Без времени - Елшин Олег Игоревич
– Арина.
Он пожал ее нежную руку и замер, подумав: – Какое удивительное имя.
– Удивительное имя, – прошептал вслух. – Вы, наверное, из Ленинграда?
– Из Питера, – поправила она, – там я родилась, – засмеялась и спросила:
– А вы представляться не желаете или у вас нет имени?
– Петр, – неожиданно для себя воскликнул он.
Девушка стала серьезной:
– Такое короткое… и большое имя. Оно огромное, как эта гора.
А гора словно подмигнула ей, соглашаясь.
Теперь Арина с неподдельным интересом его разглядывала.
– Арина, – снова повторил он, – у меня никогда не было знакомых с таким именем. Я не видел ни одного человека, который бы носил его. Как чудесно произносить его вслух… Арина.
– А кому-то повезло произносить его каждый день, зная этого человека и общаясь с ним.
– Да-да, вы правы… Арина… Каждый день.
Теперь она смотрела какой-то издевкой, словно смеялась над ним. Вдруг задорно воскликнула:
– Почему вы не спросите, что я делаю сегодня вечером, не пригласите меня куда-нибудь?
– Что вы делаете, Арина, вечером? – тупо повторил Петр.
– Нет, не вечером… Что я делаю сейчас?
И добавила: – Почему вы не пригласите меня к себе в номер?… Прямо сейчас!
– Но,… Арина, вам не кажется, что мы знакомы всего пару минут? – улыбнулся он, продолжая эту игру.
– Я хочу, Петр, прямо сейчас в ваш номер!
– Развратная девица, – ответил он.
– Зануда! – парировала она. – Я хочу в номер! – капризно повторила она, схватила лыжи, другой рукой его за рукав и потащила прочь из кафе, а в глазах ее светило яркое солнце. Оно улыбалось этим двоим, благосклонно смотрело с высоты и совсем не ревновало. Оно давало им время, которое те хотели провести вдвоем, и чтобы больше никого. А время это у них еще оставалось.
Снова высокая гора, глаза, смотрящие с восторгом, еще мгновение и начнется сумасшедшая гонка со склона на склон, с подъемника на подъемник, безумная скорость и ветер в лицо. Ее удивительная улыбка, губы, нежная кожа, курносый носик. Она была с ним так близка, как еще недавно с солнцем на вышине горы. Только теперь согревала она, давала жизнь и любовь. Все тепло, которое получила там, теперь отдавала. И не верилось, что такое возможно!.. Не верилось!.. Он не боялся упасть с этой горы, и за нее не боялся. Знал, что за каждым подъемом их ждет головокружительный спуск. За каждой вершиной – другая. И везде только ее глаза. И в этом стремительном полете, он снова подумал – время бесконечно. Время остановилось, замерло. Теперь оно принадлежало только им. И пока он будет ее любить, время отступит и повернется вспять. И отдаст им столько себя, сколько смогут они отдать друг другу. И снова щемящая боль от восторга, радость от каждого подъема и стремительного падения или полета с высоты. А как называть – полет или падение – не важно. Сейчас каждая секунда, каждое мгновение принадлежали только им…
– Арина, – произнес он и провел пальцем по ее загорелой щеке.
– Почему ты никогда не называл меня по имени? – спросила задумчиво она.
– А ты? – задумчиво произнес он. И в это мгновение ему показалось, что с этим забытым, затерявшемся в далеком прошлом, именем, закончилось старенькое, черно-белое кино и началось цветное. А эти новые, незнакомые цвета, поражали…
Перед его глазами возник флакон. Он отражал пронзительное солнце, и от нестерпимого блеска захотелось зажмуриться. Но глаза неотрывно следили за этим стеклянным предметом и слезились от боли. Маленький блестящий флакончик зависал в воздухе, а таблеток в нем оставалось все меньше и меньше. Он стал совсем прозрачным и что-то ему напоминал.
– Что? Этот странный предмет был ему знаком! Где он видел его раньше?
А вокруг уже пролетали высокие ледяные горы, люди на лыжах. Они мчались по крутым склонам, и их безумные лица светились звериными улыбками. А стеклянный предмет все висел в воздухе, не двигаясь с места. Ветер свистел, снег врывался веселой пургой, унося за собой лыжников, белые горы, облака, и только солнце светило ярко, оставаясь недвижимым на месте и еще этот светящийся предмет.
– Он вспомнил! Он видел его раньше! Это часы! Обыкновенные песочные часы!
Они висели в воздухе, отсчитывая минуты и секунды, а песок струился, переливаясь тонкой ниточкой из верхней части в нижнюю. Снова какие-то люди, лыжи, горы, снежная пурга, все смешалось в безумном вихре, кружилось в нескончаемом хороводе, а песок струился, насыпая уже целую гору на дно часов. Он слышал этот звук. Это была лавина, она шуршала, скользя песчаным водопадом, и, казалось, ничто не могло остановить ее непреклонное движение. Целая река песка! Водопад песка! Он сносил мгновения и секунды сквозь узенькое горлышко стеклянной пробирки, насыпая целую гору на дно. А часы висели в воздухе, не двигаясь с места. Крошечные стеклянные часы и горы песка. Оставалось немного, песок закончится, он источит свое течение, и тогда время остановится и замрет. Время умрет – оно будет кончено. Но, стоит протянуть руку, перевернуть маленькие часы, и все начнется сначала.
– Это же так просто – протянуть руку, коснуться этой пробирки, отсчитывающей время, и все.
Но рука онемела. Она не двигалась, рука весила многие тонны, неподъемные гири сковали ее движения, а часы были так близко, и желтый песок сыпался с ужасающим шипящим звуком, скатываясь на дно.
– Протяни руку, возьми их, всего одно движение, и часы перевернуться, время оживет и начнет свой отсчет. Потом снова и снова. Ты сможешь делать это бесконечно долго. Переворачивать эту стекляшку и владеть им. Владеть временем. Оно замрет в твоих руках. Такое простое движение, и часы станут ручными, будут повиноваться, подарят столько минут жизни, сколько захочешь, пока не надоест или не устанешь, пока не потеряешь смысл. Ты будешь жить, а миллионы секунд и минут будут помещаться в твоих ладонях, и тогда ты подаришь их Ей.
Но, рука не двигалась. Чертова рука не шелохнулась, а песок уже кончался. Теперь он чувствовал себя на дне этой прозрачной колбы. Песок доходил до шеи, до губ, еще мгновение и все будет кончено. Оставались последние секунды жизни, последние песчинки. Они с грохотом летели с высоты, обрушиваясь на зыбкую гору, в которой он тонул… Это конец…
Вдруг чья-то рука появилась рядом со стеклянными часами. Схватила их и крепко держала. Почему-то не переворачивала. Почему? Переверни! Ну, давай же! Еще есть время! Переверни!..
– Зачем? – неожиданно услышал он спокойный голос.
Арина стояла посреди комнаты, держа флакончик таблеток в руке… И удивленно на него смотрела. Пот крупными каплями стекал с его лба. Подушка была мокрой, одеяло скомкано. Она снова посмотрела на флакончик, спокойно его перевернула, и оттуда выпала таблетка. Арина улыбнулась, положила ее в рот, запила водой, на мгновение задумалась и прыгнула в кровать.
– Вставай, дурачок! Весь день проспишь! Ну, вставай же!.. Петр! Мой Петр. Вставай! Какие глупости тебе снились, пока я была в ванной?
Арина утерла ладонью его лоб и села рядом. Подумав немного, сказала:
– Ты знаешь – это чудо-таблетки!.. В первые дни я не верила… Ну,… не совсем верила, – поправилась она, – но они чудо. Я не знала, что за такое короткое время почувствую себя снова такой… Просто, можно сойти с ума.
И ударила кулаками ему в грудь.
– Ну, что ты? Давай, вставай! Что ты смотришь так на меня?
А он уставился на Арину и не мог вымолвить ни слова. Он опешил. Уже не узнавал ее. Неужели чудеса бывают? Неужели такое возможно? Смотрел и не понимал, видел ее красивое помолодевшее лицо, вспоминал вчерашний день, жуткую гору, волшебный вечер и ночь. Улыбался и молчал, а голова шла кругом…
Конечно, он ей не поверил. Поверить в такое было трудно, невозможно. Такому не было объяснения! Теперь Петр каждый день украдкой вглядывался в ее лицо, в эти глаза, когда Арина брала в руки флакон. В такие минуты ему казалось, что снова слышит звук песка. Тот шуршал и сносил минуты и часы ее жизни в пустоту. Особенно тяжело было на горе, где трение лыж о снег напоминало ему об этом. Он думал, что сошел с ума и каждое утро смотрел на нее, затаив дыхание. Он искал подтверждение, надеясь на чудесное спасение, но не верил. А таблеток оставалось все меньше и меньше – 27…25…23 – волшебных, бесполезных таблеток в стеклянном флаконе, а дальше…