Карина Демина - Серые земли-2 (СИ)
Гавриил то и дело останавливался, вдыхал тяжелый, пронизанный сотнями самых разнообразных ароматов, воздух. И шел дальше.
Уверенно.
Пусть бы место нынешнее днем выглядело совершенно иначе, и не было в нем ничего‑то зловещего.
Кусты шиповника.
Азалия.
Фрезии цветущие, пушистые головки ранних астр, будто разноцветные звезды в траве… сама трава шелковая, яркая. Так и тянет присесть, пусть бы сия вольность и не принята в столицах.
Гавриил сдерживался.
Во — первых, и вправду не принята, и на белых брюках останутся пятна, а они, пусть и неудобственные, но все ж стоили дорого. Во — вторых, у него имелась истинная цель.
Он остановился на развилке.
Убрали… нет, престранно было бы ожидать, что тело оставят в парке или же не тело, но иные какие свидетельства недавнее трагедии, о которой газеты писали много, охотно и с явным удовольствием. Но вот все же… непривычно.
Гавриил втянул воздух.
Ничего. Запахи приличные, самые, что ни на есть парковые, травы, цветов и прочего благолепия.
Придет ли?
Придет. Даже если и не помнит, что сотворил, но человечью его натуру будет тянуть к этому месту с чудовищною силой. И значит, явится… вот только когда?
Сегодня?
Завтра?
Еще в какой день? И не выйдет ли так, что волкодлак появится именно тогда, когда Гавриил по какой надобности отлучится? Он ведь не может в парке жить‑то… или может?
Гавриил задумался. В принципе, существование на природе его нисколько не пугало. Ночи ныне теплые, а прочие неудобства и вовсе пустяк — с, да только крепко он подозревал, что познаньска полиция, растревоженная, что убийствами, что газетчиками — последними даже больше, нежели убийствами — отнесется к этакому престранному поведению без должного пиетета.
Еще запрут суток этак на пятнадцать.
Аль в лечебницу для душевнобольных спровадят… в лечебницу Гавриилу никак нельзя. Он поежился от нехороших воспоминаний. Оно, конечно, наставник полагал, что так лучше будет для души мятущейся, для разума, кошмарами обуянного, да только… нет, не любил Гавриил вспоминать те полгода.
Он перехватил трость, которая была тяжела не только оттого, что сделана из железного дуба и вполне годна к использованию заместо дубинки. Огляделся… и отступил.
Зеленая стена чубушника закачалась, затряслись белые гроздья цветов, и аромат их, и без того назойливый, сделался вовсе невыносимым. В кустах затрещало, после раздался тоненький визг, и из самой чащобы выкатился мохнатый ком, который распался на парочку шпицов и матерого крысюка.
Шпицы рычали.
Крысюк, каковой был огромен, размером с добрую кошку, скалился и скакал. Шкура его, испещренная многими шрамами, была красна от крови.
Шерсть стояла дыбом.
— Мики! Мики назад!
Голос панны Гуровой заставил псов на мгновенье отпрянуть, и этого мгновенья крысюку хватило, чтобы выбраться из круга.
Гавриил и опомниться не успел, как тварь вскарабкалась по штанине, ловко перебралась на пиджак и вот уже сидела на плече.
От крысюка разило помойкой и свежей кровью.
Да и без оного запаха, несколько портившего парковую пастораль, соседство было не самым желанным.
— Брысь, — сказал Гавриил.
И крысюк ответил шипением, в котором, однако, послышался упрек: как может человек разумный, даже более того, понимающий, гнать несчастную тварь, коия очутилась в обстоятельствах презатруднительных. Шпицы, видя, что события приняли несколько неожиданный оборот, вначале растерялись. Нападать на людей, пусть бы и весьма лично им неприятных, хозяйка строго — настрого запретила. Но крысюк… он наглым образом устроился близко, так, что псы и обоняли его, свою законную добычу, и видели, а дотянуться не могли.
— Брысь, — повторил Гавриил уже шпицам, что подобрались к самым его ботинкам, и глухо рычали, готовые вцепиться и в ботинки, и в тощие лодыжки этого странного человека, от которого пахло не только человеком.
Слова его не возымели ни малейшего эффекту, и Гавриил, чувствуя, что вот — вот будет атакован, перехватил тросточку поудобней. Его немного мучила совесть, потому как нехорошо это — убивать чужих собак, однако и становиться добычей стаи он не желал.
Крысюк вздохнул.
И длинные его усы пощекотали Гавриилову шею.
— Мики, назад! Мальчики, фу! — панна Гурова выбралась из кустов и кое‑как отряхнула шерстяной, не по погоде, жакет. — О, Гавриил… прошу великодушнейше меня простить… эти сорванцы совершенно теряют голову при виде добычи…
Шпицы рычали, но уже не грозно, скорее порядку ради.
— Назад, — жестче повторила панна Гурова, и псы отступили. — Я прежде волкодавов держала… да только с волкодавами в гостиницу неможно, приходится вот…
Она подняла шпица, погладила.
— Но у этих малюток есть характер…
— А что вы… — Гавриил прикинул, что шла панна Гурова аккурат с той стороны, где совершилось убийство.
— Гуляю… выгуливаю… им нужен простор, возможность реализовать себя. Вот и приходится искать места… поспокойней… — она гладила шпица, который не спускал с Гавриила стеклянных глаз. И мерещился в них разум, если не человеческий, то весьма к оному близкий. — Но мы, пожалуй, пойдем… не хотелось бы пропускать обед… к слову, вам не кажется, что наш хозяин ведет себя несколько странно?
Гавриил пожал плечами, и был наказан возмущенным писком: все ж крысюку внове было сидеть на чьем‑то плече, пусть бы и было оное убежищем вполне надежным.
— Он… сам странный, — ответил Гавриил, потому как панна Гурова не спешила уйти.
И на крысу глядела спокойно, с этаким даже интересом, правда, приправленным толикой брезгливости.
— Это да, конечно… но ныне он более странен, нежели обычно. Представляете, пытался меня обнюхать!
А может он?
Кандидатуру пана Вильчевского Гавриил до сего дня не рассматривал, потому как уж больно нелепым гляделся этот человечек. Да и обретался он в городе давно… впрочем, как и сама панна Гурова, и ее давняя заклятая приятельница… и иные… и получается, что ошибся Гавриил, полагая, будто бы волкодлаком оказался человек приезжий…
Разве что только пан Зусек… пан Зусек, явившийся в Познаньск недавно.
С семьею.
И супругой, что глядела на него влюбленными очами, а во что там влюбляться можно было, Гавриил не знал… он, конечно, не женщина и в них вообще мало разумеет, куда меньше, нежели в волкодлаках, но вот…
— Запутано все, — пожаловался он крысюку, который не спешил оставлять безопасное место. Оно и понятно, мало ли, вдруг да недалече ушла панна Гурова со своими шпицами, вдруг да ждут в кустах, пока беззащитное создание спустится на землю…
