Дж. Уорд - Мой любовник
Все, что ей оставалось делать — это наблюдать и желать каким-нибудь образом преодолеть его. Боже, это бессилие доводило до состояния прикончить кого-нибудь, подобно львам в зоопарке, когда их содержатели входили в их клетки с кнутами и едой. Им было позволено входить внутрь, разбавляя ваше окружение, но вы были обречены, застряв в этой тюрьме.
Это заставляло желать вас растерзать кого-нибудь собственными зубами.
Когда он ушел, она подошла к еде. Отыгрываться на стейке бессмысленно, и она нуждалась в калориях, чтобы найти силы продолжать давать отпор. Поэтому она съела все, что было. По ее ощущениям на вкус еда казалась картоном, и она задавалась вопросом, будет ли снова когда-нибудь хоть что-нибудь чувствовать.
Все эта «еда-в-роли-топлива» была логичной, но Хекс была чертовски уверена, что не собирается допускать нетерпеливого ожидания следующего приема пищи.
Покончив с едой, она вернулась к окну и уселась в кресло, подтянув колени к груди. Глядя вниз на улицу, она была не в состоянии покоя, а просто оставалась неподвижной.
Даже после всех этих недель, она продолжала искать выход… и будет это делать, пока не испустит последний вздох.
Опять же, как и ее желание бороться с Лэшем, это стремление было вызвано не только ее обстоятельством, но и то, что она все еще оставалась женщиной, и осознание этого вынудило ее подумать о Джоне.
Она была так решительно настроена уйти от него.
Она думала о времени, проведенном с ним — не о последнем разе, когда он отплатил ей за все ее отказы, а о том, когда они были в ее подвальчике. После секса он сделал движение, намереваясь ее поцеловать… понятное дело, что он хотел большего, чем просто быстрый и жесткий трах. Он хотел от нее взаимности? Вместо этого она вырвалась и поспешно удалилась в ванную, где остервенело отмывала себя так, словно он испачкал ее. После чего скрылась за дверью.
Поэтому она не винила его за то, как прошел их прощальный раз.
Хекс оглядела свою темно-зеленого цвета тюрьму, в которой, ей, вероятно, суждено встретить свою смерть. Которая, также, вероятно наступит уже в ближайшее время, потому как очень долгое время не принимала ничью вену и находилась в тяжелейшем физическом и эмоциональном стрессовом состоянии.
Осознание реальности своей близкой кончины, заставило ее задуматься о множестве проплывающих внизу лиц, о том, что когда они умирали, их души покидали бренные тела и свободные воспаряли к небесам. Для нее, как убийцы, смерть была просто работой. Для нее, как симпата — своего рода вызовом.
Ее всегда очаровывал сам процесс. Каждый убитый ею человек, боролся до последнего вздоха, хотя прекрасно осознавал, что смерть уже нависает над ним, и не имело значения, какой вид оружия сжимала ее рука, все равно пытаясь спастись, перед тем, как она нанесет свой последний удар. Однако, казалось, это совсем не имело значения. Ужас и боль действовали на них, как энергетический источник, топливо для их борьбы, и она знала, как это ощущалось. Как он боролся за каждый вздох, даже если в его горло не мог поступать кислород. Как выступал на его разгоряченной коже холодный пот. Как его мышцы становились немощными, а он по-прежнему призывал им работать, работать, работать черт бы их побрал.
Ее предыдущие похитители подводили ее к грани трупного окоченения бесчисленное количество раз.
Хоть вампиры и поклонялись Деве-Летописеце, симпаты понятия не имели о загробной жизни. Для них смерть не была дорогой на другую сторону, а врезанием в кирпичную стену. А после ничего.
Лично она не покупалась на всю эту божественную фигню, и не важно, что это было — воспитание или разум — результат один. Смерть была тушением света, концом истории. Ради бога, она уже множество раз висела от нее на волоске — после великой битвы… и ничего. Ее жертвы просто переставали двигаться, замирая в той позе, при которой останавливались их сердца. Может, некоторые люди и умирали с улыбкой на лице, вот только в ее случаях, это всегда была гримаса.
Можно подумать они ожидали, что к ним приплывет лодка из ярко белого света с небесного королевства, и сияли так, словно выиграли в лотерею.
Кроме того, возможно именно по этой причине они и выглядели такими одураченными — в основном не из-за того, куда они собирались, а куда попадали.
«Сожаления… ты действительно думала о своих сожалениях».
Помимо того факта, что она желала родиться при других обстоятельствах, было два преступления среди множества совершенных ею, которые перевешивали все остальные.
Еще много лет назад она желала рассказать Мердеру, что была полу-симпатом. И тогда, когда ее забрали в колонию, он не пришел бы, чтобы ее спасти. Он знал бы, что это неизбежно, что другая часть ее семьи придет, чтобы потребовать ее, и он не закончил бы так.
Кроме того, она желала вернуться обратно и сказать Джону Мэтью, что ей жаль. Она по-прежнему бы отталкивала его потому, что это был единственный правильный способ поведения, который позволит ему не повторить ошибки ее бывшего любовника. Но она хотела дать ему знать, что дело было не в нем. А в ней.
По крайней мере, оставшись в стороне от всего этого, с ним все будет в порядке. У него были Братья и король, которые о нем позаботятся; да и к тому же, после того, как она оттолкнула его, он не наделает никаких глупостей.
В этом она осталась сама собой, и не имело значения, что ее ожидает. Проведя насильственный образ жизни, было совершенно не удивительно, что она готовилась встретить насильственную смерть… но по правде говоря, она была уверена, что уходя, прихватит фунт или два плоти с собой.
ГЛАВА 7
Хреново, что ночь уже ускользала от них.
Смотреть Джону на часы, и так было без надобности. О том, как мало у них осталось в запасе ночного времени, рассказала ему острая резь в глазах.
Даже намека на дневной свет было уже достаточно заставить его быстро моргать.
К тому же, активность в Экстрим Парке, в любом случае, до вечера постепенно сводилась на нет, а оставшиеся наркоманы оседали на скамейках или скрывались в общественных туалетах для новой дозы. В отличие от других парков Колдвелла, этот был открыт двадцать четыре часа семь дней в неделю. Его флуоресцентные лампы на высоких столбах освещали все бетонное пространство. Трудно сказать, знали ли городские муниципальные органы о здешней бесперебойной торговле, которая, здесь процветала. О круглосуточном промысле. Со всей наркотой, переходящей из рук в руки, это место напоминало бары по улице Трейд.
Однако, лессеров здесь не наблюдалось. Только люди, заключающие сделки с людьми под покровом темноты.
