Татьяна Мудрая - Злато в крови
Наконец, все мы столпились в небольшой треугольной прихожей с потолком в виде косого паруса. Высокий проем в одной из стен вел вовнутрь, ступени во всю ширину другой стены, изогнутой, срывались вниз.
— С вашего позволения, хозяйка начнет с подвала, благороднее сказать, подземелья, а иначе — своей парадной дневной спальни, — произнесла Селина.
Мы спускались скудно освещенными пологими маршами, на каждом повороте преодолевая как бы воздушные шлюзы или световые мембраны. Пороги странной подземной реки — когда проход впереди открывался, сзади уже смыкались глухие створы из молибденовой стали. Преодолев последнюю препону, мы оказались в небольшом помещении, весь центр которого занимала клетка полтора на два метра и вышиной до потолка, завешенная с четырех сторон синими бархатными занавесями, которые скрывали за собой раздвижные ширмы из того самого поляризованного бронестекла.
— Памятник моей паранойе, — пояснила Селина. — Я там вроде как сплю. На пуховой перине и шелковых простынях.
— Ну что же, мило и нетрадиционно, — высказался Ролан.
— А почему гроба нету? — с хитрецой поинтересовался наш Бенони.
— Я тебе что, святой подвижник, в гробу спать? Подумываю, правда, его поставить для-ради гордости усмирения и в качестве мементо мори, а тако же в чисто орнаментальных целях, но вообще-то у меня клаустрофобия, дамы и джентльмены.
— А душ тут зачем? — поинтересовалась наша Сибилла, указывая пальцем на стеклянный же стакан, пониже и потеснее.
— Памятник родовой травме, — хмыкнула она. — Вы еще гардероба в нише не видели.
Я вспомнил, как проснулся рядом с Селиной тогда, в первую ночь, и почувствовал вонь и нечистоту земного умирания, которые исходили от ее свернутого в комок укрытия. Но всё — таки ломал голову, зачем нам показали такую очевидную и к тому же «навороченную», на современном жаргоне, декорацию: хозяйка явно ищет защиты от солнца в другом месте.
Мы поднялись обратно и через дверь попали сразу в столовую. Овальный стол, который обступили стулья с высокими прямыми спинками, мраморный камин с рашпером, решеткой, экраном, изысканно расшитым бледными шелками, и чугунной корзинкой для поленьев; плоские шкафы, красующиеся своей посудой из нержавеющей стали, огнеупорного хрусталя и веджвудского фаянса; солидный набор разнообразных орудий для готовки по обеим сторонам кухонной плиты с покрытием из стеклокерамики.
— Для корпоративных посиделок, — туманно пояснила хозяйка.
Далее шел номер второй: гардеробная, совмещенная с роскошной ванной комнатой. Тут я отвлекусь, чтобы отметить особенность, объединяющую все комнаты первого этажа: то была анфилада, но идущая по кругу, двери были прорезаны в удлиненных сторонах каждого четырехугольного помещения, которое в плане, естественно, представляло трапецию со стеклянным потолком. Однако благодаря некоей пространственной иллюзии, хитроумному подбору тонов или чему-то другому все углы казались прямыми, все стены — равными, а небольшая узкая дверца в самой короткой из них и обращенной к центру была заметна лишь вампирскому глазу. И то не всякому.
Так вот, о туалетной зале. Направо от входа — массивные гардеробные шкафы из дуба и ореха, высокие металлические зеркала в простенках и мягкие длинные скамейки; налево, за матовой ширмой аквамаринового стекла, чтобы пар и влага не портили дорогих материй, — плоский бассейн. Зеленоватая каменная керамика, тут же мраморная плита с подогревом, блестящие клапаны и вентили, надо всем второй потолок, более низкий, чем свод комнаты, хитроумно закрепленный и тоже зеркальный. В подвесных шкафах и на всем протяжении — уйма того, что новой природе Селины было вовсе без надобности и родилось из чистой тяги к прекрасному: густые шампуни в изысканных флаконах, полупрозрачные гели для укладки и выведения волос, притирания, полоскания, ароматические шарики, пестроцветные соли, душистые свечи, щетки и терки с хитроумно изогнутыми ручками, натуральные морские губки размером с небольшой тазик — и так до бесконечности. Когда я робко заметил, что наша кожа не впитывает в себя грязь, легко самоочищается и издает свой собственный аромат, а те волосы, которые остались после метаморфозы, всё равно отрастают каждую ночь, как ты над ними не мудри, спутники мои, кроме разве Бенони (сказалась природа жителя пустыни, который пахнет одинаково со своим верблюдом), накинулись на меня, выказывая бурный протест.
Ладно, бросим это и опишем третий номер: библиотеку, она же кабинет. Стены, составленные из книг; пояса променадов — перильца изящнейшим образом выточены, лестнички, ведущие на галерейку, оклеены пористым материалом, дабы не сверзиться, Однако если и упадешь, то прямо в объятия центрального дивана, или «суфы»: круглого, мягкого, травянистого по цвету и ощущению. Что полагается на нем делать: поглощать книги, лежа на животе, глазеть на центральный плафон, выполненный в виде абстрактного витража, или предаваться утехам плоти, предварительно разомлевшей от нежного мраморного жара, ополоснутой в душистой горячей воде и умащенной благовониями, — не знаю и знать не хочу. И кругом подушки, подушечки, подушенции… Кожаные, бархатные, изящно выплетенные из тростника…
Номер четыре. Компьютерный зал. Мебель здесь уже не походила на мягкий упругий булыжник, одетый мхом, навевая мысль о голых осенних ветвях, мотках граненой проволоки, скелетах грядущих зверей. Стены сплошь в золотых фресках, на фоне которых блистают крупные самоцветные мозаики в стиле Климта и раннего Врубеля. Три женщины: юная мать с младенцем, зрелая красавица со змеей косы не плече, дряхлая старуха. Лики красоты: томная дама держит перед собой на стержне кожаную маску с застывшей копией античного слепка, на стене позади — чуть слащавая икона Богоматери. Ну и всякое дорогущее железо, разумеется. В немеряном количестве. Папа на двадцать гигабайт, мама жидкокристаллическая, сорока четырех дюймов по диагонали, оптическая мышь- девятихвостка, клавиатурка сенсорная, управляемая голосом, — и повторите всё это раз двадцать. Экраны мерцают, вентиляторы утробно ворчат, провода путаются под ногами.
На счет «пять» перед нами открылся…
Нет, юмор здесь уже был неприложим. Кабинет в монгольском стиле: изысканно грубый войлок на полу, низкие скамьи и столики с кожаной посудой, выдержанные в мягких тонах стенные панно, в проемах между ними — старинное бронзовое литье чаш, в которых размещены малые светильники. А на картинах — потрясающая живопись, невероятного изящества графика.
— Вполне современный автор, — поясняет Селина, — модный, раскрученный, но несмотря на всё, хороший мальчик лет сорока. Сам делал для меня увеличенные реплики своих произведений, неточные, разумеется, чтобы сохранить соразмерность. Нельзя ведь безнаказанно вырастить из миниатюры нечто монументальное.
