Сергей Абрамов - Требуется чудо (сборник)
Автор считает необходимым расшифровать вышеприведенное словосочетание. Оно означает: создавать высокохудожественное произведение искусства, которое, несомненно, останется в памяти на долгие-предолгие годы. Словосочетание общеупотребительное, широко бытующее в среде творческой интеллигенции…
Судя по костюмам артистов и по вывескам, украсившим оккупированную киношниками часть Ростова, действие будущего фильма происходило в конце прошлого или начале нынешнего века. Мужчины бродили в поддевках, косоворотках и сапогах в гармошку, иные — в визитках или казенных суконных мундирах, дамы щеголяли в длинных, до земли, платьях и шляпках с вуалью. На ресторане, помещавшемся в действительно старом двухэтажном особнячке, висела шикарно сделанная вывеска: «Савой. Ресторанъ г-на Р. Крейцеръ».
Уж не тот ли это Крейцер, который сочинил сонату, подумал Истомин и решительно рванул сквозь оцепление из осветительных приборов прямо в гостеприимные объятия г-на Р. Крейцера. Впрочем, приборы не светили, артисты праздно шатались, в творческом процессе явно наметился перерыв, поэтому никто Истомина не задержал, и он беспрепятственно проник в ресторан.
В ресторане было скучно, современно-модерново и абсолютно голо. Черта с два поешь, решил Истомин, по случаю съемок объявлен разгрузочный день… Но надежды не потерял и прямым ходом, мимо официанток, лениво за ним проследивших, порулил к тайной двери рядом с кухней, где, как он подозревал, содержалось ресторанное начальство.
Начальство оказалось на месте, оно сидело за столом, заваленным счетами, накладными и прочими нужными бумагами, и — о радость! — читало книгу.
Надо ли объяснять, что писательское удостоверение Истомина распахнуло ход к сердцу ресторанного начальства? По мнению автора, не надо, ибо и так ясно: активный читатель всегда поймет голодного писателя. Короче говоря, через пять минут Истомин уже сидел за служебным чистым столом и заказывал официантке котлету и напиток.
Он бы и граммов сто другого напитка себе заказал, но впереди ожидалась дорога, а Истомин высоко чтил, как мы уже отмечали, правила дорожного движения. И потом: его ждали в цирке, а имеет ли право судить других человек, от которого… э-э… пахнет!.. То-то и оно!
И ему принесли салат из первых ранних помидоров — со сметанкой, и грибочки ему принесли шампиньончики, парниковые, чуть прижаренные, и нашли ему семужку со слезой и лимончик к ней, и… ах, зачем перечислять, зачем расстраиваться, когда все это возможно лишь в день закрытых дверей, когда голодные с дороги граждане просто не смогли все это подмести по чисто технической причине! Но тут к Истомину подошла официантка и спросила:
— Одна гражданка из кино попитаться хочет… Так можно я ее к вам подсажу, чтобы столы не пачкать?
Не хотелось Истомину нарушать одиночество, но как не пойти навстречу тем, кто охотно пошел навстречу ему?
— Валяйте, — сказал он с набитым ртом. Он был так занят грибами и семгой, что проморгал момент, когда гражданка из кино подошла к его столику.
Только услышал:
— Не возражаете?
Поднял голову и опешил: перед ним стояла высокая молодая дама в длинном черном шелковом платье, отделанном какими-то матово сверкающими полосками, со стоячим глухим воротничком. Лицо дамы было закрыто черной же сетчатой вуалью с редкими точками мушек, из-под которой загадочно и зябко сверкнули глаза. Белая холеная рука нервно сжимала тоже черные перчатки, а длинные пальцы были унизаны драгоценными кольцами.
И странной близостью закованный, Истомин смотрел за темную вуаль и видел берег очарованный и очарованную даль.
Извините за плагиат, но лучше описать состояние Истомина невозможно…
— Не возражаете? — уже нетерпеливо повторила Незнакомка.
Именно так, с большой буквы, как и назвал ее Александр Блок, а может, и московские кинематографисты — кто знает, что именно они там снимают!
— Прошу вас, садитесь!
Истомин вскочил и подвинул даме стул, усадил ее, а если и не шаркнул ножкой, то исключительно по растерянности.
А дама спросила подошедшую официантку:
— Все, что я вижу на столе, — реально?
— Как в кино, — серьезно сказала официантка.
— Тогда принесите мне то же самое и чуть позже — двойной кофе.
— А первое-второе? — удивилась официантка.
— Спасибо, не хочу, — мило улыбнулась дама. — И если можно, побыстрее, а то у нас перерыв маленький, а режиссер — зверь. Официантка сунула блокнот в карман несвежего передника, а Истомин к месту позволил себе спросить:
— Простите, а кто режиссер?
— Вы его не знаете, молодой. Но тала-антливый!.. — протянула, как пропела.
— «Мосфильм»?
— Угадали.
— А вы, конечно. Незнакомка?
— И одновременно Неизвестная. Помните у Крамского?
— Еще бы… А кто делал сценарий?
— Тоже какой-то молодой, не помню… А что, вы имеете отношение к кино?
— И к кино и к литературе.
— Вы сценарист?
— Писатель…
Разговор плавно катился по давно разъезженной дороге, и Истомину уже начало казаться, что, кроме вуальки и длинного платья, ничего от Незнакомки-Неизвестной в сотрапезнице нет. Так, обыкновенная актрисулька, которая, судя по кокетливым репликам, не прочь принять короткие и необязательные застольные ухаживания.
До скуки знакомая Истомину ситуация.
— Как интересно!.. Я вас знаю? Как ваша фамилия?
— Моя фамилия Истомин. Владимир Истомин. Слыхали.
— Ой, конечно, слыхала! И даже читала что-то…
Ну врет же, врет и не краснеет!.. У них, женщин, тоже есть свои методы легких знакомств, почти невесомых флиртов, и многоопытный Истомин съел на этом деле не просто собаку — псарню целую.
Была во времена Незнакомок и Неизвестных такая интимная игра — флирт цветов. Роза пишет тюльпану, а гладиолус — гвоздике, и все признаются друг другу в бурлящих чувствах. Стр-р-расть!..
Никаких страусовых перьев в мозгу Истомина не качалось.
— И все-таки кого вы играете?
— Знаете, небольшая роль, эпизод, девушка из мечты героя. А герой — бедный студент, медик, кажется.
— По Чехову, что ли?
— Как вы догадались?
— Профессия…
Официантка притаранила полный поднос закусок, до мелочей, до последнего грибочка, повторив заказ Истомина, ловко рассортировала по столу тарелочки, мисочки, блюдечки и тактично удалилась. Незнакомка откинула наконец вуалетку и обнаружила милейшее лицо, сильно тронутое гримом, но и сквозь тушь, румяна, синьку проступала неподдельная свежесть. Молода была Незнакомка, молода и хороша собой, и не избалована, судя по всему, вниманием борзых мужиков, как ее иные коллеги-премьерши. Истомин про таких, как Незнакомка, держал на вооружении летучий термин: «мой человек». Незнакомка явно была человеком Истомина, и, как показывал многоопытному писателю обмен репликами, она сама не отказалась бы стать его человеком. Взгляды, улыбки, голос, слова — все на что-то намекало, а такому профессионалу, как Истомин, намека было вполне достаточно.
