Эмбер Кизер - Меридиан
— Нет. Я не собираюсь просто стоять и смотреть, как они умирают. — Я обнаружила банку сгущенного молока в дальнем углу буфета и сорвала с нее крышку. Потом схватила ложку.
— Это не поможет.
— Ты не знаешь этого! Не можешь знать!
Он стоял на моем пути, загораживая выход.
— Я знаю.
— Пошел с дороги! — Я попыталась оттолкнуть его, но слезы застилали мне глаза.
Он схватил меня за плечи. Это было первое его добровольное прикосновение, с той ночи, когда я приехала.
— Меридиан.
Его голос дрогнул, и на секунду показалось, что он тоже вот-вот заплачет.
— Ну что?
Я понимала, что говорю, как обиженный ребенок, но не могла ничего с собой поделать.
— Тебе понадобится пипетка. Во втором шкафу снизу, возле плиты, — прошептал он, аккуратно разворачивая меня. Я не понимала, что заставило его перестать мне сопротивляться, но я не собиралась спорить.
Я схватила пипетку и проскользнула под его рукой. В гостиной я безуспешно пыталась поднять сверток, одновременно держа открытую банку молока и пипетку.
Тенс внезапно оказался рядом.
— Куда ты хочешь их отнести?
— К огню.
Я заметила, как аккуратно он нес крольчат, с нежностью опуская их на ковер возле огня. Я села на пол и взяла одного из них. Моя рука казалась просто огромной по сравнению с его разноцветным тельцем. Крошечный комок шерсти и неясное биение сердца.
— Ну же, малыш, давай, ешь. Тебе надо поесть. — Я поднесла наполненную пипетку к его рту, но он не открылся. Глаза наполнились слезами, щеки стали мокрыми.
Я попыталась протолкнуть молоко в закрытую пасть. Я встала на колени на полу, наклонившись над ним, как будто в этой позе я смогла убедить маленького кролика жить дальше.
Тенс уселся позади меня и оперся спиной о стул. Потом он обхватил меня и потянул назад, заставив облокотиться на него.
— Они были там слишком долго, Меридиан. Их мать замерзла. И она все еще кормила их.
Я выпрямилась и, закрыв глаза, погладила малышей, в надежде что они почувствуют мое желание, чтобы они жили. Но внутри я понимала, что ни один из них уже не будет есть.
Тенс был твердый и теплый. Огонь грел мое лицо, и оно заливалось румянцем. Я вдыхала запах сосен, земли, и мужественной пряности — так пахло от Тенса. Если бы я принюхалась, я бы различила запах Кустос в его аромате.
Огонь затухал. Языки пламени стали меньше, и засветились угольки. Но Тенс не пошевелился и не сказал, что с него хватит.
Я уловила тончайшую дрожь, мельчайшее изменение энергии. Я сделала так, как говорила тетушка, мысленно открыв окно и представляя себя на этой, земной его стороне. Я так и сидела, держа на руках малыша, пока он не стал совсем холодным, потом взяла следующего, затем еще одного. В конце концов, они все стали холодными.
— Их больше нет. — Тенс откинул волосы с моих глаз. — Мне жаль.
Я опустила их, аккуратно угнездив в куче тряпок.
— Почему ты со мной такой ласковый?
Я почувствовала, что он пожал плечами.
— Я знаю, каково это, сражаться с чем-то, что нельзя одолеть.
— Что?
Он не ответил. Вместо этого он спросил:
— Ты себя плохо чувствуешь? Голова болит? Тошнит?
Я закрыла глаза и попыталась дышать, ощущая горечь в горле. Лежа на полу, я сказала:
— Я в порядке. Опечалена, но в порядке.
— Ты уверена? Ты аж позеленела. Бледнее обычного, и явно позеленела.
— Нет, все хорошо.
Кажется, сейчас сработает рвотный рефлекс.
Он тяжело выдохнул, как будто мой ответ был для него жизненно важен.
— Ну вот и славно, так ведь?
Меня вот-вот вырвет. А я не хотела блевать. Я совсем не хотела. Я попыталась глубоко вдохнуть, чтобы сдержаться.
Тенс продолжал, прочитав ответ на моем лице.
— Тебе не плохо? Нигде не болит? Так говорила тетушка.
Между болью, тошнотой и Фенестрой была явная связь. Я не просто ходячая зараза. Я вскочила, стараясь успеть добежать до ванной.
— Мериди…
Я подбежала к огромной вазе и наклонилась в нее, выташнивая вечерние печенья. Меня рвало до тех пор, пока ничего не осталось.
— Держи, — Тенс помог мне лечь и сходил в ванную за мокрой тряпкой для моего лица. — Похоже нам еще тренироваться и тренироваться, да? — Он перетащил кресло-качалку к дивану и взгромоздился на него.
Все, что я могла ощутить в то время, это чувство как в падающем лифте, когда летишь в свободном падении секунду или чуть меньше.
— Я в порядке, — сказала я, чувствуя, что он меня изучает.
— Ты это уже говорила.
— Я знаю, но мне нужно пространство.
— Ладно. — Тенс начал собирать кроликов.
— Ты куда? — спросила я.
— Пойду похороню их. Потом позову Кустос. А потом у нас будет следующий урок.
— Что?
— У Кустос сегодня на ужин курятина. Я собираюсь забить несколько кур, а ты поможешь им перейти. Кустос затем их съест.
— Ни за что.
— Ты вегетарианка?
Я говорила все более и более умоляющим тоном:
— Нет, но..
— Ну вот и она нет. Тебе надо тренироваться на животных, Меридиан, прежде чем..
— Я знаю, но..
— Встретимся снаружи через минутку, ладно?
Я знала, что он прав. Я ела курицу. Самое меньшее, что я должна сделать, так это посмотреть, как он убьет одну.
— Как?
— Что "как"?
— Как ты собираешься…ну, понимаешь.
— Сверну ей шею. Это довольно быстро, так что тебе надо быть на ногах.
Я кивнула.
— Дай мне пару минут, ладно?
— Не задерживайся. Для тебя это должно быть легко.
Легко? Он что, шутит?
Глава 10
Тенс убирался снаружи, пока Кустос пережевывала цыплят. Ничто не было потеряно, и я, в целом, справилась. С трудом. Я устала, но меня не стошнило на этот раз и шея не болела, что было прогрессом по сравнению с кроликами. И две курицы теперь были в безопасности на прекрасных лугах на пути.
Тетушка все еще была у соседей, и мне не терпелось похвастаться перед ней своими успехами. Кустос, требующая свежего мяса, была совершенно другим, нежели детеныши кого бы то ни было. После стакана сока, я прогуливалась вокруг дома.
Ужасный лязг телефона заставил меня чуть ли не выскочить из кожи вон. Я не стала ничего делать, в надежде, что скоро вернется Тенс. Звук прекратился.
Я взяла в руки тяжелую серебряную рамку с фотографией тетушки и незнакомого мне мужчины. Они оба улыбались.
Телефон снова зазвонил. Пятнадцать раз подряд. Я считала каждый звонок, выглядывая Тенса из окна. Наконец, звонки прекратились.
Прошло пять минут, прежде чем все снова повторилось.
— Черт побери.
К двенадцатому звонку я не могла больше их выносить, подошла, и встала перед телефоном.
