Ретроспектива (СИ) - Повалей Марина "Вирина Има"
— Думаете, приезжий?
— Именно к такому и склоняюсь.
Неосознанно потёрла ладони друг о дружку и седовласый священник повторил мой жест.
— Спасибо, ваше святейшество, я передам ваши слова сыскному.
— Это не всё. Если выяснится, что преступник — иноземец, и вам понадобится помощь в… карательных мерах… Я понимаю, что иностранца нельзя наказать так, как эстесадца, — он немного подался корпусом вперёд, — матери церкви в этом плане всё же проще, чем государственной власти. Мы больше не зависим от ондолийского архиепископата, — ну да, ну да. И за то, тебе следует Файлирса благодарить, что он подмял церковь под себя, оторбав независимость. — Также я готов предоставить своих магов-земляников. Их немного, но и среди святых отцов есть достойные стихийники. Они помогут восстановить рощу.
— Это очень щедро с вашей стороны, я обязательно обращусь к вам, если потребуется.
Стальные глаза едва уловимо блеснули.
— Я уверен, княгиня, мы должны держаться вместе. Вера и закон… они должны идти рука об руку… — лёгкий румянец проступил на впалых скулах, — тем более, что одной женщине иногда бывает сложно уследить за всем, — вот же жук! И он туда же! — Даже такой поистине мудрой и сильной правительнице, если вам потребуется верный друг и помощник — знайте, вы всегда найдёте его в моём лице и лоне церкви.
— Спасибо, ваше святейшество…
Украдкой я поймала последний взгляд уходящего епископа, и это был взгляд не священника, человека.
___________
Как ни настраивала себя на торговый лад, а стоило только увидеть его, как сердце забилось птицей в груди.
Король тоже не стал притворяться и стоило мне прикрыть за собой дверь, обдал взглядом так, что у меня в животе полыхнуло. Отложил в сторону писец, отодвинул бумаги.
— Ну… иди сюда… — и глаз не отводит более.
Я и пошла. Шаг, второй… последние делала уже на сгибающихся ногах. Остановилась перед столом. Огромная мужская пятерня, украшенная единственным перстнем, с неприметным серым камнем, демонстративно постучала по столу. Поманил.
Послушно обошла, робко усаживаюсь с краюшку. Дерево, нагретое солнцем, погорячило бёдра.
Даже представить такое не могла: чтобы вот так расхлябисто сидеть… на рабочем столе… у государственного мужа… посреди бела дня…
Чужие руки подхватили меня, как если я ничего не вешу и передвинули, усадив аккурат напротив ондолийца. Залюбовалась на мгновенье вихром волос, что захотелось пригладить, большим, огромным просто носом, изгибом губ…
Большие руки обхватили бёдра, так, что сквозь платье почувствовала каждый мозоль, что от меча, что от писца…
— Уставший… — провела ладонью по колючей щеке, — отдохнуть тебе надобно.
— Ты за тем пришла? — прикрыл глаза, что кот, при ласке.
— Почти… показать тебе кое-что хочу, — Файлирс распахнул глаза, мои пальцы скользнули в отросшие тёмные пряди, зарываясь в них.
Несколько секунд, что я передавала ему видение, показанное птицами, ничего не происходило. Только мужские руки крепко стиснули мои ноги, пока мои пальцы оставались в шевелюре. Картина окончилась, король моргнул.
Тишина мешает. Виноватая, неприятная. Силится, мой ондолиец, но никак не может нарушить безмолвие. Признать вину своего человека.
Водицей скользнула со стола на монаршие колени. Уселась быстро, отметив готовность короля к тому самому отдыху. И неприятность ему не помеха…
Тронула мягкие губы, что сейчас сжались, что нитка.
Нежно, едва коснувшись, не отрывая глаз. Не показываю ни торжества, ни его вины предо мной.
Ты — сила, я — слабость.
Всё, как тебе любо.
Медленными, лёгкими поцелуями осыпала всё лицо, не обделила ни веки, ни колючие щёки.
— Накажу падаль по всей строгости. Не сомневайся, — так тихо, но уверенно прозвучало. Я засмаковала солоноватую кожу, забыла, зачем и затеяла это. Файлирс закинул голову, подставил мне подбородок, не сдержалась, куснула.
— Убытки надобно возместить, — лизнула шею.
Повисла тишина. Только его шумное дыхание.
— Убытки… — проговорил сам себе, — велики?
Я скользнула выше по коленям, села аккурат на готовый член. Будто насадилась сквозь одежду.
Громкий выдох короля.
— Велики, ну так и он не беден. Со своего кармана пусть и возместит, — взад-вперёд по мужскому естеству.
Нас разделяет только ткань портков. Широкая юбка и нижняя рубашка мне не помеха. А от помехи, от понимания, что разделяет нас лишь тряпица, особенно остро. Совсем чуть-чуть до желанной плоти.
— Не беден… — выдохнул, руки скользнули вверх от щиколоток. — А станет гол, что церковная мышь, не сомневайся, — большие, сухие ладони поглаживают ягодицы под платьем, а у меня мурашки по коже.
— А состояние его нам отдашь? — легонечко прикусила кадык, прервав поцелуи.
Трусь о него, прильнув всем телом, так, чтобы каждый изгиб прочувствовал. Он мой, я его. Внутри лона горячая пульсация, дотронься — взорвусь. Грудь налилась, потяжелела. Притянула за волосы и припала в жадном, поглощающем поцелуе. Целовала так, будто он — еда моя, воздух. Что никак без этого поцелуя.
Осоловелыми глазами встретилась с таким же ответным взглядом. Несколько секунд без движения, без дыхания, только большие, сейчас пьяные глаза. Не отрывая взгляда, взяла его руки и положила на свою грудь. И по члену лоном. Тихо выдохнула. Кажется, что время замерло и полная тишина во всём мире. Только наше тяжёлое дыхание. Накрыла своими мужские ладони, показывая, как нужно сжать.
Послушался, но тут же содрал платье вниз, опрокинул меня на стол, ртом впиваясь в грудь…
Вдруг вспомнила зачем пришла, оторвала от себя его голову, глядя в глаза.
— Убытки…? — прохрипела.
— Позже разговоры, — глаза сверкнули, руки двинули под юбку.
— Сейчас, — накрыла рукой давно готовый член, принялась наглаживать, — его разжалуй, а добро его в Эстесадо передай.
— Демон… Эля, он герцог! Одна восьмая Ондолии его вотчина, — осоловелость из глаз прошла, но пальцы Файлирса уже медленно и аккуратно, как испытывая, водят по лону. — Твоя княгиня, что же, границы захотела двигать?
Я развязала завязку портков.
— Вот ещё, — фыркнула, — по что нам его земли. Там ведь и другого добра полно. Нам чужого не надо. Только убытки возместить и сверху чуток, за дипломатию.
Сдвинулась, выпустив его естество, обхватила рукой, сразу с силой сжала.
Ондолиец застонал, дёрнулся, стол больно впился в спину.
— Будут тебе убытки, — одной рукой приподнял ягодицы, пока палец другой вошёл в меня. Медленно, тягуче начал растягивать нутро, пока моя рука гладит его.
Хотел было прикрыть глаза, откинутся на изголовье…
— Нет… — обняла его за голову, — смотри на меня…
Послушался. Смотрит не моргая, на моё наслаждение от его рук, от его члена, что, пусть и не во мне, но уже хорошо от такой игры. Не отпуская взгляда, сжала одну грудь, испустила стон, что он тут же поймал губами и снова откинул меня на стол, опять припадая к груди, прикусывая и тут же зализывая вершинки.
— Фай, тут… — дверь распахнулась, на пороге возник…
Я его не рассмотрела. Перевёрнутыми глазами только поймала изумление в глазах вторженца.
— Прочь! — волна воздушной силы захлопнула дверь и Файлирс одним движением скользнул внутрь меня.
Громкий, общий стон пронзил кабинет.
Бешеная жажда, голод, что невозможно утолить. Ни сейчас, ни после. Мало, сколько не дай.
Не давая друг другу закрыть глаз, сцеловывая капли пота на лбу и висках… Грудь, стиснутая там, где заканчивается удовольствие и начинается боль…
Насаживаюсь то быстро, яростно, до судороги в ногах, а когда силы кончаются, он всё делает сам, хозяйски двигая мои-его бёдра.
Разрядка пришла ошеломив, так же, как и эти торги.
— Что это? — Файлирс, не выходя из меня, водит пальцами по моей голой груди, пока я без сил лежу на столе, повернула голову и увидала розовый листок с золотой вязью букв.
Письмо. Женское.
