Диэр Кусуриури - Край Ветров: некроманс
А потом я услышал скрип открывающейся двери.
На нас смотрела женщина — тощая, в сером халате из рваной вискозы, с длинными волнистыми нечесаными волосами, кажется, седыми, или просто грязно-серыми. Под глазами у нее залегли глубокие фиолетоватые тени, а сами глаза были полупрозрачными, белесыми, и, кажется, больными.
— Не надо жечь, — сказала она. — Нам все понятно. Мы будем говорить.
— Ага! — воскликнул Камориль. — Дайте-ка, я угадаю! Вы, барышня, и есть Родион Сизый, но обычно говорите с посетителями, как его ассистент? Вроде бы как и нежелательных клиентов послать не совестно, да и вообще удобно, хорошо… А Родион — это как Мириам там, или Эланор?..
— Нет, — сказала женщина, — Мы — Тайра и Родн.
Никс сдула с пальцев свой магический огонек, как пыль с ногтей. Все снова погрузилось в синеватую влажную тьму.
— Так мы можем увидеться с Родн Кои? — спросил я.
Женщина перевела на меня взгляд жутковатых своих зрачков:
— Вы уже решили, и теперь мы видим, что нам вас не остановить. Идите за Тайрой. Но кочерга ваша пускай подождет снаружи.
— Кочерга? — переспросил я, недоуменно нахмурившись.
— А вот тебе и прозвище, — Камориль обернулся к Никс.
Та скривилась:
— Чего это?
— Мы настаиваем, — ответила женщина.
— Ну и ладно, — Никс надулась, — и подожду. Только долго там не возитесь, хорошо? Тут темно и страшно. Я костер разведу! Придумала!
— Постараемся, — пообещал ей я.
— Кричи, если что, — сказал Эль-Марко.
— А может, ты с ней останешься? — спросил я у него.
— Вы идете, или нет? — поторопила нас Тайра Кои.
Я посмотрел на Никс, на Эль-Марко и на Камориль.
— Так, — сказал я, — Камориль, Эль-Марко — оба оставайтесь с Никс. Я сам пойду. В конце концов, у каждого воина есть такое дело, которое он должен сделать, и должен сделать сам. Пойдемте, Тайра. Друзья подождут меня снаружи.
Камориль явно хотел что-то сказать, но не сказал: махнул рукой и отпустил с миром, сошел с крыльца и щелкнул зажигалкой, закуривая.
Я же двинулся вглубь темного, пропахшего гнилью и сыростью дома следом за тощей женщиной в сером, волосы которой были так длинны, что доставали ей до середины бедра и стелились за ее спиной, как тонкая, почти невесомая тюль.
Мы прошли насквозь три комнаты, заполненные каким-то невнятным хламом вроде совиных чучел и пустых картинных рам, и вышли в четвертую — такую же темную и пыльную, как все остальные, но чуть менее захламленную, побольше размером и с маленьким окошком под самым потолком.
Нормальный человек бы ничего здесь не разглядел — в такой-то атмосфере. Но мне света хватило.
Я увидел инвалидное кресло, стоящее посреди комнаты, на старом выцветшем ковре. Не кресле сидел толстый обнаженный мужчина с кожей мучнистого оттенка. По его туловищу, деформированному множеством жировых складок, на кресло спускались такие же седые, как у Тайры, волосы, и такие же длинные.
Еще у него не было ни рук, ни ног, и культи терялись в этих блеклых волосах и нависающем сверху сале.
Он смотрел на меня бесстрастными, усталыми глазами, едва заметными за тяжелыми веками, и по круглому его лицу блуждала ласковая улыбка.
И я не смог заставить себя что-либо сказать.
Я даже поздороваться не смог.
— Чем будешь платить? — прошелестел он алчным полушепотом.
Я вздрогнул.
Тайра стояла справа от меня. Она как-то даже расправила плечи, и, когда Родн произнес свои слова, торжественно задрала вверх острый подбородок.
Я снова посмотрел на Родн Кои и проговорил, стараясь, чтобы по голосу моему нельзя было ничего прочесть:
— А чем вы обычно берете?..
Родн Кои ответил не сразу. Очевидно, ему просто понравилось меня разглядывать. Или он пытался… прицениться?..
— Памятью, — наконец ответил он.
— Вот как, — кивнул я.
Памятью он берет. Надо же. Он что… забирает, впитывает в себя память просящих? А что он дает взамен? Чем торгует? Весь тот хлам в трех комнатах — не его ли наторгованное имущество? Мол, если память кончилась — тащите вещи… Но зачем ему такая цена? Ну, очевидно же — затем, чтобы задним числом проживать чужие жизни. Своя-то, наверное, не сладка. Горька, как лекарство, или пресна, как парафин. Ну, до определенной степени. То, что забрало у него руки по середину плеча и ноги по середину бедер, оставило ему, хотя бы, мужское его начало.
Мерзкое какое существо, а. Хоть и человеческое — до кости. Вроде бы. Как бы.
Камориль бы он, наверное, понравился. Дикой своей извращенностью — как экспонат цирка уродов, хотя бы. А Николу Тайра правильно сюда не пускала — рано ей голых седых толстяков-инвалидов наблюдать, ой, рано. Даже мне, пожалуй, не как раз. Я бы, честно, мог бы — не смотрел.
Все эти мысли пронеслись в моей голове секунды за три. Прерывать моих рассуждений Кои не стали — Тайра чинно стояла справа, Родн молча смотрел на меня со своего импровизированного трона.
Я заметил, что на его щеке осталась крупица овсяной каши.
Беда с этими чтецами. Беда.
— И что я могу получить, если, например, предложу вам воспоминания тридцати лет? — спросил я.
Родн моргнул.
Хм. Я что-то не то сказал?..
Тайра вздрогнула и быстро зашептала:
— Вы, конечно, можете отдать нам тридцать лет, но взамен нам придется обеспечить вам три дюжины дней наслаждения. Я бы не рекомендовала вам начинать с такой глубокой дозы, ваше тело может не выдержать. Предложите, согласно ритуалу, для начала, хотя бы, полгода или год, проверьте, как вы это перенесете. Может быть, вам захочется растянуть удовольствие на подольше…
Я посмотрел на нее хмуро и тяжело.
— Вы, стало быть, торгуете забытьем? — спросил я.
— Мы продаем мечты, — прошептал Родн Кои, хотя смотрел я на Тайру.
Я обернулся к нему.
Он предлагает совсем не то, что мне от него нужно. Но попробовать, все-таки, стоит.
Я вынул из-за пазухи золатунное ожерелье — «вместилище» моей памяти. Бусины тускло блеснули в свете луны, так удачно заглянувшей в маленькое окошко.
— Мне нужен человек, который сможет сломать в моей голове те замки, на которые это ожерелье заперло мою память. Иначе говоря, я здесь затем, чтобы память вернуть, а не чтобы ее потерять.
Оба Кои молчали.
— Мы не сможем вам помочь, — сказал, наконец, Родн.
— Почему? — спросил я настойчиво.
— Идите к нам, — произнес Родн, — встаньте перед нами на колени и мы прикоснемся к вашему лбу и все вам расскажем.
— Словами мне расскажите, — фыркнул я. — Чай, язык не отвалится!
— Язык — самое ценное, что у нас есть, языком мы вам все и расскажем…
