Карина Демина - Леди и война. Пепел моего сердца
– Извини, – сказал лорд-канцлер, поднимая шарик. – Но войны без случайных жертв не бывает.
И рядом с лордом-канцлером возник невысокий человек в серой одежде, который сказал:
– Пойдем.
Меррон подчинилась. Один – это не дюжина. С одним она справится… или сбежит… бросит мыло и сбежит. Главное, отойти подальше. Не будут же ее на глазах у всех резать? Хотя на первый взгляд при ее палаче оружия не было, Меррон не сомневалась, что он воспользуется стилетом, тонким длинным клинком, хорошо бы острым, тогда не очень больно будет. Он провел ее мимо стражи, и люди в броне отворачивались, словно не желая встречаться с человеком взглядом…
Поворот. Лестница вниз. Человек пропускает Меррон.
– Далеко идти? – Она решается задать вопрос.
– Иди.
Пролет и еще пролет… снова… в подземелья?
Там мертвецкая. Ивар.
Мертвецкая. Ну конечно, тело в любом случае попадает туда, а палачу лень нести. Да и зачем, когда Меррон сама дойти способна. Она и идет… если Ивар на месте, то… ничего. Он же не воин.
Зато в мертвецкой крепкая дверь.
И вторая имеется. Одну запереть, а через вторую – сбежать. Хороший план? Безумный, но другого нет. И Меррон соглашается, что попробовать надо. Если все равно умирать. Но лестница вывела в незнакомый коридор, и человек сказал:
– Стой.
Все? Вот так? В каком-то закоулке замка? За углом? И просто бросят крысам? Меррон не желала, чтобы ее крысы ели. Она развернулась, взглянула в глаза человеку, который собрался ее убить, вздохнула и изо всех сил пнула его в колено.
Ботинки на Меррон были крепкими.
И колено тоже. Палач не шелохнулся, и, вместо того чтобы побежать, Меррон скрюченными пальцами вцепилась в его лицо, норовя выцарапать глаза. А он не взвыл и не схватился за ногу, оттолкнул Меррон, но почему-то вдруг стало очень больно. Слева.
– Идиотка…
Меррон согласна. Полная идиотка. Полноценная даже.
Она прислонилась к стене и по стене сползла, снизу вверх глядя на человека, сумевшего таки исполнить приказ. И ставший ненужным кусок мыла вывалился из рукава.
На что она рассчитывала? На чудо.
С такими, как Меррон, чудес не случается. И, не желая видеть убийцу, Меррон закрыла глаза. Боль уходила, сменяясь холодом и неприятным оцепенением. А та штука в груди мешала очень. Меррон хотела было вытащить – не позволили.
– Не шевелись. Ну какого ляду тебе надо было…
Не шевелится. Прячется. В темноте. Если сидеть тихо-тихо, то ее не найдут…
Сержант точит меч.
Шестой час кряду.
Круговыми движениями. Вдоль кромки клинка. Аккуратно. Неторопливо. Сосредоточенно.
В какой-то момент он останавливается, всего на секунду, и, не повернув головы, произносит:
– Тебе лучше уйти. Лаашья, ты с ней. Дверь закрыть. Не открывать.
Мысли не подчиниться не возникает. Мне страшно, и, кажется, не только мне. Лаашья торопливо запирает дверь спальни и придвигает для надежности комод. Мы садимся на пол обе и смотрим друг на друга. А с той стороны не доносится ни звука. Однако тишина не успокаивает. Я открываю рот, чтобы задать вопрос, долго ли нам прятаться, но Лаашья качает головой и прижимает палец к губам. Молчи.
Молчу.
Жду. Снова тошнит, на сей раз от страха, и боюсь я человека, который находится по ту сторону двери. Если, конечно, он все еще человек. Кайя называл себя чудовищем, но ни разу рядом с ним я не ощущала себя в опасности. Теперь же… дверь тонкая. Пара ударов меча, и ее не станет. А потом что?
Сержант убьет меня?
Или все-таки опомнится и выдаст Кормаку?
Не знаю.
Сворачиваюсь на ковре калачиком и зову Кайя. Ждать недолго осталось, но… я не уверена, что мы выдержим. Пожалуйста. Вернись побыстрей.
Вежливый стук заставляет вскочить. И Лаашья шипит, вытягивая клинки. Она тоже будет защищать меня ото всех, в том числе от Сержанта. Чем же наша светлость заслужила такую преданность?
Ничем.
– Леди, – голос мертвенно-спокоен, – прошу прощения, что напугал. Вы в порядке?
– Да.
– Хорошо. Если вам спокойнее за запертой дверью, то не открывайте.
Мы переглядываемся. Я не знаю, насколько могу доверять Сержанту, и Лаашья пожимает плечами, но все-таки решается и сдвигает комод.
Поворачивает ключ в замке.
Открывает дверь.
И первая переступает порог.
Сержант нормален, вернее, обыкновенен, что само по себе не нормально. Но сейчас не время и не место лезть в душу.
– Если будет штурм, то сегодня. Перед рассветом. – Сержант взмахом руки отсылает Лаашью, и мне крайне неуютно оставаться наедине с ним. – Не стоит меня бояться. Я… контролирую свои эмоции.
Мебель цела. Стены. Ковер. Немногочисленная посуда. Вазы. И свечи на месте остались.
Он не собирался нападать.
Ему нужно было одиночество.
– Я думал, будет иначе. – Сержант едва заметным кивком дал понять, что мое невысказанное предположение верно. – Не так… пусто. Я привык к пустоте. И значит, все нормально.
Он будет повторять себе это каждую свободную минуту. И занимать так, чтобы минут не осталось.
Будет лгать.
Верить.
И понимать, что лжет. А потом однажды устанет.
– Зато я знаю, что буду делать потом. Когда все закончится.
– Что?
– Убивать. – И эта замечательно безумная улыбка, знакомая по дядюшке Магнусу.
Со временем штурма Сержант ошибся: Кормак не стал ждать рассвета. И ему не понадобилось подниматься по лестнице. Просто беззвучно распахнулась дверь за моей спиной, и мягкий баритон произнес:
– Доброй нот-чи…
Если это существо и было человеком, то давно.
Наверное, оно умерло, скорее всего, в пустыне, где горячий ветер иссушил тело, а солнце вылизало кожу дочерна, сделав ее твердой и ломкой, как лист пергамента. И кожа эта с остатками волос плотно облепляла череп, на шее ее прорывали тонкие тяжи связок, а просторная серая хламида не могла скрыть неестественной сутулости фигуры. И двигалось существо рывками, в каждом движении преодолевая сопротивление мира.
Почему я не закричала?
Наверное, потому, что не испытала страха, скорее уж жалость: нелегко быть живым насильно.
Существо кивнуло и протянуло руку. С его ладони скатился темно-синий шарик, который раскололся надвое. И мир вокруг замер. Часы, бившие полночь – каждый удар рождал в Башне каменное эхо, – замолчали. Воздух стал вязким, время – медленным. А собственное тело – неподъемно тяжелым. Я хотела встать. Закричать. Оттолкнуть умертвие, которое вдруг оказалось так близко.
Его пальцы, сухие и теплые, сдавили мое запястье.
И серая тамга соскользнула.
