Варя Медная - Суженый (СИ)
Последовала пауза, которую прервал бодрый голос Эмили:
— Магнус ничего нового не сказал. Мы ведь примерно этого и ждали, верно?
— Если спросите меня, попытаться стоило, но и я не возлагала надежд, — добавила мадам.
— Драконы — темные лошадки, — прокашлял Озриэль.
— Тарелки бьются к счастью, — философски заметила Уинни.
— Жаль только старину Магнуса — зря проделал такой путь.
— Я не жалуюсь, — возразил паук, — и не назвал бы вылазку бесполезной: давно уже не ел таких отменных москитов.
Все рассмеялись. Я подняла голову и вместо обвинения встретила сочувствующие взгляды и одобряющие улыбки. И это их я собиралась поддерживать и утешать? Я тут единственная, кто расклеялся и нуждается в водонепроницаемом плече.
— Спасибо, — сказала я, промокну глаза краешком подола. — Просто спасибо
К этому ничего не было добавлено, но друзья и так поняли.
Глава 8
про оболочки и внутреннее содержание
Ночью я почти не сомкнула глаз, прислушиваясь к прерывистому дыханию, наполненному свистом и клокотанием. Каждый вдох давался Озриэлю с трудом. Мы договорились дежурить при нём по очереди, но я всё равно не могла спать, пока он так страдал. Заступившая рано утром на вахту Эмилия уговорила меня немного вздремнуть.
— Правда, Ливи, изводя себя, ты никак ему не поможешь. При малейшем изменении я тотчас тебя разбужу.
Мне казалось, я всего лишь моргнула, но, когда открыла глаза, в окошко над головой пробивались яркие лучи солнца.
— Который час? — прохрипела я спросонья, растирая глаза и вглядываясь в камеру напротив.
— Очевидно, время завтрака. — Мадам кивнула в сторону лестницы.
Только тогда я сообразила, что разбудило меня громыхание ключей стражника.
— Как Озриэль?
— Мне…лучше.
Голос был лишь чуть громче шепота. Я вскочила на ноги, попутно расправляя мятый подол и вынимая солому из волос, и, как только стражник показался в пределах видимости, произнесла:
— Требую немедленной встречи с первым советником! Передайте, что если она откажется принять меня, я разболтаю всем и каждому, что…
— Вас просят наверх, — прервал тот и открыл клетку.
Всё ещё плохо соображая спросонья, я несколько раз моргнула, переступила порог камеры и обернулась на гору одеял:
— Скоро вернусь, держись, Озриэль. Я буду не я, если сегодня же не вытрясу из неё твою оболочку.
Стражник привел меня к кабинету мадам Лилит и постучал, но сам заходить не стал. Первое, что бросилось в глаза внутри, — сундуки. Они заполонили всё свободное пространство, превратив его в несвободное: выстроились вдоль стен, громоздились на ковре в центре комнаты, на подоконнике, стульях, шкафу и даже на рабочем столе поверх бумаг. Я едва не подпрыгнула, когда из-за ближайшего сундука вышла мадам Лилит. Лицо первого советника осунулось, и я не без удовольствия отметила, что напряжение последних дней и на ней сказалось не лучшим образом.
— Оливия, ты пришла.
— Так обычно и поступают заключенные, за которыми являются стражники.
Она даже не поморщилась на колкость и отвернулась к зеркалу у стены, из него доносилась возня. Секунду спустя оттуда вышел Орест и плюхнул на ковер два внушительных сундука, в которые без труда уместились бы мы обе.
— Вот, последние.
Он постоял так какое-то время, потирая спину, и выпрямился. Я поперхнулась от изумления.
— Вы?!
— Ты, — утвердительно произнесла бабушка Остиопатра.
— Вижу представлять вас не нужно, — кисло заметила первый советник. — Признайся, Ливи, ты это подстроила. Я тебя всё-таки недооценила, — задумчиво пробормотала она.
— Подстроила что? — не поняла я.
— Первый советник хочет сказать, что не ожидала увидеть здесь меня вместо внука.
— Я тоже сперва приняла вас за Ореста.
— На это и было рассчитано, — кивнула пожилая ифритка и потянулась к поясу, на котором висела резная трубка из ясеня.
— Только не здесь, — поморщилась мадам Лилит.
Не обращая на неё ни малейшего внимания, госпожа Остриопатра сунула мундштук в рот и блаженно затянулась.
— Самоприкуривающаяся, — пояснила она, поймав мой взгляд, и деловито вернула трубку на пояс. Потом повернулась к мадам Лилит:
— Итак, здесь всё, о чем договаривались, можешь проверить.
Первый советник вновь поморщилась — на этот раз от фамильярности.
— Непременно. — Она приблизилась к двум последним сундукам и откинула крышки. Внутри на красной бархатной подкладке поблескивали ряды полупрозрачных чешуек — гляделок. Мадам Лилит легко пробежала по ним кончиками пальцев и удовлетворенно кивнула. — Ровно одиннадцать тысяч восемьсот семнадцать пар.
— Представь себе, некоторые умеют играть по правилам.
— Вы о тех «некоторых», что вылезают из зеркал вместо своих внуков? — уточнила мадам Лилит, поднимаясь.
— Я о тех, кто сотрут амбициозных нахалок до состояния эктоплазмы, если моему внуку не будет тотчас передана оболочка.
Две женщины (вернее, одна пожилая ифритка, выдавшая себя за внука, и расчетливая интриганка с личиком и телом двенадцатилетней девочки) остановились друг напротив друга и обменялись оценивающими взглядами. Первой разомкнула губы мадам Лилит.
— Не нужно угроз. Я не монстр, что бы вы там себе не воображали.
Она сделала небрежно-дозволяющий жест в мою сторону.
Бабушка Остиопатра подошла ко мне и протянула перевязанный бечевкой сверток. Когда она повернулась спиной к первому советнику, вся напускная бравада исчезла, ифритка вмиг постарела до своих ста пятнадцати лет.
— Как мой мальчик, Оливия? — с тревогой спросила она. — Как Оззи?
Я прижала сверток к груди и сглотнула:
— Вы появились очень вовремя. Здесь то, что я думаю?
— Новая оболочка. А ещё, — она вынула из-за пояса и протянула мне каплевидный флакон синего стекла, — пусть выпьет это, так ожоги быстрее затянутся.
Пристроив его поверх свертка, я заставила себя посмотреть бабушке Озриэля прямо в глаза.
— Госпожа Остиопатра, я должна принести свои извинения — вам и всей вашей семье. Если бы не я, жизнь Озриэля не оказалась бы в опасности.
Всё это я выпалила на одном дыхании и не опустила глаза, хотя казалось, что к каждой реснице привязали по гирьке.
Ифритка ответила после паузы.
— Ты права, если бы не ты, ничего этого не случилось бы, и Оззи сейчас был бы рядом, с разбитым сердцем, зато живой и здоровый.
— Могу лишь повторить, что мне очень-очень…
Она жестом остановила меня.
— Но ещё могу сказать: если бы мой внук не сделал того, что сделал — не постарался всеми силами помочь любимой девушке — я бы его стыдилась. Он рискнул жизнью ради тебя, Оливия, а жизнь чего-то да стоит, и если жертвовать ею, то только во имя любви. Теперь я вижу, что он действительно тебя любит, девочка: искренне, глубоко и самоотверженно. И если кто-то и должен просить прощения, так это я — за слепоту. Как видишь, можно прожить сотню лет — неважно, на земле, под нею, в воздухе или в воде — и совершать те же ошибки, что и в восемнадцать.
