Лара Эдриан - Полночный покров
– Не беспокойся, дорогуша, я поиграю с тобой до того момента, когда ответная волна лишит тебя сил.
Рената смутилась, она смотрела на него, широко раскрыв глаза от удивления, – он знал о ее слабости. Николай тем временем продолжал:
– Лекс раскрыл мне твою тайну. Рассказал, что с тобой происходит, когда ты выпускаешь все свои психические снаряды. Серьезная штука. На твоем месте я бы не стал тратить психическую энергию только ради того, чтобы кому-то что-то доказать.
– К черту Лекса, – пробормотала Рената. – И ты пошел к черту. Мне не нужны твои советы. Мерзко, что вы у меня за спиной говорите обо мне гадости. Все, разговор окончен.
Кипя от злости, она метнула кинжал в Николая, зная, что он вновь легко ускользнет. Но Николай не сдвинулся с места, он просто поймал кинжал на лету и усмехнулся, глядя на нее. Эта самодовольная усмешка еще больше разозлила Ренату.
Она схватила оставшийся кинжал и метнула в него. Николай без усилий поймал и этот, и теперь практически все кинжалы были в его ловких руках.
Он наблюдал за ней, глядя в упор, не мигая, чисто по-мужски, подчеркивая доминанту самца. Но этот взгляд не смутил Ренату.
– Ну а дальше как мы, Рената, будем развлекаться?
Она сверкнула глазами и резко бросила:
– Сам себя развлекай, я ухожу!
Она развернулась и направилась к выходу, но не успела сделать и двух шагов, как у обоих висков что-то просвистело, так близко, что несколько прядок упали ей на лицо.
Она увидела, как в стену впереди нее вонзились два кинжала.
Вошли в дерево наполовину.
Рената в ярости обернулась:
– Засранец...
Он налетел, всей массой тела тесня ее назад. В его голубых глазах сверкали искры, но не просто мужского высокомерия и самодовольства, а чего-то более глубокого. Рената отступила, но только для того, чтобы можно было развернуться и нанести ему удар ногой.
Его рука стальным браслетом сковала ее лодыжку и крутанула.
Рената упала на спину. Он накрыл ее сверху, напрасно она молотила его кулаками и пинала ногами. Минута – и ее сопротивление было подавлено.
Рената тяжело дышала, обессилев.
– Ну и кто тут кому что доказывает, воин? Ты победил. Счастлив теперь?
Он смотрел на нее молча и как-то странно. Без вожделения и злорадства. Спокойно и проникновенно. Она ощущала, как бьется его сердце. Он сжал ее бедра коленями, рукой завел ее руки за голову, и они оказались в крепких, но невероятно теплых тисках. Его взгляд скользнул к ее рукам, и в зрачках запульсировали огненные искры, когда на ее правом запястье он увидел коричневое родимое пятнышко – капля падает в изогнутый полумесяц чаши. С завораживающей нежностью он большим пальцем погладил пятнышко, и огненная лава разлилась по ее венам.
– Ты все еще хочешь знать, что я видел в глазах Миры?
Рената пропустила вопрос мимо ушей, сейчас это ее интересовало меньше всего. Под тяжестью его тела она сделала попытку пожать плечами. Черт возьми, он не прилагал никаких усилий, чтобы держать ее прижатой к полу.
– Отпусти меня.
– Прояви любопытство, Рената. Спроси, что я видел в глазах Миры.
– Я повторяю, отпусти меня, – проворчала Рената, чувствуя, как ее охватывает паника. Она сделала глубокий вдох-выдох, чтобы успокоиться, понимая: сейчас только хладнокровие поможет ей. Нужно как можно быстрее взять ситуацию под контроль. Недопустимо, чтобы в эту минуту вошел Сергей Якут и увидел ее в таком положении – поверженной вампиром. – Я хочу встать.
– Чего ты боишься?
– Ничего, черт побери!
Рената совершила ошибку, посмотрев ему в глаза. Янтарное пламя прорывалось сквозь голубой лед. Его зрачки вытягивались в узкие щелки, а из-под верхней губы поблескивали острые кончики клыков.
Злость могла вызвать подобную трансформацию, но она явственно ощущала твердость его члена, преднамеренно оказавшегося у нее между ног.
Рената дернулась, пытаясь разорвать это жаркое, эротическое соединение их тел, но добилась только того, что он лишь сильнее прижал ее к полу. Сердце девушки заколотилось, расслабляющее тепло предательски потекло по ее телу.
«Господи, только этого не хватало».
– Пожалуйста, – простонала Рената, ненавидя себя за дрожь в голосе и ненавидя его.
Ей хотелось закрыть глаза, чтобы не видеть его жадно-голодных глаз и губ так близко... хотелось не чувствовать все то запретное, что он возбуждал в ней... всепоглощающую страсть. Но она продолжала смотреть ему в глаза, не в силах отвести взгляд. Ее тело тянулось к нему вопреки ее железной воле.
– Спроси, что Мира показала мне, – потребовал он низким чувственным шепотом, губами почти касаясь ее губ. – Спроси, Рената. А может быть, ты предпочитаешь сама это увидеть?
Поцелуй обжег.
Губы жарко обхватили губы, дыхания слились. Он провел языком по ее губам, поймал момент ее сладкого выдоха и проник внутрь. Его пальцы нежно ласкали щеку, затем у виска нырнули в гущу волос и дальше, к особо чувствительному затылку.
Он подтянул ее к себе, целуя с еще большей страстью, заставляя таять, лишая желания сопротивляться.
«Нет».
«Господи! Не-е-ет!»
«Нельзя. Невозможно допустить».
Рената резко повернула голову, прерывая поцелуй. Она дрожала, эмоции достигли опасного накала. Она рисковала, позволяя ему лишнее. Сильно рисковала.
Пресвятая дева, она должна немедленно погасить огонь, который он в ней разжег. Опасный огонь. Погасить немедленно.
Теплые пальцы коснулись ее подбородка, намереваясь развернуть ее лицом к опасности.
– Ты в порядке?
Не в состоянии говорить, Рената высвободила руки из ослабевшего захвата и оттолкнула его.
Он тут же поднялся, взял ее за руку и помог подняться. Она не нуждалась в его помощи, но была в таком смятении, что не смогла отказаться.
Она стояла, не глядя на него, пытаясь взять себя в руки. Неистово молясь ангелу-хранителю, который дал ей силы не подписать себе смертный приговор.
– Рената?
– Только посмей ко мне приблизиться еще раз, – наконец смогла произнести она. Слова прозвучали холодно, с отчаянием. – Клянусь, я убью тебя.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
Алексей ждал уже более десяти минут у дверей личных комнат отца. Право на аудиенцию у него было точно такое же, как и у всех прочих слуг. Недостаток уважения и подчеркнутое пренебрежение больше не ранили Лекса так остро, как когда-то. Много лет назад он преодолел бесполезную и разрушительную горечь обиды ради более продуктивных эмоций.
Конечно, в глубине души Лекс страдал оттого, что его отец – единственное существо одной с ним крови – мало интересуется им, откровенно отвергает его, но эта боль как-то со временем притупилась. Таково было положение вещей. И он мужественно принял это как данность. Он был копией своего отца, что старому ублюдку даже в голову не приходило, он просто не хотел это признавать.
