Ошибка Белой Королевы или Кто обидел попаданку? (СИ) - Горбачева Вероника Вячеславовна

Вот эти-то хвостатые товарищи, кстати, и встречали незваных гостей.

Друг, огромный матёрый смесок (почти волчище), высунул нос из-под калитки, прикрытой на щеколду «от честных людей», принюхался и беззлобно рыкнул на таксиста, немолодого дядечку. Для порядка. Тот помахал ему рукой, как знакомому — видно, бывал здесь — помог выгрузить из багажника сумки и даже донёс до калитки. Уважительно-шутливо поклонился псу, извинился перед Дашей — мол, прощенья просим, но до самого дома не понесу, сторож не пропустит — и отбыл к кому-то на той же улице, прихватить в обратный рейс.

Даша пожала плечами. Собственно, три сумки на двоих — не так уж много. Тем более что обласканный и довольный Друг сноровисто ухватил одну за ручки и попёр к парадному входу в бабы Любин так называемый финский домик, обложенный белым кирпичом. Было сему строению уж сто лет в обед, а если точнее — собирали его в семидесятые, но смотрелся он ухоженно, солидно, ничуть не хуже новомодных шале и срубов соседей-москвичей.

Дашу немного беспокоило, что так и не получилось созвониться и предупредить о приезде; на многочисленные вызовы пришло лишь сообщение от оператора сотовой связи, что в районе пребывания абонента повреждена установка ретрансляции, и на какое-то время несколько населённых пунктов оказались вне зоны доступа. Однако на подъезде к селу связь заработала. Блямкнул Дашин телефон, высветив смс-ку: «Жду. Ключ на месте. Еда на плите. Меня не буди, лечусь».

Кажется, Даша привыкла не удивляться всему, что касалось мужниной тётушки. Странностью больше — странностью меньше… ничего, скоро выясним всё сразу. Сейчас она лишь покачала головой.

«Лечусь».

Всё-таки родственница болеет.

В их прошлое гостевание на бабу Любу несколько раз накатывали приступы мучительной мигрени. Тогда она, передав насущные дела Даше, залегала в тёмной спаленке на сутки-двое, с термосом особого чая, и просто спала, просыпаясь лишь для того, чтобы хлебнуть целебного сбора. Кошки же, Анфиса, Раиса и Таис, сфинксами караулили дверь в её комнату. И даже к мискам своим ходили по очереди, не оставляя пост без присмотра.

…Ключ ожидаемо нашёлся в выемке под дверным косяком. Воспитанный Друг проводил гостей до крыльца, но заходить в дом не стал, с грязными-то лапами; просто помахал роскошным хвостом и вернулся в будку. Даша и Ксюша шагнули в просторные сени и дружно заулыбались.

Аккурат в центре пятна света, падающего из углового окна, вылизывала хвост белая ангорка Анфиса. Но вот, дёрнув ухом, соизволила обратить внимание. Глянула на людей с неудовольствием — от дела оторвали! — потянулась, и двинулась к двери в прихожую. Нырнула в выемку под дверью и исчезла, дёрнув кончиком хвоста.

Ксюшка смешливо фыркнула. Хотела высказаться, но, вспомнив мамино предупреждение и просьбу не шуметь, прижала палец к губам — молчу! — и на цыпочках скользнула в незапертую дверь. В конце затенённого коридора сверкнули две крошечных луны: чёрную Раису выдавали в темноте только глазищи. Миг — и рядом засияла ещё одна пара глаз на фоне белошерстного силуэта. Кошки на посту. Костьми лягут, но к хозяйке не пустят.

Третьей, Таис, что-то не видно.

Ну и ладно. Главное — баба Люба здесь. Пусть спит, лечится. А Даша с Ксюшей пока будут обживаться. Дом охранять, тишину блюсти. В гостевой комнате с прошлого лета ничего не изменилось, словно их всё это время ждали, даже их домашняя одёжка и ночнушки так и лежат на полочках в платяном шкафу, будто только вчера наглаженные. На коврике перед кроватями — тапочки. И ни пылинки — на забытых в прошлый приезд Дашиных наушниках и плеере, а из-под подушки на Ксюшиной кровати выглядывает уголок журнала. Добро пожаловать.

Что ж, пора разобрать сумки, согреть чайник, чтобы уж совсем по-домашнему.

И потечёт у них простая и спокойная жизнь. Без сочувствующих взглядов и шепотков за спиной. Дескать, вдова… Дескать, с и роты…

Они справятся. Лишь бы с Ксюшей всё было хорошо.

…День и вечер прошли удивительно тихо, в приятных бытовых хлопотах. На ночь Друг попросился в дом, и его пустили спать на веранду, постелив у порога его законный коврик. Ночью он по своей инициативе провожал гостий до туалета и назад, приветственно маша хвостом и напоминая, что бдит. Обширный двор был изолирован от всего мира надёжным забором, под козырьком входной двери сиял фонарь, но присутствие под боком огромного верного пса всё равно казалось нелишним. Успокаивало.

Пришло новое утро, с петушиными криками в соседних дворах, с мычанием оголодавших за ночь коров, гомоном грачей. Наступил день с напоминанием от полупустого холодильника и зачерствевшей горбушки в хлебнице, что надо бы к обеду приготовить чего-нибудь свеженького; и Даша затеяла супчик с домашней лапшой. Кошки исправно сменялись на карауле, в паузах между дежурствами охотно подъедая городской «Вискас» и не брезгуя простецкой сметаной. Тикали на кухне старинные ходики с гирьками-шишечками. Время шло. А баба Люба всё не просыпалась.

Глава 6

Тройя, столица Альвиона

Букингем-Хаус

Тройя гудела.

Причём, отнюдь не в переносном, а в самом что ни на есть буквальном смысле. Столица лопалась от переполнявшего её колокольного звона. Над Восточным базаром, над россыпями апельсинов и лимонов, пряностей и красителей, торжественно гудел колокол Святого Клементина, покровителя путешественников и мореплавателей. И многим, многим водным магам столицы его голос придавал сил. Больные исцелялись. Умирающие, трясясь, как в лихорадке, от наката регенерации, возвращались к жизни. Даже выгоревшие и надорвавшиеся на государственной службе водники с благоговением ощущали, что Дар, казалось, покинувший их навсегда, разгорается вновь.

Впрочем, были и другие. Застывшие ледяными статуями в тех позах, как прихватил их внезапный набат. Кто-то — жующий за обеденным столом, кто-то — с искажённым от страха лицом и пачкой бумаг, так и не кинутых в жадную пасть камина. Или торопливо застёгивающий штаны. Или, почуявший неладное и в последний момент схвативший боевой посох…

А ещё — от гласа Святого Клементина по всей столице и в пригородах оживились и заработали даже самые ветхие порталы. В помощь путешествующим, как же без того?

От звонницы Олд-Бейли — конечно, расположенной не в самом Уголовном суде, а в соседствующей с ним Церкви Святой Усыпальницы — ветер разносил по округе огненные искры, неугасимые, страшные. Прожигая насквозь стёкла, они залетали в окна суда, жалили насмерть присяжных неправедных и подкупленных и пьющих с ними горькую палачей, взрывали сотни бутылок с портером и виски, складируемых в Зале принятия решений… Не удивительно, что весьма скоро огромное здание Олд-Бейли, уцелевшее при страшном пожаре двухвековой давности, пылало, не в силах совладать с проспиртованным пламенем, пожирающим изнутри. Каким-то чудом спаслись, избежав ожогов и отделавшись испугом, лишь несколько стряпчих, честных трудяг, и два адвоката, которых коллеги презирали за нестяжательство и бесславные попытки «защищать всякий сброд». Огненная стихия, как и водная, куролесила на удивление избирательно. Лишь к вечеру последующего дня с грехом пополам подсчитали, сколько горсток пепла, оставшихся от огненных магов. обнаружилось в их постелях, на удивление всем уцелевших, в креслах у каминов, на сиденьях дорожных карет и дилижансов. Поговаривают, в своих кабинетах сгорели даже два министра, заседавшие в тот момент с доверенными лицами.

Из переулка Святого Мартина звон церковной колокольни плыл сквозь ростовщические конторы, наводя сущий Бедлам в долговых расписках, и невидимыми упругими волнами расходился по банкам и торговым домам. Воздушная стихия поработала на славу, остановив движение денежных рек, утекавших на счета шпионов голубых кровей, продажных политиков, не пощадив самих владельцев непатриотичных накоплений. В этот день Ковен и парламент недосчитались кое-кого из особо хитрых говорунов-оппозиционеров, запускавших в народ, а главное — в печать — грязные слухи. Зато развернулся надвигающийся на столицу шторм, унёсшись бушевать в океан, а в небо над Тройей, как и было запланировано на этот день молодым Союзом Воздухоплавателей, взмыли первые воздушные шары, оснащённые винтовой магической тягой, что, несомненно, знаменовало прорыв в маготехнике и в развитии прогресса как такового.