Дарья Кузнецова - XXI век не той эры (СИ)
Но в кромешной темноте, в одиночестве, под землёй, не имея ни малейшего понятия, где я нахожусь и как вообще сюда попала, и есть ли из этих пещер выход?
Я плакала, кричала до хрипоты, кого-то звала и, держась за стену, таращась в темноту бесполезными слепыми глазами, брела куда-то наугад. Спотыкалась, иногда падала. Но упорно брела вперёд, протискивалась куда-то, содрогалась от омерзения, когда рука наталкивалась на что-то мокрое, холодное или склизкое. А темнота смотрела на меня, населённая кошмарами моих фантазий, и чего-то ждала.
Нестерпимо хотелось пить и проснуться. А потом я упала, и то ли мгновенно уснула, измученная страхом, то ли просто потеряла сознание.
Пробуждение не принесло неожиданных открытий, я вновь куда-то брела. Окончательно одурев от жажды, судорожно вылизывала какие-то мокрые камни.
В какой момент разум оставил меня, я так и не поняла. Потом темнота проклюнулась какими-то мутными гротескными образами: то ли людей, то ли животных, а, вероятнее всего, тех самых тварей, которых порождало моё собственное воображение. Непонятные существа со щупальцами, зеленоглазые люди с красной кожей, какие-то белые аморфно-человекообразные облака. Но уцепиться ни за что так и не получилось. Потом я очнулась в углу знакомой маленькой комнаты, и через пару мгновений вновь ухнула в темноту.
Но даже испугаться не успела, потеряв сознание.
Из небытия меня вывел знакомый уже встревоженный голос.
— Ну, тихо, Оленька, тихо, всё хорошо. Ноги освободил? — это уже куда-то в сторону. — Просыпайтесь, просыпайтесь, всё уже в порядке, — мягко, но настойчиво продолжал звать меня голос.
Открыв глаза, попыталась сфокусировать взгляд. На периферии всё плыло и кружилось, прямо перед лицом прыгали чёрные мушки, но постепенно картина начала проясняться. Надо мной склонилась пара встревоженных лиц: пожилой японец и какой-то мужчина средних лет с красивым строгим лицом индейского вождя.
— Как вы себя чувствуете, Оля? — проговорил индеец. Я уже не удивилась чистоте произношения и тому, что за две тысячи лет язык почти не изменился. Я наслаждалась. У вождя был потрясающе красивый низкий баритон, и беспокойство в нём отзывалось мягкими мурлычущими интонациями.
— Жить буду. Наверное, — честно призналась я, удивившись лёгкой хрипотце в собственном голосе.
— Вставайте, только аккуратно, — обратился ко мне Исикава, придерживая за локоть. От слабости меня потряхивало ещё сильнее, чем в первое пробуждение в этой самой комнате, и я бы наверняка завалилась на полпути. Но мужчины в четыре руки практически подняли меня с кресла, удерживая с двух сторон под локти. Я почти висела на их руках.
— Никуда не годится, — качнув головой, индеец поморщился. Я уже набрала воздуха на отповедь, — этого я по крайней мере не боялась, и если уж кривит на меня рожи, пусть узнает, что я о нём думаю, — но вождь меня приятно удивил. — Цепляйтесь, — проговорил он, приобнял меня чуть повыше талии, наклонился и подхватывая под колени второй рукой. — Нобо, приведи тут всё в порядок, ладно?
— Кичи, ты куда? — встревожился японец.
— Недалеко. Нобо, девочке надо привести себя в порядок, ей и так досталось, — нахмурившись, возразил индеец.
— Но это не по правилам. Чёрный трибун…
— Ничего не узнает, — спокойно оборвал его Кичи. — А если узнает — это его дело. Я не учу сына Тора убивать людей, а он не должен учить меня их исцелять.
— Ты, конечно, храбрый, но Ульвар не будет разговаривать, — со вздохом проговорил Исикава.
— Теояомкуи не мой бог, но встретит меня с улыбкой, — невозмутимо проговорил индеец и со мной на руках направился куда-то за пределы узилища.
Выйдя в неширокий и такой же белый коридор, он повернул направо, потом ещё раз направо, потом налево. Мы попали в небольшой и очень уютный зал ожидания с расположенными по кругу диванчиками и фонтаном посередине (и они серьёзно хотят сказать, что это у них помещается на военном корабле?!), выполненный в тёплых кофейно-бежевых тонах. Нырнув в ещё один коридор, немного прошли и зашли в ещё одну белую стерильную комнату немного больше моей камеры. Посередине возвышался большой белый параллелепипед, похожий на алтарь, только с невысокими каменными бортиками. Кичи посадил меня на этот стол.
— Не бойся, это просто устройство для мытья, — ободряюще улыбнулся он.
— А почему такое странное? — хмыкнула я.
— Оно автоматическое. Тебе нужно будет просто лежать, а аппаратура всё сделает сама.
— Такое сложное устройство ради такой простой функции? — озадаченно пробормотала я. Впрочем, чего от них ожидать после холла с фонтаном! Но чувство моей признательности к этому вождю достигло апогея. Куда там, я, несмотря на весь идиотизм и ужас собственного положения, уже готова была влюбиться в этого мужчину! Тактичный, предупредительный, храбрый, на руках носит, а уж голос — вообще без комментариев. И это я ещё не говорю про высокие скулы, тёплые карие глаза и совершенно сногсшибательную улыбку, от которой так и хочется расплыться расплавленной лужицей.
— Мытьё — это не единственная функция, — сверкнул белыми зубами в весёлой улыбке индеец. — Кроме того, оно обрабатывает ожоги до ста процентов поверхности тела, позволяет восстановиться после переохлаждения и спасти обмороженные конечности, а также может осуществлять различный лечебный массаж для реабилитации, например, сложных переломов или атрофии. Ну, и ещё кое-что по мелочи. Например, облегчает родовспоможение, — и он рассмеялся, глядя на мою вытянувшуюся физиономию.
— Последнее-то зачем на военном корабле? Здесь что, есть женщины?
Кичи перестал смеяться и, поморщившись, вздохнул.
— Сейчас нет, но порой такое случается. Давай помогу с одеждой, — и он принялся осторожно высвобождать меня из складок безразмерной робы.
— И они вот прямо на военном корабле рожают? А воспитывать как? И что, это позволяется уставом? — вытаращилась я на мужчину. Странно, мне всегда казалось, что военные категорически против «неуставных отношений» на военных объектах, и должны на подобное ругаться.
— Оля, идёт война, — сдержанно и очень тихо проговорил он, помогая мне улечься. — Уже десять поколений. А Империи нужны солдаты, чтобы воевать. Сейчас очень редко где можно встретить нормальные, как до войны, семьи. Да и то, о какой норме может идти речь, если твои дети один за одним уходят на огневые рубежи, чтобы не вернуться? К твоему возрасту почти у всех женщин уже не меньше восьми детей. Никто не осудит за отказ от такой жизни, но… это вопрос выживания вида. Трое старших сыновей Императрицы погибли, ещё пятеро сейчас где-то воюют, а остальные заканчивают военные училища. Не просто так на престоле Империи сейчас женщина: все двадцать четыре её брата погибли. Отдыхай. Тебе надо набраться сил, воспользуйся этой возможностью.
