Хозяйка заброшенного поместья (СИ) - Шнейдер Наталья "Емелюшка"

Я решила не делать «пустую» перловку. Раз уж в подполе стоит домашняя тушенка, ее и использую. Я расковыряла слой жира на одном из горшков, осторожно попробовала кусочек — мало ли, вдруг все же стухло, а специи запах перебили.

— Ты как будто мне не веришь, касаточка, — обиженно проговорила Марья, наблюдая за мной. — Твоя же маменька меня научила.

— Объеденье.

В самом деле, мясо показалось мне куда вкуснее привычного магазинного. То ли потому, что продукт натуральный, то ли у меня аппетит от работы разыгрался.

Марья просияла. Потом, видимо, припомнив, что касаточка ее все забыла, стала поучать:

— Если уж ты всерьез за хозяйство взялась, тогда слушай. Мясо в большие чугунки складываешь, ставишь в печь, в самую глубину. И не забудь еще в один горшок нутряной жир сложить, чтобы, значит, смалец топился.

Я угукнула, начиная чистить морковку. Держать нож оказалось неожиданно неудобно, как будто я отродясь ничего не готовила.

А может, и не готовила, Настенька-то явно была к труду непривычна. Конечно, от барыни никто не требует, чтобы она сама воду носила, но мне из-за этого только лишние проблемы. Не просто же так нянька не верит, что от нее, то есть от меня, реальная помощь будет.

А она между тем продолжала:

— Как чугунки закинешь, в самый перед печки пустые горшки поставь, да до утра пусть они жарятся, пока мясо в чугунках преет. А утром, как достала из печи, тут же эти горшки и заполняй по плечики, сверху смальцем залей доверху и сразу пергаментом накрой и перевяжи. Да не ровен час отвлечься! Нечисть-то, она тут как тут! Огня боится, а как жар из горшков уйдет, так и сглазит.

Эту «нечисть» я, кажется, знала: иную только по названиям, а кого и в лицо, то есть в микроскоп.

— Маменьку твою как-то барин отвлек, остыли горшки. Все испортилось, выкинуть пришлось, а так ведь по три года стояло, ничего мясу не делалось!

Насчет трех лет не уверена, но, пожалуй, такую тушенку можно есть не опасаясь: за ночь в печи простерилизуется что угодно.

Пока Марья рассказывала, я почистила и нарезала морковь и лук, сложила их в чугунок вместе с мясом и крупой. Плеснула немного воды. Сунулась в печь, сгребла угли в угол, пристроила на освободившееся место горшок.

— Может, супчик заодно на завтра поставить? — предложила я Марье.

Борщ, например. От тушенки осталось немного жира, овощи есть. Помидоров разве что я не видела в подполе, ну да обойдусь. Или без помидоров это уже будут щи?

— Осталось еще хлебово, что я тебе варила, — ответила нянька, отвлекая меня от бесполезной теории. — Завтра доедим его, а вечером поставим. Вон хоть щи серые. Крошева в подполе полная бочка.

Завтра так завтра. Честно говоря, я устала и физически, и душевно. Когда, умывшись, я добрела до спальни, едва хватило сил раздеться, и заснула я мгновенно.

Чтобы проснуться в темноте, резко, словно от толчка. Вскинулась на кровати, спросонья не сообразив, где я. Луна светила сквозь ветки деревьев за окном, покрывая комнату серебристым кружевом. Я откинулась на подушки, успокаиваясь. Старые дома полны разнообразных звуков: «дышат» деревянные перекрытия, то напитываясь влагой, то высыхая, двигаются вслед за промерзающей и оттаивающей землей стены. Поэтому скрип половиц не встревожил меня. Но он раздавался снова и снова, словно неторопливые шаги. А вот это уже, кажется, дверные петли.

Нянька бродит среди ночи, проверяет, все ли в порядке?

— Марья! — окликнула я, ожидая услышать: «Спи, касаточка, бессонница у старухи».

Но скрип затих.

10.1

Какое-то время стояла тишина, а потом половицы заскрипели снова. Я вылетела из постели как была, в сорочке и босиком, подхватив кочергу, отворила дверь комнаты. Та раскрылась неслышно, точно понимая, что лишний шум мне не нужен.

И одновременно с моей распахнулась дверь отцовского кабинета, выпуская мужскую фигуру.

Пьяница вернулся и бродит по дому? Но Петр был невысоким, коренастым и, даже сняв тулуп, не стал бы таким щуплым, как тень, развернувшаяся ко мне. Человек вздрогнул, а я едва не завопила: вместо лица был темный провал. Судорожно выдохнула. Платок. Закрыл лицо, как я вечером, только платок черный, а не белый.

Человек побежал по галерее к выходу. В свете луны, щедро льющемся в окна, было видно, что одет ночной гость как «барин» — в длинное приталенное пальто. Открылась дверь, ледяной воздух засквозил по полу, окончательно убедив меня, что тень в галерее — не привидение. Поняв, что догнать его не успею, я швырнула кочергой. Бросок вышел неловким, кочерга, загрохотала об пол, рассыпая искры. Но все же незваный гость охнул. От страха, что ли?

Я ругнулась, обозвав то ли себя, то ли Настеньку косорукой. Хлопнула дверь, заскрипели неровные шаги по снегу. Я дернулась к выходу, остановилась: не босиком же бежать? Да и не факт, что воришка, или кто он там, действительно удрал, а не притаился у двери, чтобы стукнуть меня чем-нибудь тяжелым по голове. Так что я ограничилась тем, что подкралась к двери… и обнаружила, что засова на ней нет. Вообще никаких замков нет, как это я днем внимания не обратила?

— Ты чего шумишь, касаточка? — раздался из кухни сонный голос няньки.

— Тут кто-то был, — ответила я. — Надо завтра же засовы везде прикрутить.

Но Марья только рассмеялась.

— Так это домовой бродит, проверяет, все ли в порядке. Спи, касаточка.

Домовой, значит. В цивильном костюме. Надо прямо с утра съездить в полицию и…

И первый вопрос, который мне задаст местный полицейский, — есть ли в доме что ценное. А я сама не знаю! Да и потом, вряд ли у местных господ есть привычка лазить по ночам к соседям. Хорошо, если просто решат, что барынька с жиру бесится.

Тоскливо помянув всех родичей «домового» и их извращенные развлечения, я подняла кочергу.

Стоп, а с чего искры-то летели, если пол деревянный? Опять магия? Я помахала кочергой так и этак. Просто издевательство какое-то! Так ничего и не добившись, я просунула чугунину в дверную ручку, хоть так запрусь. Бегом вернулась в спальню, юркнула под одеяло, только сейчас поняв, как закоченела в галерее. Думала, что буду трястись и прислушиваться весь остаток ночи, но, вопреки собственным ожиданиям, уснула почти сразу же.

Здоровенный трактор, рыча, ехал прямо на меня. А я лежала связанная поперек дороги, совсем как в кино, и все, что могла, — только ждать конца. Вот колеса наехали мне на грудь, придавливая, я заорала.

Подскочила на кровати, тяжело дыша. Опять домовой шалит? Я слышала, он может придавить не понравившегося гостя. За окном серело небо. Пожалуй, можно уже и вставать, выспалась, спасибо. Я откинула одеяло — в воздух взлетел клочок черного пуха.

Так… это не кошмар. Точнее, не совсем кошмар. Ни разу не слышала, чтобы с домового летел пух. Я свесилась с края кровати, заглядывая под нее. В полутьме блеснули янтарные глаза.

— Кис-кис-кис! — Я поскребла пальцами по полу.

Из-под кровати выбрался черный пушистый котяра. Глянул на меня янтарными глазищами, всем видом выражая неодобрение, чего, мол, обманываешь? Вежливо обнюхал мои пальцы. Я почесала его за ухом, и кот громко заурчал.

Вот, значит, что это был за трактор. Наверняка котяра взгромоздился на меня, а когда я проснулась и заорала, спрятался под кровать.

Но откуда он взялся в запертой комнате?

А может, и не брался ниоткуда. Может, он здесь и был, днем забрался куда-нибудь в угол за сундук и спал себе спокойно, как это водится за котами. А сейчас вот вылез. Странно, правда, что я не видела лотка… Я засмеялась сама над собой. Когда это в деревне коты ходили в лотки? Хотя и уличным он не выглядел: холеный, как с выставки, шерстинка к шерстинке, морда поперек себя шире.

— Ты чего мышей не ловишь? — спросила его я, продолжая наглаживать.

Он возмущенно на меня посмотрел, прошел к двери и снова выразительно глянул. Пришлось всовывать ноги в валенки и открывать ему дверь. Закутавшись в шаль, я вышла в галерею, котяра шествовал рядом, гордо распушив хвост.