мой вкус? Я думаю, что тебе, возможно, придется признать, что мы очень сильно отличаемся в вопросах материалов для чтения, так же как и во многих других вещах, поэтому ищите рекомендации где-нибудь в другом месте, мистер Герондейл.
Она прикусила язык почти сразу же, как только эти слова вылетели из ее рта. Она знала, что это было уже слишком. И действительно Уилл набросился на эту фразу, как паук, прыгающий на особо вкусную муху.
— Мистер Герондейл? — спросил он. — Тесса, я подумал…
— Ты подумал что? — ее тон был ледяным.
— Что мы, по крайней мере, могли бы поговорить о книгах.
— Мы поговорили, — сказала она. — И ты оскорбил мой вкус. И тебе следует знать, что Большой, большой мир не моя любимая книга. Это просто история, которая мне нравится, как и «Скрытая рука» или… Ты знаешь, а почему бы тебе не предложить мне что-нибудь, почему я смогу судить о твоем вкусе. Иначе вряд ли это справедливо.
Уилл подскочил к ближайшему столу и сел, покачивая ногой, очевидно, обдумывая вопрос.
— «Замок Отранто»…
— Это не та книга, в которой сын героя убит гигантским шлемом, который упал с небес? И ты еще сказал про «Повесть о двух городах», что она глупая? — сказала Тесса, которая скорее бы умерла, чем признала, что она читала Отранто и любит эту книгу.
— «Повесть о двух городах», — эхом повторил Уилл. — Знаешь, я прочитал ее снова, потому что мы говорили о ней. Ты была права. Она совсем не глупая.
— Нет?
— Нет, — сказал он. — В ней так много отчаяния.
Она встретила его взгляд. Его глаза были такими же голубыми, как и озера; она чувствовала себя так, как будто тонула в них.
— Отчаяния?
Он сказал монотонно:
— Есть или нет будущее у Сиднея с любовью или без нее? Он знает, что не может спасти себя без Луси, но позволить ей быть рядом с ним означало бы уничтожить ее. — Она покачала головой.
— Я неправильно отзывалась о его поступке. Его самопожертвование благородно…
— Это все, что оставалось ему, — сказал Уилл. — Ты не помнишь, что он сказал Люси? Если бы это было возможно… что вы способны были бы ответить на чувство такого беспутного, погибшего, ни на что не годного, спившегося забулдыги, как я, — а вы ведь знаете, что я такой и есть, — то каким бы счастливцем он ни почувствовал себя, он в тот же час, в тот же миг сказал бы себе, что он не может принести вам ничего, кроме горя и нужды, что он обречет вас на страдания, заставит вас горько каяться, погубит вас, опозорит, потащит за собой на дно…
Журнал упал в камин и поднял сноп искр, испугав их обоих, и заставив замолчать Уилла; сердце Тессы подпрыгнуло, и она оторвала глаза от Уилла.
«Глупо» сказала она сама себе сердито. «Так глупо».
Она вспомнила, как он обращался с ней, все то, что он говорил, и теперь как она позволила своим коленям превратиться в желе из-за нескольких строк из Диккенса.
— Хорошо, — сказала она. — Ты, конечно, запомнил многое из этой книги. Это было впечатляюще.
Уилл оттянул воротник рубашки, обнажая изящный изгиб ключицы. Ей хватило всего лишь мгновения, чтобы понять, что он показывает ей Отметку несколькими дюймами выше его сердца.
— Мнемозина, — сказал он. — Руна памяти. Она постоянна.
Тесса быстро отвернулась.
— Уже поздно. Я должна идти… Я обессилена.
Она прошла мимо него и направилась к двери. Она хотела бы знать, выглядел ли он обиженным, но затем выкинула эту мысль из головы. Это Уилл: как бы там ни было его настроения непостоянны и мимолетны, то он бывает очаровательным, то он бывает ядовитым для нее, для всех.
— «Ватек», — сказал он, соскальзывая со стола. Она помедлила у дверного проема, поняв, что все еще сжимает в руках книгу Кольриджа, но затем решила, что она может взять ее. Это было бы приятное отвлечение от Кодекса.
— Что это было?
— «Ватек», — сказал он снова. — Уильяма Бекфорда. Если тебе пришелся по вкусу «Отранто», — хотя, подумала она, она и не признала, что ей понравилась книга. — Я думаю, ты получишь удовольствие от этой.
— О, — сказала она. — Хорошо. Спасибо. Я запомню это. — Он не ответил; он все еще стоял там, где она покинула его, рядом со столом. Он смотрел на пол, а его темные волосы закрывали его лицо. Ее сердце смягчилось, и прежде, чем она смогла остановить себя, она сказала. — И спокойной ночи, Уилл.
Он поднял глаза.
— Спокойной ночи, Тесса.
Голос у него вновь был тоскливый, но не такой мрачный как прежде. Он протянул руку, чтобы погладить Чёрча, который проспал весь их разговор и падение журнала в камин, и по-прежнему лежал, растянувшись с лапами в воздухе на книжной стойке.
— Уилл… — Начала Тесса, но было уже слишком поздно. Чёрч издал воющий звук из-за того, что его разбудили, и ударил своими когтями. Уилл начал ругаться.
Тесса ушла, не в силах скрыть легкую улыбку по пути.
Глава 4. Поездка
Дружба — это один разум в двух телах.
Мэн-цзыШарлотта швырнула лист бумаги на стол с гневным восклицанием.
— Алоизиус Старкуэзер самый упрямый, лицемерный, упертый дегенеративный… — Она замолчала, явно борясь, чтобы взять свою вспыльчивость под контроль. Тесса никогда не видела, чтобы рот Шарлотты был так решительно сжат.
— Нужен тезаурус? — спросил Уилл. Он растянулся в одном из кресел с высокой спинкой рядом с камином в гостиной, его ботинки лежали на пуфике. Они были облеплены грязью, а теперь так же и пуфик. Обычно Шарлотта призвала бы его к ответу за это, но письмо от Алоизиуса, которое она получила этим утром, и которое она позвала их всех в гостиную обсудить, казалось, поглотило все ее внимание. — У тебя, кажется, заканчиваются слова.
— А он и правда, дегенеративный? — ровно спросил Джем из глубины своего кресла. — Я имею в виду, старому чудаку почти девяносто, а это, несомненно, настоящее отклонение.
— Я не знаю, — сказал Уилл. — Ты был бы удивлен тем, что вытворяют некоторые старики в Таверне Дьявола.
— Любой, кого ты знаешь, не сможет вытворить ничего такого, чтобы это удивило нас, Уилл, — сказала Джессамин, которая лежала на кушетке с влажной тряпкой на лбу. Она все еще не оправилась от своей головной боли.
