Барышня-попаданка. Книга 2 (СИ) - Кольцова Анастасия

– Не переживайте, Дару, так же, как и Дашеньке, семнадцать лет, самый возраст для пиров, – заверяет Михайло Володя. – Велите привести ему коня, и поедем в царские палаты все вместе!

– Хорошо, приведите коня младшему брату Никиты, – после некоторого раздумья приказывает слугам Орлов.

Мне приводят симпатичного вороного коня и помогают на него забраться. Никита к тому времени тоже умудряется залезть на свою серую лошадку, и мы отправляемся на пир к Ивану Грозному.

Дорога в царский кремль оказывается весёлой и оживлённой – нам встречаются царские гонцы, спешащие куда-то с грамотами, отряды суровых опричников с привязанными к сёдлам мётлами, едущие на возах купцы с товарами, толпы скоморохов с гудками, волынками, балалайками, а одни даже с живым медведем. Я чуть шею не сворачиваю, постоянно оглядываясь на разгуливающее по Москве хищное животное, и Никита строго грозит мне пальцем – я не должна ничем привлекать к себе внимание.

– О, храм Василия Блаженного, – говорю я, когда мы въезжаем на Красную площадь.

– Какого такого Василия? Это собор Покрова Пресвятой Богородицы, – поправляет меня Михайло Орлов.

И я прикусываю язык – действительно, как храм может носить имя Василия Блаженного, если тот ещё жив!

Подъехав к въезду в Кремль, Михайло показывает царским привратникам пригласительную грамоту, они пропускают нас, мы въезжаем и слезаем с лошадей. Привязав их, мы вслед за другими приглашёнными направляемся в роскошные палаты, в которых должен проходить царский пир.

Между расписными узорчатыми столбами в три ряда стоят длинные столы с разложенными на них приборами и некоторыми холодными блюдами. В конце палаты стоят особые столы, наверное, для царя и его приближённых. Слуги указывают нам куда сесть, и мы усаживаемся на покрытые парчой и бархатом скамьи. По соседству от нас сидят бородатые мужчины в роскошных кафтанах, ведущие друг с другом светские беседы, Михайло Орлов представляет им Володю, и присоединяется к разговору.

Вскоре в палаты заходят царедворцы, и располагаются за особым столом. Я узнаю среди них только одного – сурового пугающего Малюту, остальные мне не знакомы. Слуги встают за креслами, предназначающимися царю, гремят трубы, звонят церковные колокола, и в палаты входит Иван Грозный.

Все встают, низко кланяются, царь тоже отвечает всем поклоном. Встав возле своих кресел, читает молитву, благословляет трапезу, садится, и мы следуем его примеру. Пир начинается.

С тех пор, как я впервые увидела царя, он особо не изменился, только его наряд стал ещё роскошнее – одежда украшена жемчугом и драгоценными камнями, на шее висит большой узорный крест, на ногах красные сапожки. Принарядился для тусовки с боярами и опричниками!

Слуги приносят жареных лебедей на золотых блюдах, с этого и начинается обед.

– Бедные птички, – я с жалостью смотрю на содержимое стоящих посреди стола блюд. – Они же такие красивые, поднялась ведь у кого-то рука убить и зажарить их!

– Кто-то недоволен царской трапезой? – к нам поворачивается темноволосый бородатый мужчина. – Вы не переживайте так, опричники мигом привьют вам хороший вкус к еде!

– Что вы, вам, наверное, послышалось, – прикрывает меня Володя. – Я просто говорил, какими прекрасными блюдами нас потчуют!

– Ну ладно, – темноволосый и другие повернувшиеся в нашу сторону вновь возвращаются к своим тарелкам.

– Никита, уйми своего младшего брата, – тихо шикает Михайло Орлов. – Не хватало ещё из-за его неразумных слов в пыточную к Малюте попасть!

– Да, братишка, лучше бы ты помолчал, – поддерживает Орлова Никита. – Просто радуйся тому, что вообще здесь находишься!

Я кладу себе лебедятины, и решаю прислушаться к совету и впредь помалкивать. Но происходящее вокруг как будто специально вынуждает меня выдать на-гора какую-нибудь ехидную фразочку!

Вслед за жареными лебедями приносят жареных павлинов, и от созерцания блюд, украшенных их прекрасными хвостами у меня просто глаза на лоб лезут. Бедные павлины-то чем Ивану Грозному и его поварам не угодили?

– Молчи, – предусмотрительно шепчет мне Володя, я тяжко вздыхаю, и оставляю свои мысли при себе.

К счастью, после павлинов нам приносят вино, по-видимому, чтобы я смогла заглушить им грусть по безвинно погибшим птицам. Но грустно, оказывается, ни одной мне.

– Что-то тоска на сердце моём, – Иван Грозный отпивает из своего золотого украшенного драгоценными камнями кубка бросает мрачный взгляд в сторону гусляров. – Сыграйте что-нибудь весёлое, порадуйте душу мою!

Гусляры начинают играть разухабистую залихвацкую мелодию, но веселее от этого царь не становится.

– Фёдор, а спляши-ка! – приказывает царь длинноволосому и безбородому парню, сидящему за его столом. – Гусляры не в силах меня порадовать, может, ты сумеешь!

Парень, которого Иван Грозный назвал Фёдором, выходит на пустое место между царским и нашими столами, и пускается в пляс. Да так, что только и видно летящие во все стороны волосы и сверкающие серебряные подошвы ярких малиновых сапожек!

Здорово пляшет этот доселе неизвестный мне Фёдор, но Иван Грозный веселее не становится. Скорее наоборот – подпирает голову кулаком, и смотрит на пирующих всё печальнее и печальнее. Судя по тому, что я знаю о нём из учебников истории, ничего хорошего его плохое настроение не сулит, поэтому я опрокидываю в себя очередную чарку, и поднимаюсь со своего места.

– Государь, позволите слово молвить! – непринуждённо обращаюсь я к царю, и сама пугаюсь своей наглости.

Даша, что ты творишь, если тебя раскусят, не сносить тебе головы! За столами нет ни одной девушки, даже слуги все бородатые парни, так что девушкам на своём пиру Иван Грозный явно будет не рад. Впрочем, будем надеяться, что всё обойдётся.

– Сначала расскажи, чьих будешь, – Иван Грозный окидывает меня изучающим взглядом своих проницательных голубых глаз, и делает гуслярам знак играть потише.

– Зовут меня Дар, какого рода-племени сам не знаю, в детстве был похищен цыганами, сейчас со старшим братом Никитой гощу у боярина Михайло Орлова и сына его Владимира, – честно глядя в глаза царю оттарабаниваю я.

– Дар? Разве есть такое христианское имя? Когда именины, надо будет в святцах посмотреть.

– Конечно есть такое имя, именины в декабре, – уверенно вру я. – Позволите сказать?

– Ну, говори, – соизволяет Иван Грозный. – Только прежде чем сказать, подумай, иначе не сносить тебе буйной головы!

– Государь, разрешите вам новомодный танец сплясать! – не обращая на тычки испуганных Володи и Никиты выдаю я. – Он такой зажигательный, что вы точно развеселитесь!

– Говоришь, новомодный танец? – оживляется государь. – Ну давай, посмотрим, какой из тебя танцор!

Я подбегаю к гуслярам, объясняю им, что нужно играть, хватаю за полу роскошного золотистого одеяния спешащего обратно за стол Фёдора, недовольного тем, что его прервали, объясняю, что нужно будет танцевать, и мы начинаем зажигать.

– Оп, оп, оп, опа гангнам стайл, – поют гусляры, а мы с длинноволосым Фёдором бодро подпрыгиваем, широко расставив ноги и выставив сжатые в кулаки руки вперёд.

Услышав завирусившуюся в моём времени мелодию, гости Ивана Грозного отрываются от еды и питья, и начинают с интересом наблюдать за нашим танцем, а некоторые даже хлопать в такт музыке.

– А ты хорош, – делает мне комплимент Фёдор. – Наконец-то появился в царских палатах кто-то весёлый, а то я так устал в одиночку государя развлекать!

– Если что – обращайся, – смеюсь я, и мы продолжаем зажигать.

– Оп, оп, оп, опа гангнам стайл, – поют гусляры, а мы с Фёдором и ещё несколькими выбежавшими к нам молоденькими парнишками бодро подпрыгиваем, согнув одну руку перед собой в локте, а вторую раскручивая над головой.

Я бегу туда, где сидят Орловы и Никита, вытаскиваю своего «братца» из-за стола, и тоже заставляю танцевать. Никита широко расставляет ноги, и нехотя начинает двигаться в такт музыке, а я падаю на пол, пробегаю на четвереньках у него между ног и вновь возглавляю нашу танцевальную тусовку.