Сиротка для Дракона. Голос Его Истинной (СИ) - Кофей Ева

— Нет, всё норм, — улыбаюсь. — Так что ты там говорил? Что с Мией?

— Она сбежала, детка, — усмехается Глория. — Пропала. Типа никто сначала ничего не заподозрил, а потом…

Тут Манфрик высовывается на середину стола и перебивает её:

— И короче потом мы поняли, что и Брендон пропал! Он нам написал, что с ней поехал куда-то там. Прикол, да? Так она та самая получается? И они сбежали вместе? Круто! Вот это скандал намечается. Все их сейчас ищут с собаками!

— Прям таки с собаками… — смеётся Серж.

— С чего вы взяли, что они сбежали? — выдыхаю я. — Просто хотят провести последний день вместе. Хотят, чтобы им никто не мешал. Ведь завтра всё встанет на свои места. И каждый из них будет принадлежать кому-то другому.

На этом украдкой оглядываю столовую. Квентина нет рядом. Мы в свой последний день как будто расстались. Не зашли так далеко, как Мия с Брендоном. Странно.

— А ты совсем не удивлена, — замечает Тетта.

Я передёргиваю плечом. Манфрик начинает визжать:

— Ты всё знала! Она всё знала, чуваки! Она же с ней жила, ну да, она не могла не знать! АЙРИС КАК ТЫ МОГЛА!

И впервые за несколько дней я смеюсь.

Глава 14. Канун Дня Всех Влюблённых (2)

День проходит в чужих волнениях о завтра. Свои собственные я стараюсь задвигать подальше. Прилежно записываю всё в одну общую тетрадь, прохожу тесты, слушаю новую учительницу литературы. Она вдохновенно рассказывает о Ромео и Джульетте, а я едва могу сдерживать едкую усмешку.

В этот кабинет меня привёл Ди в первый день.

Сюда же ворвался разъярённый Квентин.

Это мешает сосредоточиться.

К вечеру все расходятся посмотреть на игру. Бейсбол или что-то вроде того. Мне не особо интересен спорт. С трудом улизнув от ребят, я обхожу здание школы, не зная, куда податься. Некоторую определённость вносит знакомая фигура в оранжереи.

Ленты сизого дыма ластятся к красно-зелёными листьям. Я выгибаю бровь, тут же вспоминаются слова Манфрика о том, что весь Драгон-Холл стоит на ушах из-за сладкой парочки. Это не совсем так.

Один дракон вполне себе спокоен и даже умиротворён.

— Проходи, Айрис, — произносит он с улыбкой в голосе, даже не взглянув в мою сторону.

На старом металлическом стуле сидит мистер Томпсон. В белом костюме, с убранными в низкий хвост яркими волосами, открывающими татуировку на задней стороне шеи. В его длинных красивых пальцах сигарета, рядом на столике стоит маленькая чашка с кофе. Эспрессо, скорее всего.

— Как вы себя чувствуете? — я, словно заворожённая, подхожу ближе, в один миг забыв все связанные с ним странности и наши разногласия.

— Просто прекрасно, — отзывается он, едва ли не мурча.

Я с опаской принюхиваюсь, но это просто табак. Тогда в чём причина хорошего настроения?

— Но это же неправда.

Вспоминаю, как однажды спросила, почему он до сих пор жив. Да, возможно, мой интерес к директору кажется мрачным и даже жёстким. Но я правда совершенно не понимаю это существо.

— Правда, — он указывает на кресло напротив. Оно старое, огромное и неуместное здесь. Словно выпало из книжки про Алису… Ещё и влажное из-за полива. Но я плюхаюсь, чувствуя себя слишком маленькой для сидения. И для большого, опасного дракона, прожигающего тёмным взглядом из-под пушистых ресниц.

— Вам очень больно, и вы едва ли успели отойти от того, что произошло недавно, — произношу неуверенно.

Мистер Томпсон запрокидывает голову и выдыхает несколько дымных колец, словно огромная гусеница. А затем — какая неожиданность — звучно, красиво смеётся.

— Ну и что? Как это связано с твоим вопросом, Айрис?

— Нельзя радоваться, когда так плохо.

— По-твоему, выходит, мне нельзя радоваться в принципе, ведь это никогда не закончится.

— Я просто не могу понять — как. Я много думала о вас. И всё равно не могу понять.

Он отпивает кофе, запах которого доносится до меня дурманом.

— Сейчас… — дракон поднимается, обходит кресло, опирается на его спинку, задумчиво касается моих волос и в последний раз затягивается. Он часто ведёт себя так, будто всё происходящее — сон. Его сон. И он в нём — царь и бог. Можно смеяться сколько угодно, но правда в том, что я хотела бы так же. — Всё дело в том, что я люблю эту жизнь. Вот такой. А ещё больше я люблю её…

— Свою истинную?

Он кивает.

— Она была прекрасна, лучше всего, что я когда-либо видел и пробовал.

То, как он говорит, заставляет мои руки покрыться мурашками, а сердце забиться чаще.

— Мы были созданы друг для друга. Даже для истинных всё было слишком идеально. Мне повезло. И я чувствую благодарность за неё каждый день.  И живу дальше. Без неё.

— Если было так хорошо, то сейчас, наверное, так же плохо…

Он усмехается.

— Это и есть истинность, Айрис. У всего есть цена. Мы все её знаем.

Я запрокидываю голову, он пугает меня тем, что приближается и… целует в лоб!

— Любить и уважать до последнего. Что бы ни случилось. Беречь даже память о ней. Она бы не хотела видеть меня измученным и унылым, поверь. И была бы рада, что я стараюсь.

Он возвращается на своё место. Спокойный, довольный, тёплый. А у меня на глазах наворачиваются слёзы. Я вспоминаю маму, аварию, жизнь в приюте… Сердце сжимается.

— Но она мертва! — как будто само собой срывается с губ.

Седрик улыбается и кивает.

— Но я то жив.

— Ты веришь, что вы ещё встретитесь? — перехожу на «ты».

— Конечно нет. Всё кончено, Айрис. Но какая разница, если любовь жива? Я не предам ни её, ни себя.

— Вот так просто?

— Вот так просто.

Глава 14. Канун Дня Всех Влюблённых (3)

И несколько минут я просто сижу рядом с ним. С огромным тяжело дышащим драконом в теле молодого, улыбчивого мужчины. Впитывая его тепло, словно змея, свернувшаяся клубком на камне под солнцем. Ветер доносит до нас крики болельщиков и свист, все победы и поражения где-то далеко. Они не волнуют нас.

Вообще, директора, наверное, уже ничего не волнует. Ему нечего бояться. Худшее уже случилось.

А мне становится дурно, когда представляю завтрашний день…

— Я сделал предположение, — внезапно обрывает молчание мистер Томпсон, — что у тебя нет депрессии.

— А?

— Я говорю, что у тебя удивительно крепкая психика. И травма не привела к тяжёлой депрессии, из которой пришлось бы выходить годами. И всё равно не выбраться до конца. Может быть, это потому что ты — одна из нас.

— С чего бы это? Я ничего не сделала, чтобы так говорить.

— У тебя травма, но как я уже говорил — ты не больна. Думай о себе что хочешь, но у тебя есть силы жить дальше. Быть счастливой. И сделать счастливым целого дракона. Ты очень сильная, Айрис.

— Я… так не думаю.

— А думать и не надо, — тонкая усмешка, — нужно только решить.

На этом он поднимается, забирает чашку и собирается выйти из оранжереи. Правда, на выходе останавливается и говорит:

— Ещё я думаю, что ты права. Я найду себе другое занятие в следующем году.

Когда он исчезает из поля зрения, я поднимаюсь и иду в свою комнату, уже зная точно, как проведу последние часы неизвестности.

Запираюсь в комнате, вспоминая слова «Ты очень сильная, Айрис», забираюсь под одеяло и долго, долго плачу, не пытаясь себя сдержать. Реву в подушку, кусаю кулаки, бьюсь затылком о стену, будто пытаясь изгнать из себя демона. В какой-то момент нахожу тетрадь с собственными вопросами и ответами. Прошло так мало времени, случилось так много всего. Вот дурацкие разговоры с ребятами, вот кривые буквы, адресованные Ди, вот несколько фраз, брошенных Квентину.

Я то впадаю в истерику и поскуливаю, как сука, то без единой эмоции на лице несколько часов подряд сверлю взглядом стену.

И так всю ночь. И так пока не начинает искриться рассвет.

Во мне ничего не остаётся. Я выжата словно губка. И готова встретить свою судьбу.