Куколка (СИ) - Серебрянская Виктория
— Честь для многих — это нечто эфемерное. И не всегда понятное. Но это то, что делает вас разумным и достойным уважения существом. То, благодаря чему на вас будут равняться другие. Это ваши моральные и этические устои. Ваши принципы, которые не позволят вам обижать слабых и обездоленных, которые заставят вас без сомнений и колебаний защищать Альянс, защищать тех, кто сам не в состоянии защититься. Тех, кто надеется, что вы придете в тяжелую для них минуту, и протянете им руку помощи.
Дайренн сделал паузу. И тишина в аудитории стала полной и всеобъемлющей. Казалось, десятки собравшихся в помещении живых существ перестали дышать. Я так точно задержала дыхание, вцепившись побелевшими от напряжения пальцами в край стола. Не имея ни сил, ни смелости поднять глаза и посмотреть на декана. Зачем он это затеял?! При всех! Как мне дальше учиться здесь, если сейчас все убедятся на личном примере, что я — его любимица и любовница?..
— Вчера, в стенах Первой Звездной Академии Альянса, старейшем и уважаемом учебном заведении, учится в котором многие почтут за честь, — снова заговорил Дайренн, и в последних его словах прозвучала четко различимая горькая ирония, — произошло просто вопиющее происшествие. Руководство академии давно знает про обряд «посвящения» и своеобразные «задания», которые старшекурсники заставляют выполнять первогодок. Но мы всегда закрывали на это глаза. До тех пор, пока «задания» оставались относительно безобидными. Но вчера вы перешли грань. — И снова пауза. Снова давящее ощущение десятков взглядов, от которых кружится голова. «Да заканчивай ты уже над нами издеваться!» — мысленно взмолилась я. Дайренн словно услышал: — Наверняка старшекурсники вам сказали, что в месте, выбранном для выполнения «задания», камер нет. И никто ничего не узнает. Но если вы не видите пока границы между честью и бесчестьем, вам ее укажу я. В месте избиения камер действительно нет. Но они есть дальше, в других местах. Я потратил несколько ночных часов, отведенных на отдых, но вычислил всех. И зачинщиков, и исполнителей. Старшекурсники свое тоже получат. И их наказание будет несравнимо жестче вашего. Вам же я предлагаю выбор: те, кто сейчас встанет и добровольно признается в содеянном, сразу же принеся извинения избитой девушке, останутся для дальнейшего обучения. Но получат наказание, пропорциональное проступку. И будут у меня лично на карандаше. Те же, у кого не хватит смелости и достоинства на такой шаг, будут отчислены с занесением в черный список по дисциплине. Если вы еще не знаете, что это такое, я вам объясню: ни учебы, ни работы с такой «рекомендацией» в Альянсе вам не видать. Разве что завербуетесь в дальние колонии… Но это… Я думаю, вам не нужно объяснять, что это означает.
Поначалу я не верила в то, что кто-то действительно решится. Сможет встать и признаться перед всеми, что участвовал в коллективном избиении. Мне казалось это нереальным. А в помещении стояла такая плотная, такая тягостная тишина, что, когда первый курсант встал и заговорил, его негромкий голос прозвучал в помещении раскатами грома. А у меня все поплыло перед глазами. Я не услышала имя смельчака. Но зато осознала, что очень долго просидела не дыша. Потому и закружилась голова от прилива кислорода, когда я резко вздохнула одновременно с тем, как парень начал говорить…
«Я, такой-то и такой-то…» теперь звучало постоянно. Все больше и больше курсантов вставали, называли себя и извинялись передо мной, обещая больше никогда… При виде того, сколько курсантов уже стояло, я начала задыхаться от ужаса. Если они все… выполняли задание… Как же я выжила?!..
Я, наконец, отважилась поднять глаза. Посмотрела сначала на замкнутое, непроницаемое лицо декана. Потом медленно повернулась лицом к аудитории. Было страшно. Больше всего на свете я боялась увидеть среди признавшихся Павелика. Килла я считала изрядной скотиной. Но все же не верила в то, что он мог до такого опуститься: мог избить меня вместе с другими. И когда заметила растерянное, потрясенное, неверящее выражение его лица, вздохнула с облегчением. Нет, каким бы гадом и эгоистом Павелик ни был, до такого он не опустился…
После такого «вступления» вся лекция прошла мимо меня. Нет, я не спала и не мечтала. Но в голове царил такой сумбур, что все, что говорил Дайренн, в одно ухо мне влетало, а через другое сразу же покидало мою несчастную голову, не откладываясь в ней. Хорошо хоть в самом начале лекции я все-таки запустила планшетник и активировала запись лекции. Потом переслушаю.
После лекции лучше не стало. Потому что едва в коридоре прозвучал резкий и тревожный сигнал, ни капли не похожий на школьный звонок, означавший здесь начало и конец пары, как командор Дайренн сухо скомандовал:
— На сегодня все. Можете быть свободны. Курсант Гусева, задержитесь.
Я в этот момент уже отключила планшетник и поднялась на ноги, чтобы вместе с одногруппниками идти на историю Альянса. Услышав последнюю фразу декана, я буквально свалилась на сидение как подкошенная. На меня в этот момент смотрели все. И ощущение было, словно с меня содрали одежду и выставили перед всеми голой. Потому что все, кто сейчас находился в огромной лекционной, дружно повернули в мою сторону головы…
Откуда-то сверху и сбоку послышался ехидный шепоток. Потом — гаденький смешок. Мимо меня демонстративно проходили молча. Но до того, как равнялись с моим местом, они обсуждали… Меня и командора.
Когда за последним курсантом закрылась дверь, Дайренн устало позвал:
— Гусева, подойдите! Вы же не думаете, что я сам должен к вам подойти?
Спускалась на негнущихся, ватных ногах. Глядя в пространство перед собой. Как результат: чуть не грохнулась декану под ноги. На последней ступеньке за что-то зацепилась и полетела головой вперед. Не растянулась лишь потому, что Дайренн тенью метнулся вперед и успел поймать меня до того, как случилось непоправимое…
И снова в ноздри набился горьковатый зеленый запах. На этот раз наяву. По коже пробежала волна озноба из-за того, что командор прикоснулся ладонями к незащищенной одеждой коже. Твердые мозольки мужских рук слегка царапнули, жар этих рук проник внутрь почти до костей. Я чувствовала себя в руках килла пойманной птицей. Неужели это из-за того, что я сдуру разделась перед ним?
— И это будущий десантник! — абсолютно ровным, вопреки моим фантазиям, голосом упрекнул меня декан. Это неожиданно помогло успокоиться и перестать дрожать в его руках. — Гусева, вы себя хорошо чувствуете?
Не передать словами, как мне было неловко. Но собрав в кучу остатки упрямства и гордости, я заставила себя поднять голову, задрать подбородок повыше и спокойно (я так надеялась) ответить:
— Все хорошо.
Темно-карие, почти черные глаза килла долго всматривались в меня, пока декан молчал. Надо же, они с Павеликом одной расы. Но похожи друг на друга так же, как гордый орел и ершистый воробей.
— Я заметил, — хмыкнул в ответ Дайренн с едва уловимой ноткой иронии. Но меня отпустил. И даже отступил на два шага назад. Видимо, чтобы не вторгаться в мое личное пространство.
Некоторое время молча разглядывал меня. А я — его. Хотя под тяжелым взглядом препода мне было нелегко удерживать подбородок поднятым, а плечи развернутыми. Но сдаваться я не собиралась.
— Упрямица, — в конце концов, хмыкнул Дайренн. — Что ж, пусть будет по-твоему. Однако, чтобы не доводить проблему до психосоматики, будь любезна, Аврора, до конца этой недели посетить психолога. Его выводы принесешь потом мне.
Все странное очарование и волнение, которое я испытывала в присутствии декана, будто дыханием космоса сдуло. Прежде чем я подумала, а стоит ли, с губ сорвалось враждебное:
— Зачем?..
Мне захотелось надавать себе по губам, когда я осознала, что ляпнула и кому. Мало мне было «разминочных кругов»? Ничему жизнь не учит!.. Но даже осознав, насколько недопустимо мое поведение, я не смогла заставить себя даже просто открыть рот, чтобы извиниться.
На удивление, Дайренн не разозлился. То ли не обратил внимания на мое вызывающее поведение, то ли счел последствием произошедшего вчера. Ответил так же ровно, как и до этого разговаривал со мной:
